170 лет назад, 16 октября 1853 года, началась Крымская война 1853-1856 годов, в которой войскам и флоту России противостояли сухопутные и морские силы Франции, Великобритании, Турции и Сардинского королевства. Бои велись в городах и в горах, на равнинах и на морях — от Камчатки до Кавказа.
Главным театром военных действий стал Крым, и в первую очередь — Севастополь, оборона которого в 1854-1855 годах стала яркой страницей военной истории.
Почему Россия была вынуждена держать большую часть своих войск на границе с Австрией? Как Николай I оценивал своих врагов? Какую тактику применяли противники?
«Лента.ру» вспоминает ход событий.
«Пехота переправлялась под картечными выстрелами»
16 октября (по новому стилю) 1853 года турецкий султан Абдул-Меджид I объявил войну России после того, как она отказалась в двухнедельный срок вывести свои войска из дунайских княжеств Молдавии и Валахии, принадлежащих Османской империи. Уверенности султану придавали английская и французская эскадра, расположившиеся неподалеку от Константинополя (ныне Стамбул) в Мраморном море.
Ведение боевых действий Абдул-Меджид I возложил на главнокомандующего турецкой армией, бывшего австрийского офицера, серба по национальности Михаила Латаса, который в свое время принял ислам и имя Омер. Силы Омер-паши насчитывали около 150 тысяч человек против 80 тысяч солдат и офицеров генерала князя Михаила Горчакова, которые занимали протяженные позиции вдоль Дуная.
© Lenta.ruУтром 23 октября русские пароходы «Ординарец» и «Прут», буксировавшие по верховью Дуная восемь канонерских лодок, были обстреляны из пушек в районе турецкой крепости Исакчи (ныне город в Румынии). Корабли открыли ответный огонь. В самом начале боя прямым попаданием ядра в грудь на «Ординарце» был убит командир 2-го батальона Дунайской гребной флотилии, капитан 2-го ранга Александр Варпаховский.
Морской офицер стал одной из первых жертв разворачивающейся войны.
В ночь на 28 октября турецкие солдаты напали на русский пост Святого Николая, располагавшийся неподалеку от Батуми на берегу Черного моря. 300 защитников, у которых было всего два орудия, нанесли серьезный урон противнику, но были вынуждены отступить.
В ответ на действия турок 1 ноября был обнародован манифест Николая I. В нем подчеркивалось:
Россия вызвана на брань: ей остается — возложив упование на Бога — прибегнуть к силе оружия, дабы понудить Порту к соблюдению трактатов и к удовлетворению за те оскорбления, коими отвечала она на самые умеренные Наши требования и на законну заботливость Нашу о защите на Востоке православной веры, исповедуемой и народом русским.
2 ноября османские части начали переправляться на левый берег Дуная, чтобы создать плацдарм для наступления на армию Горчакова.
Главные силы 40-тысячной Анатолийской армии под командованием Абди-паши атаковали войска наместника на Кавказе, генерала Михаила Воронцова. 26 ноября у крепости Ахалцих состоялось сражение, в котором семитысячному отряду генерала Ивана Андроникова пришлось действовать против противника, численность которого составляла около 18 тысяч сабель и штыков.
На рассвете началась артиллерийская дуэль между русскими и турецкими батареями, после чего генерал убедился, что одними пушками победу не добыть.
Он отдал приказ наступать на Ахалцих стрелковым частям, которым предстояло преодолеть при этом реку Пасхов-чай.
В своем донесении Андроников писал: «Пехота наша под ближайшими картечными выстрелами всей неприятельской артиллерии и под батальным непрерывным ружейным огнем переправлялась через реку по грудь в воде. Приступ был так стремителен и единодушен, что неприятель при всей упорной защите должен был уступить, и первый шаг к отступлению был началом окончательного его поражения и совершенного расстройства».
Дело дошло до рукопашного боя, в разгар которого турецкий отряд попытался ударить в тыл переправляющимся через реку русским подразделениям. Шесть казачьих сотен вместе со стрелками обратили нападавших в бегство, и к вечеру сражение закончилось.
Русским вообще везло в начале этой войны. 1 декабря отряд генерала Василия Бебутова в районе населенного пункта Башкадыклар наголову разгромил корпус Рейс-Ахмета-паши. Бебутов сообщал князю Воронцову:
«Я докладываю вашей светлости, что отряд русских войск из 7 тысяч человек пехоты, 2800 кавалерии, при 32 орудиях нанес в этот день турецкому корпусу из 20 тысяч регулярной пехоты, 4 тысяч регулярной кавалерии и более 12 тысяч курдов и другой милиции при 42-46 орудиях совершенное поражение, отбил у неприятеля 24 орудия и обратил в поспешное бегство».
