«Толпа напирала, слышались крики и вой»
Ровно 70 лет назад советские люди прощались с Иосифом Сталиным, умершим 5 марта 1953 года. Тысячи граждан СССР захотели посмотреть на вождя в Колонном зале Дома Союзов, и это привело к катастрофе — люди массово гибли в страшных давках с 6 по 8 марта. Считается, что это произошло из-за перекрытия улиц в центре города и плохой работы милиции. Эпицентром давки стала Трубная площадь. Изувеченных людей оттуда увозили машины скорой помощи, погибших отправляли в Лефортовский морг, из-за нехватки места трупы складывали прямо на снег. По воспоминаниям очевидцев, асфальт на площади был усеян сломанной обувью и разодранными сумками. Точное количество жертв трагедии не установлено до сих пор. Почему произошла первая массовая гибель людей в послесталинском СССР — в материале «Ленты.ру».
***
Студентов физмата МГПИ имени Ленина отправили на прощание с Иосифом Сталиным организованной колонной. В стройных рядах шел и третьекурсник Владимир Сперантов, чей отец был репрессирован и томился в тюрьме. В этой семье никто не радовался смерти вождя, но никто и не горевал.
Студенты дошли до Садового кольца и двинулись дальше к центру. Маленькие улицы и подворотни были забиты грузовиками и солдатами. Для людей оставили лишь несколько проходов, остальные пути оцепила милиция. Над толпой возвышались всадники. Годы спустя Сперантов признавался, что никогда не видел столько конных милиционеров.
Чтобы не потеряться, студенты держались под руки, но колонна МГПИ все же рассеялась, вокруг появились посторонние люди, все пихались и уже начинали искать варианты, как уйти куда-нибудь подальше. Начиналась давка. С пальто отлетали пуговицы, терялась обувь. А народ все прибывал и прибывал. Мужчины злились, напряжение нарастало. Плюнув, один из студентов заявил товарищам: «Надоело, пойду-ка я лучше хоронить Сергея Прокофьева». Однокашники тогда позавидовали его смелости. На самом деле к дому в Камергерском переулке, где скончался великий композитор (в один день со Сталиным), было не пройти и тем более не подъехать — все было оцеплено.
Когда именно началась катастрофа, неизвестно. Ловушкой для москвичей стали узкие улицы центра столицы. Угодив в людской водоворот, выбраться было практически невозможно. Те, кто упал, больше не поднимались — их затаптывали насмерть. Другие гибли от удушья.
Многие, кто в тот день пошел проститься со Сталиным, уже не вернулись домой. Дочь профессора Вениамина Грановского, который преподавал в МГПИ физику, погибла на Трубной площади. Третьекурсникам физмата повезло больше: им удалось вырваться из толпы в районе Покровки, и среди них обошлось без жертв.
«Самый страх, как мы поняли, — Сретенский бульвар, Рождественский бульвар и крутой спуск к Трубной. И вот там-то... — вспоминал физик Сперантов. — Толпа несет, туда-сюда, лошади — некоторые погибли просто от копыт, случайно. Лошадь испугалась, дернулась, и кого-то просто долбануло по голове копытом... подковой»
«Когда ехал Сталин, закрывались все форточки»
Советским гражданам сообщили о болезни Сталина 4 марта по радио. Народ узнал, что у вождя произошло кровоизлияние в мозг, он потерял речь, а правые руку и ногу парализовало. Многие искренне сожалели: останавливались у киосков и заглядывали в газеты, просили тех, кто уже разжился свежим номером, зачитать медицинскую сводку.
Не успели люди посочувствовать больному и пожелать ему скорейшего выздоровления, как наступила трагическая развязка. О смерти Сталина сообщили 6 марта в 4 утра — также по радио. Бывший замдиректора нефтеперерабатывающего завода, а ныне пенсионер, попросивший не называть его имя, в марте 1953 года был учеником начальной школы в крупном городе одной из среднеазиатских республик. Он помнит, что класс моментально притих, когда учительница принесла ребятам печальное известие, и затем раздались отдельные всхлипы.
«Они начали нарастать как снежный ком, и вот начался такой вой, что его, наверное, было слышно далеко на улице, — вспоминал собеседник "Ленты.ру". — Не плакали только двое, мальчик и девочка. Заметив это, все плачущие так окрысились на них, что тем оставалось только убежать из класса. Но вскоре плач прекратился, а с ним и враждебность класса к той парочке. Советский народ в большинстве своем Сталина боготворил, и после его смерти мнение о нем практически не менялось. Оно стало меняться только после XX съезда партии, и то далеко не у всех»
Рано утром 6 марта 1953 года в Москву вошла колонна грузовиков с военнослужащими спецбатальонов МВД, которые блокировали и взяли под контроль центральные улицы. Столица и за ней весь Советский Союз окрасились в цвета великой скорби. В универмагах появились траурные повязки, у подножий многочисленных скульптур Сталина — цветы. По радио играли траурные марши. ЦК КПСС и Совмин СССР в срочном порядке выпустили постановление, в котором сообщалось о решении соорудить пантеон — туда предполагалось перенести саркофаг с телами Владимира Ленина и Сталина, а также останки выдающихся деятелей, захороненных на Красной площади у Кремлевской стены.
