«Женщины украшали их своим присутствием» Кровавые битвы, месть и пиры: чем жили настоящие рыцари

Легенду о короле Артуре, вожде бриттов V – VI веков, разгромившем завоевателей-саксов и создавшем общество рыцарей Круглого стола, слышали все, однако специалисты до сих пор не пришли к единому мнению, существовал ли исторический прототип Артура и что вообще происходило между уходом римских легионов в начале V века и приходом христианских миссионеров в конце VI века, когда образовались королевства раннесредневековой Британии. Историк Макс Адамс в книге «Первое королевство: Британия во времена короля Артура» ставит своей целью показать эпоху в целом, опираясь на археологические свидетельства, а не на легенды. «Лента.ру» с разрешения издательства «КоЛибри» публикует фрагмент текста.

В какой-то момент в VI веке на кладбище на острове Танет похоронили мужчину с копьем, боевым кинжалом, щитом и кувшином, в котором могло быть пиво. Конечно, хотелось бы знать, кто положил к нему в могилу эти вещи — и почему. Видимо, покойный принадлежал к преуспевающему семейству, — возможно, он был главой семьи. На его похоронах, скорее всего, присутствовали многочисленные представители его рода, а может быть, и старейшины племени. Он говорил на языке народа, который позже будут называть «люди Кента» (или «кентцы»); его одежда и способ погребения считались подобающими для человека его возраста, статуса и происхождения. Его оружие принадлежало ему точно так же, как он сам принадлежал семейству и клану. А еще он принадлежал земле, которую обрабатывал, за которую, возможно, сражался и в которой его похоронили. Он, скорее всего, унаследовал свое оружие и право его носить так же, как унаследовал свой язык и культуру.

В дописьменных сообществах чувство принадлежности — к своей семье и дому, к более дальней родне и клану, к племени, объединенному общими традициями и культурой, — тесно связано с ощущением прошлого, с устными преданиями, хранящими память о земле и людях, с представлениями о предках и мире духов.

Чтобы представить себе эти нематериальные реалии, археологам приходится разбирать зашифрованные послания, закодированные в принадлежавших людям вещах: имуществе, которое теряли, выбрасывали, передавали по наследству следующим поколениям, хоронили вместе с умершими.

Но, как известно даже студентам-археологам, горшки — это одно, а люди — совсем другое.

Мы знаем кое-что о жизни владельцев вилл благодаря дошедшим до нас письменным свидетельствам — например, письмам Сидония Аполлинария. Жители Вест-Стоу, Вест-Хеслертона, Макинга молчат — у нас есть только оставшиеся после них постройки, памятники, ремесленные изделия.

Этнография, история искусств и лингвистика помогают заполнить эту лакуну: понять, что это значило — принадлежать и владеть, и как это было в течение нескольких веков после падения Рима.

Оглядываясь назад из VII века или более поздних времен, поэты и историки Британии мифологизировали свое прошлое, мастерски вплетая смутно помнившиеся героические предания в канву социальных и этнических иносказаний.

Короли дарили своим соратникам кольца, устраивали пиры, чествовали героев у себя за столом, давали им земли, где рождались новые поколения воинов.

Соратники приносили клятву верности своему господину, обещая хранить ее до смерти, и следовали за ним в битву или в набег за скотом, стяжая славу, почет и добычу. Охотиться, слагать и исполнять песни, оказывать гостеприимство — все это были достойные занятия, которые и тысячу лет спустя по-прежнему изображались на пиктских надгробиях и высоких каменных крестах.

Принимать повелителя у себя дома было почетно, подчиняться и платить дань — недостойно. И дарение, и кража требовали ответа: дар — за дар, хвала — за хвалу, за кражу — преследование; ударивший получал ответный удар; за оскорбление полагалась месть, а за убийство — кровная вражда, и так по кругу.