© Lenta.ruГромкая победа была одержана и на море: 30 ноября Черноморская эскадра под командованием вице-адмирала Павла Нахимова в гавани турецкого города Синоп разгромила османский флот и уничтожила ряд береговых батарей противника. Один из участников боя вспоминал: «Большая часть города горела, древние зубчатые стены с башнями эпохи средних веков выделялись резко на фоне моря пламени. Большинство турецких фрегатов еще горело, и когда пламя доходило до заряженных орудий, происходили сами собой выстрелы, и ядра перелетали над нами, что было очень неприятно. Мы видели, как фрегаты один за другим взлетели на воздух. Ужасно было видеть, как находившиеся на них люди бегали, метались на горящих палубах, не решаясь, вероятно, кинуться в воду».
Борьба за контроль над «больным человеком Европы»
В 20-30-х годах ХIХ века Османская империя пережила ряд болезненных ударов, грозивших ей распадом государства. В битве при Наварине в 1827 году объединенный англо-франко-русский флот уничтожил почти все турецкие военно-морские силы. По итогам русско-турецкой войны 1828-1829 годов Греция получила независимость, России отошла большая часть восточного черноморского побережья, включая Сухум, Анапу и Поти, а также дельта Дуная.
© Lenta.ruРоссийские и иностранные суда получили право свободно проходить из Черного моря в Средиземное и обратно через проливы Босфор и Дарданеллы, Молдавия и Валахия перешли под протекторат Петербурга, Франция оккупировала Алжир.
Вассал турецкого султана Мухаммед Али Египетский в 1831 году поднял против него восстание, разгромив в нескольких сражениях османскую армию. Опасаясь за свою власть, в 1833 году султан Махмуд II попросил помощи у России.
После этого корабли трех русских эскадр Черноморского флота встали на якорь в Босфоре.
Русский десант численностью более 40 тысяч человек расположился лагерем на азиатском берегу пролива.
По итогам экспедиции стороны подписали Ункяр-Искелесийский договор о военной помощи друг другу в случае войны с третьей державой, при этом русским кораблям давалось право беспрепятственно проходить через черноморские проливы.
Восстание Мухаммеда Али
В 1839 году Мухаммед Али снова поднял восстание против султана и вновь разгромил османские войска. Представители Англии, Австрии, Пруссии и России в 1840 году подписали в Лондоне конвенцию, гарантирующую Мухаммеду Али и его потомкам право наследовать Египет в обмен на формальное подчинение Константинополю. После того как Али Египетский заартачился, объединенный британо-австрийский флот в сентябре 1840 года атаковал Бейрут, а 27 ноября подступил к Александрии и вынудил мятежника признать итоги конференции. Турция была в очередной раз спасена от распада, но почти полностью потеряла возможность проводить самостоятельную внешнюю политику, находясь в политической зависимости от европейских держав, в первую очередь от Великобритании и Франции.
После истечения срока действия Ункяр-Искелесийского договора в 1841 году был заключен новый — Лондонский, согласно которому Россия теряла право в случае войны блокировать вход иностранных кораблей в Черное море.
© Lenta.ruГеополитические интересы Лондона и Парижа с одной стороны и Петербурга — с другой резко расходились. Британцев раздражало стремительное расширение территории России на Кавказе. В Туманном Альбионе опасались российской экспансии в Персию и даже в британскую Индию. Не исключалось, что русские могут выйти к северо-восточному побережью Средиземного моря. Опасения многократно усилились после разговора Николая I с британским послом в России Джорджем Сеймуром в январе 1853 года на одном из дипломатических приемов в Петербурге. Подойдя к англичанину, император заговорил с ним о Турции, которую он назвал «больным человеком Европы».
Царь заявил послу:
Если Англия думает в близком будущем водвориться в Константинополе, то я этого не позволю. Пусть Молдавия, Валахия, Сербия, Болгария поступят под протекторат России. Что касается Египта, то я вполне понимаю важное значение этой территории для Англии. Тут я могу только сказать, что если при распределении оттоманского наследства после падения империи вы овладеете Египтом, то у меня не будет возражений против этого
«Франция не согласится на это позорное зрелище!»
У Парижа тоже были причины не желать усиления России.
