Как три Александра и два Николая создавали великую русскую литературу

Вечером 7 января на весьма уважаемом телеканале я услышал, что граф Семён Воронцов написал на Пушкина донос царю Александру I, чтобы тот упёк его в Михайловское. И только благодаря доносу графа Пушкин стал великим поэтом, поскольку в Одессе ему почему-то не писалось.

Я автоматически вспомнил маленький домик Чехова в Гурзуфе. В 1899 году Антон Павлович купил себе в Ялте двухэтажный особняк. Но туда толпами попёрлась курортная интеллигенция, и Антон Павлович писал брату: «Я вместо дачи за собственные деньги в Крыму умудрился возвести тюрьму!».

Чтобы избавиться от курортной интеллигенции, Чехов в Гурзуфе за три тысячи рублей купил татарскую саклю в 10 метрах от моря. Антон Павлович писал сестре: «Дом паршивенький, четыре комнаты». Зато какой шикарный пляжик! Сам купался».

13 октября 1902 года на гурзуфском базаре какой-то мальчик читал вслух басню «Голуби-победители»:

Чем дело началось, не помню, хоть убей,Но только семь смиренных Голубей,Узнав, что Лев блюсти не хочет их обычай,А вздумал (дерзость какова?)Жить наподобье Льва,Решили отлучить его от стаи птичьей.

Народ хохотал над басней и заодно над отлучением от церкви графа Толстого.

Донесли жандармам. Кто в Гурзуфе такой грамотный? Чехов! Он затем и саклю купил, чтобы в тиши и уединении писать супротив правительства.

И вот в саклю заявился жандармский офицер с нарядом полиции и понятыми. Чехова дома не оказалось. Четыре комнаты обыскивали четыре часа, но никакого компромата так и не нашли.

На следующий день после посещения Гурзуфа я отправился в Ливадию, где увидел стенд, из которого следовало, что русская литература стала лучшей в мире исключительно благодаря семейству Романовых.

Александр I уже в 1820 году, оценив талант Пушкина, отправил поэта под надзор полиции. И даже после смерти поэта разбираться в его бумагах «в помощь» Жуковскому царь послал жандармского генерал-майора Дубельта. Даже гроб с телом Пушкина из Петербурга в Святогорский монастырь был отправлен в сопровождении жандарма. В силу российской бюрократичности официально надзор за А.С. Пушкиным был прекращён в 1875 году! Верно, это не опечатка.

За творчеством Льва Николаевича Толстого внимательно следили Александр II Освободитель, Александр III Миротворец и Николай II Кровавый.

17 февраля 1862 года в Тулу для наблюдения за творчеством Толстого был отправлен мещанин Михайло Шипов (агент Зимин). Шипов за три месяца пропил все казённые деньги, а за графом следить было недосуг. По сему поводу 2 июля 1862 года в гости в Ясную Поляну прибыли три тройки с жандармами. Льва Николаевича дома не было. Обыск длился два дня. Простучали стены во всём доме. В конюшне подняли полы. В поисках типографского оборудования осушили пруды в усадьбе, но так ничего и не нашли.

Александр III летом 1886 года отправляет в Ясную Поляну очередного шпиона Федора Павловича Симона, недоучившегося студента петербургского Лесного института.

Симон заявился в Ясную Поляну вместе со своей невестой Зиной. Толстой быстро подружился с Симоном. Они вместе косили траву, рубили дрова, пахали землю. В Ясной Поляне Симон виделся и общался с друзьями и единомышленниками Льва Николаевича, которые гостили там.

Николай II сформировал целый штат агентов, следивших за Толстым. Среди них были жандармские офицеры, литераторы и даже дворовые, прислуживавшие графу в Ясной Поляне. Особо ценную информацию давал агент «Блондинка». «Блондинка» оказалась журналистом, сотрудником «Русского слова», а раньше «Киевской мысли» Иваном Яковлевичем Дриллихом.

Слежку за Владимиром Галактионовичем Короленко жандармы вели с 1876 года сорок лет. Но в отличие от Толстого, отношения Короленко с полицией закончились не со смертью писателя, а с упразднением Департамента полиции в марте 1917 года.

В 1876 году 23-летнего Короленко за участие в народнических студенческих кружках исключили из академии и выслали в Кронштадт под надзор полиции.

Секретный агент, следивший за Владимиром Галактионовичем в Кронштадте, доложил начальству, что братья Короленко замышляют его, агента, убить. Однако «по неимению юридических данных, все эти лица не могли быть привлечены не только к ответственности по суду, но даже к предварительному дознанию.

В виду сего, с.-петербургский временный генерал-губернатор признал необходимым удалить этих лиц из столицы, и Владимир Короленко, в том же мае месяце, был выслан под надзор полиции в Вятскую губернию. В январе 1880 г. Короленко самовольно отлучился с места жительства, за что был предназначен (на основании высочайшего повеления 8 августа 1880 г.) к высылке в восточную Сибирь».

В июле 1881 года Короленко выслан в восточную Сибирь и с 24 ноября поселён под надзор полиции в Амчинской слободе Якутского округа.

К 1893 году Короленко освободили и даже разрешили съездить в США. По сему поводу директор Департамента полиции генерал Н.И. Петров отправил письмо русскому консулу в Чикаго А.Е. Оларовскому, в котором потребовал установить агентурное наблюдение за писателем.

Параллельно Петров направил указание секретному агенту Департамента полиции в США Владимиру Николаевичу Сергееву, где также требовал вести наблюдение за Короленко. Начиная с 19 августа 1893 года, Сергеев буквально по часам «освещал» своему начальству пребывание писателя в США.