В династических историях и поэзии фигурируют также и знатные женщины — иногда как воительницы, но чаще — хозяйки, подающие чаши пирующим воинам, пророчицы и «пряхи мира»: ценный дипломатический капитал, который можно было использовать при заключении союзов.

Результаты раскопок показывают, что простые люди — керлы и их жены, хозяева небольших дворов, — занимались земледелием, скотоводством, обыденными ремеслами. Судя по сохранившимся монастырским грамотам (самые древние из которых относятся к VII веку), сельские жители платили дань за пахотные земли и выпасы главе местного вилла (округа) — продуктами или в форме отработок.

Мужчины были обязаны следовать за своим повелителем в битву и обеспечивать его всем необходимым. Древние законы покровительства подразумевали, что сопровождавшие господина люди, чувствуя, что и на них падают отблески его славы, радовались этому ощущению причастности. И сами они, в свою очередь, были повелителями своих домочадцев — детей, незамужних женщин, стариков и несвободных.

Кузнецы изготавливали прекрасные клинки и великолепные украшения: некоторые из них сохранились до сих пор и изумляют посетителей музеев; гончары делали кувшины и чаши.

Поэты слагали песни, знахарки и ведуны лечили, предсказывали, проклинали и руководили церемониями и похоронами, — если верить более поздним сказаниям.

Мальчишки становились мужчинами, как только усваивали, как управляться с копьем, девочки становились женщинами, выйдя замуж.

Самые первые писаные законы свидетельствуют, что несвободные трудились на земле, на которой они рождались и умирали, и принадлежали ей в той же мере, как своему сообществу и своему господину или госпоже. Мужчины пахали и сеяли, женщины пряли и ткали, по осени они всей семьей отгоняли скот в лес откармливаться желудями и буковыми орешками.

Они заготавливали бревна, чтобы строить дома, рубили сучья и ветви, чтобы делать изгороди, инструменты и древесный уголь, собирали где и как могли хворост для очагов, грузили в повозки и на телеги припасы для своих господ. Томасу Гарди, если бы он, переместившись во времени, попал в Британию V века, жизнь ее обитателей наверняка показалась бы странной: без привычных ему рынков, церквей, сельских джентльменов, городов и маноров.

Мужчины и женщины принадлежали семье, семья — роду, клану или пагу, род или клан — племени, у которого был свой «тотемный символ»: кабан, козел, олень, медведь. Они почитали своего легендарного прародителя (он мог быть воином или богом или совмещать то и другое), рассчитывая на его поддержку и помощь. Мифологические родословные уходили в далекое прошлое, к поколениям предков, похороненных под темными курганами в давние дни, когда обратившиеся ныне в руины стены и города, построенные исчезнувшей расой гигантов, гордо вздымались в небо.

Дошедшие до нас эпические повествования и поэмы ирландских, валлийских, камбрийских и англосаксонских поэтов рассказывают о деяниях королей, королев, воинов, о судьбах их народов, о смелых набегах и сказочных богатствах, о встречах людей с удивительными живыми существами и своенравными духами.

В ирландской скеле «Похищение быка из Куальнге» рассказывается о войне уладов (жителей Ульстера, одной из четырех исторических провинций Ирландии) с Айлилем и Медб, яростной и воинственной королевой Коннахта, пытавшимися угнать великолепного и сказочно плодовитого быка, и о том, как юный и очень кровожадный герой Кухулин дал им отпор, а также о вмешательстве сверхъестественных существ, принявших обличья людей.

Средневековое собрание валлийских легенд, по-видимому сохранившее истории более давних времен, прославляет отважных воинов — Герайнта, который скачет в кровавую битву на быстром коне, держа в руке сверкающее копье, или даже римских узурпаторов вроде Магна Максима, чей образ поэтически переосмыслен в сказании «Сон Максена Вледига». К той же традиции относится и камбрийская поэма «Гододдин», повествующая о неудачном военном походе союза «людей Севера» (Gwŷr y Gogledd) против англов из Катраэта (Catraeth; Каттерик, римский город, контролировавший вход в долину Суэйла). Величайшая англосаксонская героическая поэма «Беовульф», названная по имени ее главного героя, рассказывает о его славной победе над ужасным чудовищем Гренделем, затем — о том, как спустя много лет он геройски погиб в последней битве с драконом, и завершается образцовым описанием его погребального костра и похорон.