20 декабря 1848 года первым президентом Франции стал Луи Наполеон Бонапарт, племянник Наполеона Бонапарта, совершивший 2 декабря 1851 года государственный переворот, по примеру знаменитого дяди, возложившего на себя императорский титул, — под именем Наполеона III.
Пришедшему к власти на волне реваншистских настроений новому монарху была крайне желательна быстрая победоносная война против России, чтобы рассчитаться за историческое поражение своей страны в кампаниях 1812-1815 годов.
© Lenta.ruМасла в огонь подлило и неприязненное отношение Николая I, который помнил, что по итогам Венского мирного конгресса 1815 года династия Наполеона навсегда лишена прав на французский престол.
Чтобы подчеркнуть нелегитимность Наполеона III, российский император в поздравительной телеграмме обратился к нему Monsieur mon ami («дорогой друг»), вместо допустимого по протоколу Monsieur mon frère («дорогой брат»).
Во Франции это было расценено как публичное оскорбление главы государства — в первую очередь самим Наполеоном III.
Сближение с Великобританией позволяло Франции уничтожить давно господствующий в Европе Священный союз монархов России, Пруссии и Австрии.
Непосредственной причиной войны стал спор между Петербургом и Парижем о том, кто должен контролировать церковь Рождества Христова в Вифлееме. Николай I отстаивал интересы православия, Наполеон III, пришедший к власти при поддержке католической церкви, защищал ее позиции.
Первый шаг к войне
Французы ссылались на договор с Турцией от 1740 года, дающий им право надзирать за христианскими святыми местами в Палестине, их оппоненты — на указ султана от 1757 года и Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 года, предоставлявший России право защищать интересы единоверцев в Османской империи.
Противоречие должен был разрешить Абдул-Меджид I, к которому русский император 23 февраля 1853 года направил чрезвычайным послом адмирала князя Александра Меншикова. 8 марта петербургский посланник был принят султаном в своем дворце. Адмирал вручил письмо от Николая I, в котором тот предлагал соблюдать «освященные веками права православной церкви» и поразмыслить над последствиями отказа князю Меншикову.
Российский самодержец многозначительно писал, что если кто-то из третьих держав помешает султану выполнять свои обязательства и даже будет ему угрожать, то «царь сделает еще более тесными» рамки союза между Россией и Турцией, что положит конец «претензиям и домогательствам, несовместимым с независимостью» Абдул-Меджида I. 16 марта Меншиков вручил министру иностранных дел Рифаат-паше ноту, в которой подчеркивалось, что противодействие политике Николая I со стороны Константинополя может повлечь «самые серьезные последствия как для благосостояния Турции, так и для мира всей Европы». Абдул-Меджид был в панике и тянул время, консультируясь с английским и французским послами.
После того как требования русского императора к Османской империи стали известны во Франции, Наполеон III созвал в Тюильрийском дворце совет министров, чтобы обсудить вопрос о дальнейшей стратегии. Почти все высказались против активного реагирования на ситуацию в виде отправки французской эскадры к берегам Турции.
Тогда министр внутренних дел Виктор де Персиньи заявил: «Если мы позволим России простереть руку над Константинополем, и это в то время, когда государь, носящий имя Наполеона, царствует в Париже, тогда нам нужно дрожать за Францию, нам нужно дрожать за императора и за нас самих, потому что никогда ни армия, ни Франция не согласятся с оружием в руках присутствовать при этом позорном зрелище!» Его выступление произвело такое впечатление на Наполеона III, что он обратился к морскому министру: «Господин Дюко, сейчас же пошлите в Тулон телеграфный приказ флоту отправиться в Саламин». Французские корабли отплыли из Тулона 23 марта 1853 года. Первый реальный шаг к войне был сделан.
«Царь считал себя вправе подчинить султана»
Англичане действовали на первых порах дипломатическими мерами. Интересы Соединенного Королевства в Константинополе представлял Чарльз Стрэтфорд Каннинг, виконт де Редклифф, дипломат, который, будучи в 1832 году назначен послом в Россию, был тяжко оскорблен Николаем I, не пожелавшим его пустить в свою страну. Ставший личным врагом русского императора англичанин сделал все возможное для того, чтобы миссия Меншикова провалилась.
© Lenta.ruПо его совету султан объявил о нерушимости прав греческой православной церкви на святые места, при этом отказавшись заключить с Николаем I договор о протекции. 21 мая Меншиков отбыл из Константинополя, а 1 июня правительством России был издан меморандум о разрыве дипломатических отношений с Османской империей. 3 июля русские войска вступили на территорию Молдавии и Валахии. Как выразился в своем манифесте Николай I, «и теперь не намерены мы начинать войны; занятием княжеств мы хотим иметь в руках наших такой залог, который бы во всяком случае ручался нам в восстановлении наших прав».
