От болота к Венеции: история освоения Невы
История Петербурга – это история укрощения Невы. Дикая заболоченная местность превратилась в первый европейский город России, реку выпрямили и одели в гранит. Но путь к этому был бесконечно долог и полон неудач.
Когда новгородцы побеждали шведов
На протяжении тысяч лет берега Невы делили самые разные племена, а само ее имя, вероятно, было дано шведами или финнами. Позже сюда пришли славяне, и началось соперничество Новгородской Республики и Швеции за власть над приневьем. Поначалу особого интереса к освоению местности не проявляли ни те, ни другие. Но постепенно река стала приобретать все большую ценность, так как контроль над ней означал контроль над путем из «варяг в греки».
Исторических свидетельств о пути «из варяг в греки» мало. Однако по картам известно, что ландшафт в те времена отличался от нынешнего. Многие реки часто мелели, и их использовали в основном весной. Поэтому уместнее говорить, скорее, о нескольких торговых путях, которые проходили в приневье. Их существование, впрочем, не подвергается сомнению: в районе Невы, Ладоги, а также в Восточной Финляндии археологи часто находят арабские монеты (дирхемы) VII–IX веков, а еще мечи и украшения из Скандинавии.
В 1300 году шведы попытались усилить контроль над регионом, построив на пересечении Невы и Охты крепость Ландскрону («венец земли» – на шведском), которую всего год спустя захватили и разрушили новгородцы под руководством великого князя Андрея Александровича. Ландскрону построил основатель Выборга Торгильс Кнутссон, регент при малолетнем короле Швеции Биргере Магнуссоне. Неудача в войне с Новгородом стала одной из причин его падения. Кроме того, его реформы не устраивали церковь и дворянство, чьи власть и богатство он сильно ограничил. В 1305 году его оклеветали перед уже взрослым королем Магнуссоном, а спустя год отрубили голову за предательство.
Война после этого продолжалась еще 20 лет и полностью истощила Швецию, а закончилась подписанием Ореховецкого мира в 1323 году, который был предложен шведской стороной и построен на компромиссе. Соперникам по итогу договора запрещалось строить на Неве крепости, а иностранным купцам обеспечивался беспрепятственный проход по реке вплоть до Новгорода.
Жалкий оригинал Петербурга
Прошло более 270 лет, Новгородская Республика растворилась в Русском государстве вместе с заключенными ранее договорами. Во времена Смуты, возникшей в начале XVII века из-за династического кризиса после смерти Ивана Грозного, земля будущего Петербурга вошла в состав Ингерманландии – области Швеции. На месте Ландскроны выросла новая крепость – Ниеншанц (в переводе со шведского «Невское укрепление»). В комплекте к ней прилагался город Ниенштадт – крупнейший в регионе вплоть до основания Санкт-Петербурга и его фактический предшественник.
Управлять Ингерманландией из центральной Швеции было непросто. Известно, что наместник короля, ландсгевдинг, имел право после трех лет успешной службы получить щедрое королевское вознаграждение. Для этого нужно было отчитаться о своих результатах, приехав в Стокгольм. Но если управление считалось неудовлетворительным, был риск попасть под суд.
Заботились шведы и об образовании. Как пишет историк Андрей Гиппинг в книге «Нева и Ниеншанц», в конце XVII века в окрестностях Ниеншанца из 600 человек в лучшем случае один сумел бы прочитать «Отче наш», поэтому здесь начали появляться школы и церкви. В городе находились как минимум три часовни: немецкая, шведо-финская и русская. Некоторые управители пытались поощрять финнов и русских к переходу в лютеранство. В обмен им разрешалось жить в городе наравне со всеми. Остальным же предписывалось переселиться в Копорье.
В Ниенштадте существовала также должность архитектора. Несколько раз в год он вместе с комиссией должен был осматривать все общественные здания, ворота и колодцы, а еще следить за тем, чтобы частные лица не строились как попало. В окрестностях Ниеншанца шведские, финские и немецкие дворяне соорудили несколько усадеб. Одно из имений располагалось на месте Летнего Сада. Эту землю шведская королева Кристина пожаловала шведу немецкого происхождения Бернхарду Стеен фон Стеенхузену. Садик здесь появился уже при его дочери, которая была замужем за немцем по фамилии Конау. При битве за Ниенштадт в 1703 году их наследники бежали в Швецию. Город в итоге был захвачен Россией, и облагороженную территорию продолжил обустраивать Петр I.
Взятием Ниеншанца конфликт между Россией и Швецией не закончился. С 1700 по 1721 год страны вели Северную войну за Балтийский регион. Россия вышла из нее империей, а Швеция перестала быть великой державой. В 1812 году последняя и вовсе объявила о военном нейтралитете, который продлился до 2009 года.
Сфинксы на болоте
Место впадения Невы в Финский залив было очень заболоченным. В Сестрорецке, впрочем, до сих пор существует болото, занимающее площадь в 1,9 тысячи гектаров. Для борьбы с торфяниками прорыли множество прямых каналов, которые позволили осушить землю под будущим городом.