В других англосаксонских поэмах говорится об изгнании и печали, рассказывается о кровной мести и хитроумных кузнецах. Древние повествования тех земель, которые сейчас зовутся Шотландией, до нас не дошли; пиктский язык никогда не был письменным, но в выразительных резных изображениях на камне мы обнаруживаем образы и темы, типичные для всех народов атлантических островов: охотники, воины, плодовитые быки, фантастические водяные звери, — мироощущение воинской знати, основу жизни которой составляли статус и слава, пиры, родственные связи и взаимные обязательства.

Эти истории содержат определенный культурный багаж, включающий язык, чувство общности и привязанности к родным местам, обычаи и законы, почтение к властителям и ремесленные традиции.

<...>

Несмотря на острое ощущение местной и региональной идентичности, народы Британских островов были скорее похожи друг на друга, нежели друг другу чужды. Это неудивительно: их языки и культуры имели общие индоевропейские корни.

Их заботило право на землю и домашний скот, ход времени, возмещение за увечье, причиненное намеренно или случайно, нарушение границ (включая технически сложный вопрос относительно нарушающих границу пчел), брак и развод, плодовитость, социальная иерархия, а также цена — всего, вплоть до размера компенсации за свинью, которая умерла до того, как ее откормили на осеннем урожае желудей.

Ход времени и путь человека по дуге жизни отмечались празднествами и церемониями в соответствии с движением Солнца, Земли, Луны и приливов. Дошедшая до нас поэзия таит в себе практическую мудрость, загадку и ироничную философию:

Mæst sceal on ceole... sweord sceal on bearme

Мачте место на корабле... мечу место на коленях

Можно даже предположить, — поскольку нет возможности доказать, — что семьи и местные сообщества имели свои традиции, касающиеся песен и танцев, и передавали их из поколения в поколение.

Беда Достопочтенный, писавший в первой половине VIII века, перечислил пять языков, на которых говорили на острове Британия: ирландский, бриттский, пиктский, английский, а также латынь. Он, видимо, и сам владел как минимум тремя из них. По его мнению, на этих языках (кроме латыни) говорили четыре различных народа (лат. gens).

Беда утверждает, что gens Anglorum (народ англов) прибыл в Британию в середине V века во время adventus Saxonum — массовой миграции трех могучих германских племен: англов, саксов и ютов.

Этничность — идея о принадлежности человека к определенному gens — была неотъемлемой чертой мировоззрения Беды, в соответствии с которым (и, очевидно, в согласии с христианской ветхозаветной парадигмой) он приписывал моральные прегрешения целым народам. Бритты, например, все были виновны в том, что отказались проповедовать христианство поселившимся в Британии англам — за два века до Беды.

Беда также считал, что всякое общество представляет собой жесткую социальную иерархию, верхние и нижние ступени которой разделяет непреодолимая пропасть. Его представления об иерархии находят свое отражение в том, как он описывает социальное устройство известного ему светского общества, выделяя отдельные группы: короли (reges), их приближенные (principes), гезиты (дружинники), свободные земледельцы (керлы) и, наконец, несвободные (paupere vulgo или rustici). Судя по раннесредневековым ирландским законам, церковники учитывали и еще более тонкие иерархические различия, хотя сомнительно, что их подробные «табели о рангах» отражали социальные реалии.