Великобритания, в свою очередь, приказала своей средиземноморской эскадре идти в Эгейское море.
Правительство Абдул-Меджида I выразило решительный протест по поводу действий Петербурга. Для разрешения конфликтной ситуации в Вене состоялась конференция с участием представителей Великобритании, Франции, Австрии и Пруссии.
«Сам государь считал себя вправе подчинить себе султана»
Ее итогом стала нота, в которой предлагался компромиссный вариант: Россия выводит свои войска из задунайских княжеств, получая взамен от Турции номинальное право защиты православных в Османской империи и контроль над святыми местами в Палестине.
Нота вполне устраивала русского императора, но султан, по совету британского посла, предложил внести незначительные изменения в ноту, не меняющие сути документа: Россия может только покровительствовать единоверцам в Турции, но не защищать, и в случае каких-либо нарушений должна обращаться к мировому сообществу для созыва новой международной конференции. Николай I не считал Абдул-Меджида I равным себе и, оскорбленный тем, что турки осмелились внести правки в ноту, уже заверенную представителями ведущих европейских держав, отказался признавать документ и выводить войска из Валахии и Молдавии.
Русский дипломат Константин Леонтьев отмечал: «Война 1853 года возгорелась не из-за политической свободы единоплеменников наших, а из-за требований преобладания самой России в пределах Турции. Наше покровительство гораздо более, чем их свобода, — вот, что имелось в виду! Сам государь считал себя вправе подчинить себе султана, как монарха монарху, — а потом уже, по своему усмотрению сделать для единоверцев то, что заблагорассудится нам, а не то, что они пожелают для себя сами».
Позиция Австрии и Пруссии была непонятна Николаю I. Чтобы заручиться поддержкой их монархов, в сентябре 1853 года вместе со свитой царь нанес визиты в Ольмюц (ныне чешский город Оломоуц) -- австрийскому императору Францу-Иосифу и в Потсдам -- прусскому королю Фридриху Вильгельму IV. Царь надеялся, что Франц-Иосиф помнит, что обязан ему своей короной. Именно русские войска под начальством фельдмаршала Ивана Паскевича спасли в 1849 году австрийскую армию от разгрома со стороны мадьярских повстанцев и подавили Венгерскую революцию 1848-1849 годов.
© Lenta.ruНесмотря на пышный прием, в ходе которого стороны обменивались любезностями, наградами и тостами в честь трех императоров, Николаю I не удалось достичь каких-либо положительных для себя результатов. Оставалось готовиться к войне с Турцией, которая, несомненно, назревала. 23 сентября Паскевич подал Николаю I записку, в которой рекомендовал вести энергичное наступление против османских войск в квадрате «от Гирсова на Варну, от Варны до Шумлы, от Шумлы до Рущука и Силистрии». При этом фельдмаршал советовал вооружать и возбуждать к восстанию христианские народы Турции.
«Мы даже и не готовились к серьезной войне»
К тому времени на счету у России было девять войн с Османской империей, в семи из которых была одержана победа над Константинополем. Враг был старый, хорошо изученный, и бить его предлагалось прежними методами.
Однако появление британских и французских кораблей в Мраморном море кардинально меняло стратегическую ситуацию. Во второй записке от 6 октября тон Паскевича был совсем другим. Фельдмаршал не советовал царю начинать боевые действия первыми, подчеркивая, что этим можно «поставить против себя, кроме Турции, еще сильнейшие державы Западной Европы».
«Один из лучших генералов моей армии»
По мнению Паскевича, если османские войска, перейдя Дунай, атакуют русских, то, отбив их натиск, не надо приступать к активным действиям. Военачальник писал: «Спросят: что мы выиграем, оставаясь в оборонительном положении? Выиграем очень много: мы не поссоримся с Европою, не остановим торговли, не помешаем дипломатическим сношениям, которые в результате могут быть очень нам выгодны».
Отмахнуться от этих советов царь не мог. Николай I с большим уважением относился к военачальнику, которого во время войны с Наполеоном I его старший брат, император Александр I представил ему так: «Познакомься с одним из лучших генералов моей армии, которого я еще не успел поблагодарить за его отличную службу». В 1821-1825 годах Паскевич был начальником 1-й гвардейской пехотной дивизии, в которой будущий император Николай Павлович руководил 2-й бригадой. До конца жизни Николай I почтительно называл Паскевича отцом-командиром.