После посещения Чикаго, 3 (15) сентября 1893 года Короленко отправился в Нью-Йорк. Там за ним по поручению русского консула Ф. Ганзена было учреждено наблюдение сыскным агентством Пинкертона.

Оценим, как трогательно заботились Романовы о русских писателях за рубежом!

В сентябре 1893 года Короленко отправился домой через Францию и Австро-Венгрию.

19 сентября русский консул в Тульче Чембидаки послал Азиатскому департаменту секретную телеграмму: «Прибыл сегодня сюда Короленко. Заведующий агентурою в Румынии и Болгарии подполковник Будзилович».

О, сколько хлопот доставил Владимир Галактионович бедным русским консулам!

22 сентября подполковник Будзилович доносил, что «В.Г. Короленко 22 сентября прибыл в Тульчу, откуда на другой же день с своей женою и врачом В. Ивановским отправились в Сарык, вблизи Тульчи, посетили там женский и мужской монастыри и через несколько дней намерены отправиться в Россию».

И так до самого 1917 года за Короленко следили в Петербурге, Полтаве, Чернигове, по всей империи и, само собой, дипломаты и сексоты шпионили за писателем в Старом и Новом свете.

Преследуя литераторов, Департамент полиции сам создавал оппозицию режиму, делая из безобидных любителей поёрничать и пусть даже салонных фрондёров обличителей самодержавия. Впрочем, в этом есть свой резон – жандармы создавали сами себе работу, как дорожные строители, асфальтируя дорогу в дождь, гарантируют себе работу на следующий год на том же участке.

13 января 1902 года в газете «Россия» появился фельетон А.В. Амфитеатрова «Господа Обмановы». О чем там речь? Да о провинциальном дворянском роде Обмановых и их родовой усадьбе Большие Головотяпы. Никаких обличений существующего строя, призывов к его насильственному свержению и т.д.

Цензура фельетон пропустила. Но вдруг кто-то донёс в полицию, что героями фельетона являются наши самодержцы. Газету «Россия» навсегда закрыли. Амфитеатрова без суда и следствия сослали в Минусинск, а затем в Вологду. Теперь вся империя узнала, кто такие «Господа Обмановы», а фельетон распространялся самиздатом, поскольку стоимость «России» со статьёй Амфитеатрова доходили до 25 рублей! (Зарплата рабочего в среднем по империи в 1902 году составляла 16 руб. 17 коп.).

Подобно Толстому и Короленко всю свою сознательную жизнь Максим Горький провёл под надзором полиции, пока она не прекратила своего существования. Первый раз двадцатилетний Алексей Пешков был арестован в 1889 году и посажен в нижегородскую тюрьму за посещение кружка Н.Е. Федосеева. В этом кружке собиралось человек 10, обсуждали марксистскую литературу. Никаких революций или терактов делать никто не собирался. Пешкова быстро выпустили, но с этого момента он попал под постоянный надзор полиции.

Ну и далее до февраля 1917 года Горький и на родине, и «за бугром» находился под бдительным наблюдением «рыцарей империи».

Много страдал от произвола полиции и Маяковский. Это сейчас любимец нынешней власти Солженицын утверждал, что «при царе была свобода».

Ну а Маяковский, 12-летний мальчик, запомнил другое. В 1905 году в Тифлисе (Тбилиси) черносотенцы устроили шествие, в начале которого несли портреты царя. При этом они требовали от всех прохожих снимать шапки. Толпа гимназистов отказалась это делать. Тогда их атаковали казаки, пустив в ход нагайки, а затем и огнестрельное оружие.

29 марта 1908 года в помещении нелегальной типографии агентами полиции был схвачен зашедший туда Маяковский. У четырнадцатилетнего гимназиста оказались прокламации РСДРП.

Владимир Владимирович оказался в тюрьме. Следователи шили парню статью 102 Уголовного уложения, грозившую каторжными работами до 8 лет. Получив свидетельство о несовершеннолетии и не добившись от Маяковского признания себя виновным, следователь 9 апреля выносит постановление: «…означенного Маяковского отдать под особый надзор полиции по месту его жительства».

Впервые Маяковский появляется в дневниках наружного наблюдения 4 июня 1908 года под кличкой «Кленовый». С 5 августа того же года на Маяковского завели индивидуальный дневник наружного наблюдения. На первой странице дневника было написано: «Высокий, он же Кленовый».

В начале февраля 1909 года Маяковский был арестован. Основание – знакомство с Пелагеей Федоровной Евсеенко, которая, в свою очередь, водила знакомство с группой эсеров, занимавшихся экспроприацией. 28 февраля 1909 года Маяковского отпустили, поскольку у жандармов на него просто не оказалось ни улик, ни показаний других лиц.

2 июля 1909 года Маяковский зашёл в гости к другу, где нарвался на полицейскую засаду. Во время составления протокола, когда Владимиру Маяковскому пристав задал вопрос, кто он такой и почему пришёл сюда, Маяковский ответил ему каламбуром: «Я, Владимир Маяковский, пришел сюда по рисовальной части, отчего я, пристав Мещанской части, нахожу, что Владимир Маяковский виноват отчасти, а посему надо разорвать его на части».

Тем не менее, Владимир Владимирович оказался у Бутырке.

Перечень поэтов и писателей, арестованных или просто состоявших под надзором, можно продолжать еще долго. Но среди них не было ни одного бомбиста, ни одного революционера. Кто-то что-то написал неположенное, кто-то что-то сказал, не с тем дружил…