Каналы стали источниками водоснабжения для новых горожан, а еще защищали от пожаров. Даже самый большой пожар навредил бы только одному району, окруженному водой. Уже во второй половине XVIII века по приказу Екатерины II стали строить каменные набережные, преимущественно из карельского и выборгского гранита. При Петре каменные здания в России на какое-то время даже оказались под запретом, так как столице материал был нужнее, поэтому все, что добывали, отправляли в Петербург. Некоторые участки города «окаменели» через сотню лет после основания. Например, пристань на стрелке Васильевского острова с 1728 до 1801 года оставалась деревянной.
На украшение набережных не скупились. Двух сфинксов, происходящих из окрестностей египетских Фив, в 1832 году привезли в Санкт-Петербург, где архитектор Константин Тон поместил их на Университетскую набережную. Исходно здесь запланировали бронзовую конную группу, как на Елисейских полях, но статуи, выполненные при Аменхотепе III в XIV веке до н. э., неожиданно оказались дешевле, чем услуги скульптора Клодта.
Масштабное строительство требовало соответствующих дорог. На месте современного Лиговского проспекта в начале освоения Петербурга проходил Новгородский тракт, соединявший город с остальной страной. Ближе к 1710-м годам начал прокладываться Невский проспект между Адмиралтейством и Александро-Невской лаврой. Поначалу, правда, его называли просто дорогой к Невскому монастырю и только в 1738 году именовали Невской Проспективной улицей.
Были и более масштабные идеи: например, подводный тоннель под Невой. Этот проект зародился еще при Александре I. Императору его представил британский инженер французского происхождения Марк Брюнель. Идею отвергли как слишком смелую, но инженер не сдался, и в итоге по его проекту начали строить тоннель под Темзой. В начале 2000-х в Петербурге планировали проложить Орловский тоннель между Смольной и Свердловской набережными, но и от этой идеи отказались.
Большинство архитектурных достопримечательностей находятся на левой стороне Невы. На правой располагались в основном заводы и мастерские, поэтому наводнения здесь никого особо не интересовали. Берега каналов были низкими и недостаточно укрепленными. За эту часть города взялись большевики лишь в 1930-х годах. Гранитом здесь облицевали лишь часть набережных, например спуск к реке около комбината имени Тельмана, в основном же использовали более дешевые материалы.
Пандемия холеры
Освоение Невы принесло Петербургу не только красивые набережные и торговлю. Побочным эффектом оказались эпидемии холеры, первая из которых произошла в 1831 году. Инфекция пришла из Индии, откуда распространилась на Китай, Таиланд, Турцию и всю Европу, в том числе Россию и Финляндию. Бедствия в Петербурге повторялись несколько раз за столетие, распространению холерного вибриона способствовали периодические наводнения.
Петра Чайковского эпидемия коснулась дважды: сначала в 1854 году от инфекции умирает его мать и едва не погибает отец, который заразился в день ее похорон. Будущему композитору тогда было 14 лет. Он прожил увлекательную жизнь, успев побывать в США, добиться признания по всему миру и стать одним из первых преподавателей Московской консерватории. А закончилась его жизнь от той же болезни, что убила его мать. Во время посещения ресторана на Невском Чайковский выпил некипяченой воды и спустя пять дней скончался от холеры.
Народ был уверен в том, что болезнь была вызвана отравлением воды. Виновниками называли и поляков, и полицию, и врачей. Последние якобы заманивали в холерные больницы здоровых людей, где их травили, в результате чего они умирали. Несколько больниц были разорены, причем не обошлось без жертв. Природа болезни была неизвестна, но в 1879 году ученые уже стали контролировать качество воды в Неве. Начала развиваться санитария: нечистоты все реже оказывались в системе водоснабжения, их стали вывозить на барках и обозах. Это, конечно, не помогало, так как источник инфекции все еще был неизвестен, но постепенно ситуация стала улучшаться. В первое десятилетие XX века начались эксперименты по обеззараживанию питьевой воды с помощью хлора и озона. Последняя эпидемия холеры в городе произошла в 1918 году.
История продолжается
В наше время Петербург стал первым городом в мире, где вся вода очищается с помощью ультрафиолета, поэтому за эпидемиологическую безопасность питьевой воды можно не беспокоиться. Тем не менее, вода в Неве далека от идеала (хотя она не входит даже в топ-10 самых загрязненных рек). Согласно одной из точек зрения, загрязнению способствовало строительство дамбы, которая ограничила нормальное течение реки. Но, конечно, главный источник – это сельскохозяйственные стоки, содержащие минеральные удобрения, пестициды и другие химикаты. Неудивительно, что купаться в реке нельзя. Кроме того, так как Нева выходит из Ладожского озера, значительная часть веществ попадает именно оттуда.
Еще один вызов для Невы – это глобальное изменение климата. При неблагоприятном прогнозе Петербург через несколько веков рискует потерять прибрежные территории. Архитектор Святослав Гайкович считает, что в связи с этим устье Невы нужно спрятать в тоннель. Это предложение остается весьма спорным и практически неосуществимым. Впрочем, планы строительства дамбы вынашивали более 250 лет, поэтому наши потомки, возможно, будут удивляться тому, как долго тормозили их предшественники.