Дмитрий Милютин, будущий военный министр и последний фельдмаршал Российской империи, в 1853 году состоял в свите русского императора в чине полковника и многое видел своими глазами.
В своих мемуарах военачальник писал:
Можно сказать, что мы даже и не приготовились к серьезной войне. Тогда у нас смотрели с таким пренебрежением на военные силы Турции, что никак не ожидали, чтобы она сама навязалась на войну с Россией. Что же касается западных держав, то ввиду традиционного их антагонизма признавалось невероятным совместное их вооруженное вмешательство в русско-турецкий конфликт
© Lenta.ruВ 1853 году списочный состав вооруженных сил страны составлял более 1 миллиона 300 тысяч человек, из которых регулярная армия насчитывала 690 тысяч солдат и офицеров, 220 тысяч представлял Корпус внутренней стражи, на действительной службе состояли 90 тысяч казаков.
Армия комплектовалась на основе рекрутской повинности. Русский и советский военный историк генерал Александр Свечин отмечал: «Служба мирного времени русского солдата являлась каторгой, поскольку в глухой провинции не отдалялась от военных требований и не приближалась к нормальному существованию крепостного дворового. Война русского солдата не пугала и казалась ему освобождением от ужасов мирного нищенского прозябания».
К началу войны армия испытывала нехватку офицеров, многие из которых после выступления декабристов в 1825 году были разжалованы Николаем I в нижние чины.
Состояние русской армии
Войска были сведены в восемь пехотных корпусов, в которые входили по три пехотные дивизии, одна кавалерийская дивизия, три артиллерийские бригады, одна конно-артиллерийская бригада и один саперный батальон. Кроме того, имелись два кавалерийских корпуса и Отдельный Кавказский корпус, ведущий многолетнюю войну на Кавказе с горцами.
Русская пехота была вооружена гладкоствольными ружьями образца 1845 года, которые по дальности стрельбы уступали британским винтовкам Энфилда образца 1853 года и французским штуцерам Тувенена образца 1842 года. Гладкоствольное ружье давало меткий выстрел на дистанции не более 300 шагов, тогда как штуцер хорошо бил на 800 шагов. Доля нарезных ружей (бельгийские штуцеры) в русской армии к началу войны не превышала пяти процентов — по одному стрелковому батальону на корпус и по шести отборных стрелков на роту. Доля нарезного оружия у французов составляла около трети винтовок, у англичан — более половины стрелкового вооружения пехотных частей.
«На суше мы не боимся никого, но на море — дело иное»
Артиллерия России и ее будущих противников почти не изменилась со времен наполеоновских войн и была гладкоствольной, позволяя бить картечью по пехоте на расстояние до 900 шагов. Если на суше силы противников были примерно равны, то на море русскому флоту, который к началу войны имел всего 16 пароходофрегатов, было трудно противостоять военно-морским силам Франции и Англии, у которых таких кораблей было гораздо больше.
© Lenta.ruСлабым местом была военная промышленность. Свечин отмечал: «Она работала крепостным трудом; паровых машин не было; имелись только конные приводы; на многих военных заводах работали и водяные двигатели, преимущественно еще на плотинах, сооруженных при Петре Великом. Крепостное хозяйство, с его ничтожной товарностью, обусловливало малую емкость рынков, что чрезвычайно затрудняло во время войны массовую заготовку снабжения для армии».
«Мир в Европе подвергается опасности»
После Синопского сражения министр иностранных дел России Карл Нессельроде писал российскому послу в Лондоне Филиппу Брунову: «Мы бьем турок на земле и на море. Вот за восемь дней третья победа, более важная, чем остальные. Подобные факты скорее подвинут дело мира, чем все пустые ноты, которые четыре державы отправляют Турции». Однако чиновник, занимавший пост министра иностранных дел России с 1816 года, сильно ошибался. Победа Нахимова произвела на общественно-политические круги Франции и Англии эффект звонкой пощечины.
Стрэтфорд Каннинг 4 декабря 1853 года писал начальству в Лондон: «К прискорбию, очевидно, что мир в Европе подвергается самой непосредственной опасности, и я не вижу, как мы можем с честью и благоразумием, понимаемым в более широком и истинном смысле, воздерживаться далее от входа в Черное море значительными силами, каков бы при этом ни был риск».