«Смерть Сталина я воспринял, скажу откровенно, двояко, — признавал в своих мемуарах сын Лаврентия Берии Серго. — В основном мне было жаль Светлану, его дочь. Она ведь — я это хорошо знал — и до этого была одиноким человеком, а после смерти Сталина жизнь ее и вовсе не заладилась».
Из письменных источников эпохи хорошо видно, что простые жители СССР не угадали преемника Сталина. Например, 25-летний военнослужащий Николай Голубов в своем дневнике прогнозировал приход к власти кого-то из троицы Вячеслав Молотов, Георгий Маленков, Николай Булганин. Сам он симпатизировал Молотову, но признавал, что тот все же слишком стар, чтобы «стать у кормила правления и под огнем врагов вести вперед наш государственный корабль». Маленков нравился Голубову меньше двух других претендентов. Размышления военного показывают, что о Никите Хрущеве как о потенциальном наследнике Сталина в тот момент даже не думали. Но именно он в конечном итоге оказался во главе партии и правительства, отправив всех конкурентов доживать свой век на задворках истории.
По многочисленным свидетельствам студентов, на всех занятиях в те мартовские дни говорили только о Сталине. И молодежь, и преподавателей мучил вопрос: «Что же теперь будет?» Однако были и те, кто не считал смерть вождя трагедией. Как раз тогда на фасаде одного из зданий на Пушкинской заметили надпись:
«Умирай скорее, собака, без тебя легче будет жить»
Люди оказались в той гигантской неуправляемой толпе по разным причинам. Кого-то отправили по разнарядке с работы, причем отказаться было нельзя: выделить людей организациям приказали партийные органы. Другие пошли потому, что верили Сталину и искренне любили его. Такие граждане объясняли себе темные стороны правления почившего вождя исключительно некомпетентностью или предательством исполнителей. Были и те, кто подсознательно чувствовал важность момента и хотел прикоснуться к истории. Многими студентами двигало банальное любопытство.
Представители живших при Сталине поколений признают в наше время, что мечтали хотя бы разок посмотреть на вождя собственными глазами, хотя бы даже на мертвого. Наблюдать за его проездом по Москве (когда он был еще жив) запрещалось, поэтому интерес только рос. Те же, кому посчастливилось-таки увидеть машину Сталина, сохранили впечатления на всю жизнь.
«Когда ехал Сталин, закрывались все окна, форточки, — рассказывал корреспонденту "Ленты.ру" народный художник России Герман Черемушкин. — И только звенел звоночек. Это означало, что едет Сталин. Моя няня подозвала меня и говорит: "Вот сейчас поедет машина, там будет сидеть дядя с усами. Запомни его". Так я впервые увидел Сталина. А всего видел его четыре раза»
6 марта 1953 года историк Сергей Дмитриев довольно рано вышел из дома, чтобы успеть на прием в поликлинику. Добираться пришлось долго. В метро и на улицах он увидел много подавленных, расстроенных людей: некоторые женщины плакали, не было шуток и смеха. Пока Дмитриев находился у врача, вокруг поликлиники выставили оцепление — преподаватель даже не смог попасть к себе на истфак МГУ, находившийся на улице Герцена (ныне Большая Никитская). В тот день в Колонном зале Дома Союзов на Пушкинской улице (ныне Большая Дмитровка) выставили гроб с телом Сталина и в 16 часов открыли к нему доступ.
Поскольку лестничные клетки Дома Союзов весьма тесны, первому секретарю Московского горкома КПСС Хрущеву, на которого возложили обязанности председателя Комиссии по организации похорон, предлагали поставить тело перед трибуной Мавзолея. «Градоначальник», однако, настоял на Колонном зале. Хрустальные люстры затянули черным крепом, на мраморные колонны повесили бархатные полотнища с гербами союзных республик.
Почившего вождя положили в гроб в военном костюме. Рядом на подушках лежали его маршальская звезда, ордена и медали. У изголовья — флаг СССР. В почетный караул встали члены Политбюро, затем их сменили министры, маршалы и генералы.