<....>

Примерно с середины V века и до середины VI века умерших из gens Anglorum чаще всего хоронили в земле: обычно с погребальным инвентарем, порой — с оружием. Кремационных погребений, особенно на больших кладбищах, становилось все меньше. Типичным примером воинского захоронения может служить погребение конца V или начала VI века в Лейкенхите (Lakenheath) в Суффолке: там похоронен мужчина (в данном случае тридцати с небольшим лет) с копьем, боевым ножом («саксом»), щитом и тяжелым «узорным» мечом (изготовленным посредством так называемой узорной сварки).

Лейкенхит расположен на северо-западе Суффолка, на границе Болотного края и норфолкского Брекленда: в дне ходьбы к западу от него находится город Или, примерно на таком же расстоянии к юго-востоку — Вест-Стоу. В этих краях обнаружено много поселений и захоронений доисторического, римского и раннесредневекового периодов.

В могиле лейкенхитского воина были обнаружены не только меч, копье и щит, но и останки коня и упряжь, бадья с металлической окантовкой (возможно, в ней был эль для погребального пира или для путешествия в мир иной) и кости животных (скорее всего, от помещенных в могилу мясных отрубов).

Могилу окружает кольцевой ров, свидетельствующий о том, что, скорее всего, здесь был насыпан могильный холм или курган, закрывавший могилу и отмечавший место последнего упокоения. Конь, принесенный в жертву и похороненный вместе с хозяином, получил сильнейший удар в голову, расколовший череп и смявший детали узды. Мужчина был ростом 177 см, физически крепок, без признаков тяжелых ранений или болезней — таким мог бы быть легендарный Беовульф.

Помимо прочего, данное погребение отличается от большинства захоронений того же периода еще и тем, что вокруг него обнаружены остатки нескольких детских могил (в некоторых из них также было оружие). Анализ скелетов показывает, что это могли быть дети лейкенхитского воина.

Судя по тысячам исследованных захоронений конца V – VI века в Восточной и Южной Англии, обычно людей хоронили с небольшим количеством достаточно скромного погребального инвентаря.

Гораздо реже в погребальном инвентаре присутствуют более ценные предметы: застежки для рукавов и украшения у женщин, мечи, копья, щиты у мужчин. Если в более ранних ингумационных и кремационных захоронениях не прослеживается никаких признаков социальных различий, то с конца V века некоторых людей стали намеренно хоронить отдельно от всех остальных — в курганах или рвах, окружавших доисторические тумулусы.

На первый взгляд, иерархические различия очевидны: чем больше отличается место погребения от мест «обычных» захоронений, чем разнообразнее погребальный инвентарь, тем меньше людей, которые благодаря своему богатству или статусу заслужили подобное погребение.

Считается, что воины и знатные женщины VI века принадлежали к элите — достаточно многочисленной общественной страте предположительно германского происхождения.

<...>

По скелетам можно установить, что люди, которых хоронили с оружием, в среднем были на 2,5 см выше людей, похороненных без него, и на основании этого был сделан вывод, что генофонд владельцев оружия отличался, — проще говоря, что они были потомками континентальных германцев.

<...>

Был ли мужчина, похороненный в Лейкенхите, германским воином?

В каком-то смысле дать ответ легко: изотопный анализ его зубов показывает, что он был местным уроженцем. Но это далеко не исчерпывающий ответ: возможно, он был сыном иммигрантов, но сам рос в Восточной Англии, ел то, что здесь выросло, пил здешнюю воду. Что же касается его воинской доблести и жизненного пути, тут все не так просто. Проведенный Генрихом Хёрке анализ сорока семи кладбищ V – VIII веков (суммарно почти 4000 захоронений) показал, что почти в половине мужских ингумационных захоронений присутствовало какое-либо оружие. Процент таких захоронений от общего числа погребений увеличивается с конца V века (когда и был похоронен лейкенхитский воин), достигает максимума во второй четверти VI века, затем постепенно снижается. Маловероятно, что половина всех мужчин того времени были профессиональными воинами; а если и так, то вряд ли они были элитой.