4 января 1854 года английская и французская эскадра вышли в Черное море. Сеймур уведомил Николая I, что британское правительство намерено силой воспрепятствовать нападению русского флота на берега Турции.
Первым забил тревогу генерал Михаил Воронцов: «На суше мы не боимся никого; но на море и на побережье — дело совсем иное, и я не могу без содрогания воображать себе во всех подробностях неизбежную и жестокую потерю всех наших фортов на восточном берегу, спасти которые мы в этом случае не имеем никаких средств».
Николай I был в сильнейшем раздражении от действий союзников. Он отмечал: «Признанное намерение мешать нашим действиям на море и, однако, позволить туркам действовать на море против нас требуют с нашей стороны такой комбинации, которая бы повела нас прямо к нашей цели, увеличивая наши средства действия и обеспечивая их от английских покушений».
На появление союзного флота царь решил ответить ударом по Турции на суше, перейдя на правый берег Дуная и угрожая одновременно османским городам Силистрии и Варне (ныне оба в Болгарии). Но для этого нужно было удостовериться, что Австрия не ударит в спину русским солдатам.
С личным письмом к Францу-Иосифу император отправил в Вену генерала Алексея Орлова.
Советский историк Евгений Тарле отмечал: «Николай I внушил себе совершенно неправильное представление о Франце-Иосифе как о робком, навеки помнящем царские благодеяния вассале, с которым можно совсем не считаться как с самостоятельной величиной. Все это было вовсе не так. Интересы Австрии и России решительно расходились в восточном вопросе, и Франц-Иосиф вовсе не собирался играть роль смиренного вассала».
Австрии не импонировало усиление России на Балканах и поддержка ею славян. В Вене расценивали это как угрозу своей империи, населенной самыми разными народностями, в том числе и славянскими.
© Lenta.ruВ беседе с Орловым Франц-Иосиф спросил его, уполномочен ли он подтвердить, что Россия будет уважать целостность и независимость Турции, что ее войска не перейдут Дунай, а оккупация Молдавии и Валахии продлится недолго. После того как его собеседник промолчал, австрийский император сказал: «Я вижу, что вы на это не уполномочены; следовательно, мне остается лишь ограждать интересы моего государства».
Позже Франц-Иосиф заявил придворным: «До тех пор мне хотелось, как доброму малому, которым я и был, верить русским заверениям, но после появления Орлова я перестал быть добрым малым».
«Ожидаем ежеминутно атаки»
Орлов сообщил Николаю I из Вены: «Австрийский император не объявит вам войны, но будет чинить вам препятствия, где сможет». После разговора с русским посланником Франц-Иосиф распорядился начать переброску войск к границе с Россией. Вена отказалась сохранять нейтралитет, если Петербург не даст гарантий, что не нарушит суверенитета Османской империи, и намекнула, что, если понадобится, будет сражаться плечом к плечу с турецкими войсками.
Николай I писал военному министру генералу Василию Долгорукову, что, если Вена станет врагом, русской армии надо наступать прямо на Краков, обходя австрийские войска в Галиции и Карпатах. При этом царь не был уверен, что Берлин останется в стороне: «Имея Пруссию в правом фланге и в тылу, было бы крайне неосторожно решиться на подобное предприятие».
На рассвете 23 марта 1854 года русские войска перешли Дунай, а на следующий день осадили Силистрию — обладание этой крепостью давало возможность наступать дальше и гарантировало обладание Валахией.
27 марта Великобритания и Франция объявили войну России.
Союзный флот на Черном море начал останавливать и захватывать торговые суда под российским флагом.
«Неприятеля вижу из своего окошка»
19 апреля британско-французский флот, в котором насчитывалось 68 вымпелов, в том числе 32 паровых фрегата, под командованием вице-адмиралов Чарльза Нейпира и Александра Парсеваля-Дешена вошел в Финский залив Балтийского моря и, по сути дела, запер русских моряков в крепостях Кронштадт и Свеаборг (ныне район финского города Хельсинки). Атаковать союзники не решились: россияне установили на подступах к Кронштадту, Свеаборгу, Ревелю (ныне Таллин) и Усть-Двинску (сейчас район латвийского города Даугавгрива) густые минные морские поля, которые прикрывались огнем береговых батарей.
Особую опасность для кораблей представляла мина Якоби, которая укреплялась на якоре и была связана со стоявшей на берегу гальванической батареей, заряд ее был равен 14 килограммам черного пороха. Николай I, чей двор летом 1854 года располагался в Петергофе, писал 18 июня князю Меншикову: «Ожидаем ежеминутно атаки и готовы принять, полагаясь на милость Божию. Дух примерный во всех. Неприятеля вижу из своего окошка на северном фарватере. Все, что придумать можно было к защите, исполнено; прочее в руках Божьих».