«Сталин лежал набальзамированный, торжественный, — вспоминал писатель Илья Эренбург. — Люди проходили мимо, многие плакали, женщины подымали детей, траурная музыка смешивалась с рыданиями. Плачущих я видел и на улицах. Не думаю, чтобы история знала такие похороны»
Ближайший маршрут прощания для простых смертных начинался от станции метро «Кировская» (сейчас «Чистые пруды») и вел по улице Кирова (Мясницкая) на площадь Дзержинского (Лубянская площадь). Однако из-за перекрытий путь удлинялся примерно в три раза. Нужно было идти по Сретенскому бульвару вниз до Трубной площади и затем подняться вверх по Петровскому бульвару до Петровки.
«Людей гоняли по всей Москве, никто из милиции не знает, где идет очередь! — негодовал позже один из участников процессии. — Сотни тысяч людей ходили вокруг огороженных улиц, ведущих к Колонному залу, и не могли найти пути! Маршрут-невидимка в такой горький, скорбный день! Только вредитель мог объявить о доступе с 16:00, а маршрут объявить в 21:00».
Тем не менее уже к 19:00 к Дому Союзов выстроилась колоссальная очередь, хвост которой уходил к Белорусскому вокзалу. Милиция будто бы растерялась и не знала, куда направлять потоки людей. Москвичи все прибывали в центр столицы, несмотря на мороз: к вечеру температура воздуха упала до минус 12 градусов, а на следующее утро — и вовсе до минус 18.
«Рассказывали, что будто бы были и несчастные случаи, задавили какого-то ребенка. Женщин с грудными детьми, кажется, пропускали без очереди», — отмечал историк Дмитриев.
Очень много людей скопилось в районе Трубной площади, где соединяются Петровский, Рождественский и Цветной бульвары, Неглинная и Трубная улицы. В толпе прошел слух, что от Трубной легче всего попасть на Пушкинскую улицу, куда и устремился людской поток. Однако два узких прохода на Неглинную оказались перегорожены грузовиками. Люди остановились, тогда как сзади постоянно прибывала и напирала толпа. Раздались крики, появились первые раненые. Помочь упавшим было невозможно, их затаптывали насмерть.
«Толпа напирала, слышались крики и вой, — вспоминала очевидец Татьяна Большакова. — Я случайно оказалась прижата к витрине булочной. Кто-то разбил витрину, и толпа ринулась в булочную. Вскоре отверстие было завалено прилавками. Народ внутри сидел молча, никто не плакал. Снаружи раздавались ужасные крики. Сотрудники булочной начали нас выпускать через окошко для приемки хлеба во внутренний двор»
Около 20:00 к руководителю штаба по обеспечению порядка в Москве Ивану Серову начали поступать сообщения о том, что много людей получили травмы в давке и направлены в больницы. На площади Дзержинского он встретился с Хрущевым. Серов запомнил страшные крики, давку и слезы.
«Оказалось, что в колонну, идущую по улице Дзержинского к Колонному залу, стали вливаться две колонны из переулков, — писал он. — Задние напирают, а спереди милиция перегородила улицу Дзержинского и проулки автомашинами, грузовиками. Мы с Хрущевым начали уговаривать передние ряды успокоиться, но потом убедились, что на них давят сотни людей. Тогда мы залезли в кузов грузовика и оттуда давай агитировать, чтобы спокойно стояли, так как все успеют пройти».
«Работники милиции не знали, что ответить»
Серьезные давки происходили вечером 6 марта и в других местах. Как вспоминала 19-летняя Эльвира Филипович, в будущем — биолог и журналист, в районе Новослободской было не протолкнуться, а перед Пушкинской площадью «все спрессовалось, передние попятились назад, а сзади давили». Из сотен ртов валил пар, ноги скользили по льду.
«Толпа, спрессованная с обеих сторон домами улицы, вдруг поднаперла сзади, и мы выскочили, как пробка из бутылки на простор, на площадь, — записала девушка в своем дневнике. — А на нас пошла конная милиция. Так страшно было. Лошади, такие красивые, сытые, в попонах и милиционеры с хлыстами. Еще хлестанут! Скорее в толпу, да поскользнулась и уже чувствую — пропадаю, стою на четвереньках, а вверх уже не подняться, люди надо мной. И тут кто-то прямо из-под низу меня подымает вверх»
Филипович и ее друга прибило к грузовикам, им помогли забраться в кузов и тем самым спасли жизнь — пострадала только одежда. Люди расходились по домам в приподнятом настроении, пели блатные песни и смеялись, грелись пляской. Под ногами хрустело битое стекло, многие уже и подзабыли, зачем пришли этим вечером в центр Москвы.
Большинство погибших доставляли в Лефортовский морг. Но трупов оказалось так много, что некоторые лежали прямо на снегу. Официально информация о трагедии не распространялась, и по Москве поползли зловещие слухи, в которых масштабы произошедшего рисовались еще более чудовищными, добавлялись другие невероятные несуществующие подробности.