В итоге вражеский флот ограничился бомбардировкой ряда населенных пунктов и блокадой побережья. 20 апреля 28 союзных кораблей под начальством французского адмирала Фердинанда Альфонса Гамелена бросили якорь вблизи Одессы. 22 апреля четыре французских и пять английских кораблей, специально выделенных Гамеленом, около семи утра начали обстрел порта и прилегающих к нему районов города зажигательными снарядами. В дуэль вступили русские береговые батареи. Батарее № 6 под командованием прапорщика Александра Щеголева удалось поджечь французский фрегат Vauban, команде которого пришлось прекратить обстрел и заняться спасением корабля. Всего же у нападавших пострадали четыре корабля, которые были для починки отведены в Варну.
Попытка союзников высадить с шлюпок десант в районе Пересыпи была сорвана огнем полевых орудий защитников города. Около пяти часов вечера канонада стихла, и англо-французская эскадра покинула рейд.
Утром 12 мая в шести километрах от Одессы из-за густого тумана сел на мель британский колесный пароходофрегат Tiger. Когда туман рассеялся, с берега заметили вражеский корабль и открыли по нему мощный огонь, заставив сдаться экипаж в составе 24 офицеров и 201 матроса.
Попытавшиеся прийти на помощь два других корабля союзников — Niger и Vesuvius — были уничтожены русскими артиллеристами, как и сам Tiger, с которого предварительно сняли и перевезли на берег паровую машину и 16 пушек.
«Изуродованные трупы едва успевали уносить»
В начале лета небольшая британская эскадра из трех кораблей под командованием Эрасмуса Омманея появилась в Белом море. В ее задачу входило попытаться взять Архангельск и перехватывать любые вражеские суда.
Захват и даже обстрел города не получился из-за того, что корабли, входящие в реку Северная Двина из Белого моря, должны были, как выяснилось, иметь осадку не более 13 футов, тогда как британские паровые шлюзы имели осадку более 15 футов.
Вскоре к англичанам присоединились и французские моряки. Союзники дважды обстреляли Соловецкий монастырь и сожгли 92 жилых дома в городке Кола (ныне Мурманской области).
На небольшом Кий-острове в Белом море был высажен десант из 80 человек, который предал огню деревянное здание местной портовой таможни и разграбил Онежский Крестный монастырь, вынеся из него все самое ценное.
Союзники побывали также в селениях Кандалакша, Ковда и Керети.
У небольшого села Пушлахта десант из 100 человек был обстрелян из кремневых оружий небольшим отрядом из местных поморов и потерял пять человек убитыми. Стрелявшие были отогнаны пушечным огнем к лесу.
30 августа корабли союзного флота появились близ одного из самых отдаленных регионов Российской империи — на Камчатке. За несколько дней гарнизон города Петропавловск-Камчатский под руководством губернатора Камчатки генерал-майора флота Василия Завойко отбил два штурма английских и французских десантников. Береговые батареи вели непрерывную дуэль с корабельной артиллерией.
Участник обороны города, морской офицер Николай Фесун вспоминал:
Желая покончить дело разом, я скомандовал «Вперед в штыки!», что, будучи исполнено с быстротой и стремительностью, обратило неприятеля в бегство. Бегство врагов — самое беспорядочное, и, гонимые каким-то особенным паническим страхом, везде преследуемые штыками наших лихих матросов, они бросались с обрывов сажень 60 или 70, бросались целыми толпами, так что изуродованные трупы их едва поспевали уносить в шлюпки.
Защитники Петропавловска лишились убитыми и ранеными 105 человек, общие потери союзников составили по разным данным, от 200 до 400 солдат и офицеров, включая главнокомандующего англо-французской эскадрой британского контр-адмирала Дэвида Прайса, погибшего в начале сражения.
Летом 1854 года на Кавказе началось наступление турецкой армии на Грузию и Абхазию — с целью захвата Кутаиси и выхода в тыл русским войскам. 8 июня в сражении у грузинского села Нигоити между собой сошлись два авангарда —12-тысячный корпус Гассан-бея и 3-тысячный отряд подполковника Николая Эристова.
Пользуясь численным превосходством, турки окружили русских, которые штыковым ударом опрокинули врага, нанеся ему большие потери. Был убит и сам Гассан-бей, его подчиненные обратились в бегство.