Страсти не успокоились даже ночью. Давки продолжались. Пока по Москве летали машины скорой помощи, толпа разграбила несколько продуктовых магазинов. Если верить Серову, известие о многочисленных жертвах не произвело на Хрущева и Берию особого впечатления. А вот писатель Михаил Пришвин в своем дневнике сравнил события на прощании с печально известной Ходынкой — там в мае 1896 года в день коронации императора Николая II в давке погибли минимум 1389 человек.
«К утру следующего дня из больницы Склифосовского сообщили, что по Москве подобрано в общей сложности 127 трупов, — писал Серов в своих дневниках. — Никогда такого не бывало. Я спросил работников милиции, почему же так плохо организован порядок, ну, а [Василий] Рясной и другие стояли растерянные и не знали, что ответить»
По свидетельствам очевидцев, территория от Петровского бульвара до Трубной площади и от станции метро «Маяковская» до Бульварного кольца была усыпана рваной обувью, одеждой и сумками. 7 марта в Колонный зал Дома Союзов пропускали только официальные делегации. Мимо гроба шли дипломаты и военные, писатели и музыканты, руководители стран Восточной Европы.
Простые граждане опять собирались в очереди и ждали на морозе в надежде, что проход к телу Сталина разрешат. Судя по воспоминаниям москвичей, и в этот день не обошлось без давок. Однако о жертвах 7 марта открытых сведений нет.
Ожидания людей оказались ненапрасными. 8 марта 1953 года власти открыли доступ к телу Сталина «по многочисленным просьбам трудящихся». Теперь народ пустили не через Трубную, а по улице Чехова (ныне Малая Дмитровка). Довольно узкая улица моментально забилась людьми, над толпой слышались крики и стоны.
Тогда, к исходу третьего дня прощания со Сталиным, произошла очередная жуткая давка. Москвичка Марина Кузнецова отправилась к Дому Союзов вместе с братом и отцом, известным архитектором Александром Кузнецовым. Они присоединились к толпе в районе Курского вокзала.
«Дальше народ шел в сторону Трубной площади, где случились всякие неприятности, — рассказала Кузнецова "Ленте.ру". — Мы прошли вместе со всеми несколько сотен метров. Перед Сретенкой папа сказал: "Все, хватит". И мы вернулись домой. Ушли потому, что за два-три часа продвинулись метров на 250. Что толку стоять в глухой толпе».
Лидия Хлебутина, дочь председателя ВСНХ РСФСР Константина Стриевского, была в то время студенткой и пошла провожать Сталина в последний путь вместе с подружкой по общежитию. Они шли мимо памятника героям Плевны к площади Ногина (сейчас это Славянская площадь) и попали в дикую давку. Годы спустя Хлебутина признавалась, что выжить тогда удалось чудом.
«У меня уже не было ни одной пуговицы на пальто, потому что нас так стесняли, трепала толпа, — говорила она. — Мы ушли переулками. За площадью Ногина ближе к Красной площади была самая давка»
Наконец, 9 марта 1953 года загудели гудки, завыли сирены, раздались залпы орудий. На пять минут остановились заводы, фабрики, поезда и суда, встало дорожное движение. Сотни тысяч людей по всему Союзу выдавили слова: «Прощай, отец родной!» Тело Сталина перенесли из Колонного зала Дома Союзов в Мавзолей. На траурном митинге выступили Маленков, Берия, Молотов. В 11 часов 54 минуты Хрущев объявил траурный митинг закрытым.
Известный деятель сталинских спецслужб Павел Судоплатов считал виновниками трагедии руководителей Министерства внутренних дел, которое в тот момент как раз сливалось с Министерством госбезопасности, — Серова, Сергея Гоглидзе и Рясного.
«Не продумали даже, как разместить все делегации, прибывавшие на похороны, — отмечал он в мемуарах. — Была какая-то идиотская неразбериха, из-за которой сотни скорбящих людей, к сожалению, погибли в давке».
Данные о количестве погибших в эти дни в Москве до сих пор засекречены. Очевидцы и историки оценивают число жертв от нескольких сотен до двух-трех тысяч. Уже 10 марта 1953-го группа пострадавших участников демонстрации направила в ЦК КПСС и Верховный Совет СССР письмо, в котором потребовала «самого строгого расследования этого дикого случая» и «беспощадного» наказания всех виновных. Однако госорганам было не до того: они делили власть и не собирались отвлекаться «по пустякам».
Последней жертвой прощания со Сталиным стал президент Чехословакии и председатель ее Компартии Клемент Готвальд. В Москве он подхватил простуду и по возвращении в Прагу скоропостижно скончался 14 марта: на фоне ослабления иммунитета дали о себе знать старые болячки, помноженные на алкоголизм. Так одни похороны плавно перетекли в другие. «Чехословацкого Сталина» тоже положили в мавзолее, но через несколько лет его труп вынесли и кремировали.
Сталина предали земле только в 1961 году.