16 июня состоялась битва главных сил: 10-тысячного Ахалцихского отряда генерала Андроникова и 34-тысячного корпуса Селим-паши. Несмотря на превосходство противника в численности, русская пехота, перейдя реку Чолок двумя колоннами, внезапно атаковала левый фланг турок. За стрелками двигались кавалерия и артиллерия.
Пушки ударили с близкого расстояния по войскам Селим-паши картечью, и под прикрытием их огня солдаты Куринского полка стремительно ворвались во вражеский лагерь. Понеся значительные потери из-за неприятельского артиллерийского и ружейного огня, куринцы вынуждены были отступить.
Поняв, что наступил опасный момент, Андроников бросил в наступление батальоны Брестского, 4-го Белостокского и 3-го Литовского полка. Завязался жестокий штыковой бой, исход которого во многом решили действия кавалерии — казаков и грузинской конной дружины, которые с разных сторон атаковали турецкий лагерь, зайдя в тыл обороняющимся.
В результате турки, в том числе и Селим-паша, вынуждены были спасаться бегством, оставив на поле боя не менее 4 тысяч убитых, а также всю свою артиллерию и 36 знамен.
«Злость Австрии очень велика»
На Дунайском фронте осада Силистрии затягивалась. Благодаря тому, что русские не смогли окружить крепость полностью, гарнизон увеличился до 18 тысяч бойцов. Попытки штурма успеха не имели. Во время атаки 28 мая был смертельно ранен генерал Дмитрий Сельван, руководивший наступлением.
9 июня получил контузию Паскевич, передав командование Горчакову. Саперам под руководством военного инженера подполковника Эдуарда Тотлебена удалось 19 июня произвести взрыв укрепления Араб-Табия. Но атаки не последовало — за два часа до ее начала Горчаков получил приказ Паскевича снять осаду и отступить за Дунай.
Фельдмаршал сообщал Николаю I, что две французские и одна английская дивизия высадились в Варне и могут в любой момент прийти на помощь гарнизону Силистрии.
Паскевич писал:
Княжества мы занимать не можем, если австрийцы с 60 тысячами появятся у нас в тылу. Мы должны будем тогда их оставить по принуждению, имея на плечах 100 тысяч французов и турок. На болгар надежды немного, от сербов при нынешнем князе ожидать нечего.
Военачальник предупреждал царя, что, даже несмотря на отступление русских войск из Молдавии и Валахии, «злость Австрии так велика, что, может быть, она объявит новые к нам претензии».
В ответ монарх выражал фельдмаршалу свое беспокойство: «Крайне опасаюсь, чтобы дух в войсках не упал, видя, что все усилия, труды и жертвы были тщетны и что мы идем назад, а зачем? — и выговорить не смеем».
«Повергло в уныние всю Россию»
События привели патриотическую общественность в уныние. Писатель Сергей Аксаков отмечал: «Быстрое очищение дунайских княжеств повергло в совершенное уныние всю Россию. Одно утешает всех, что Австрия немедленно нас обманет, и мы принуждены будем броситься на нее прежде, чем дойдет черед до англичан и французов. Тогда гибель ее будет неизбежна, ибо венгры и славяне бросят ее нечестные знамена, а с итальянцами и австрияками недалеко она уедет». 26 июля союзная эскадра в составе 21 корабля совершила разведывательный рейд к берегам Севастополя, но после непродолжительной перестрелки с береговыми батареями ушла в море.
К концу лета 1854 года адмирал Меншиков, который командовал всеми сухопутными и морскими силами в Крыму, писал военному министру, что осенью союзники не решатся предпринимать что-то серьезное в такое позднее для боевых действий время года. Он с пренебрежением встретил посланного Горчаковым Тотлебена. Будущий герой обороны Севастополя рассказывал: «Когда я представился князю Меншикову, он спросил меня, с какими вестями я приехал в Севастополь. Я подал ему письмо от князя Горчакова. Князь Меншиков прочитал письмо и сказал: "Князь Горчаков по рассеянности своей, верно, забыл, что у меня находится саперный батальон". Потом, обратившись ко мне, добавил: "Отдохнувши после дороги, вы можете отправиться обратно к своему князю на Дунай"». Но Тотлебен пренебрег советом и остался в армии Меншикова.
В Варне бушевала эпидемия холеры, вдобавок сильный пожар произвел в городе серьезные опустошения запасов союзных войск. В Париже торопили главнокомандующего французской Восточной армией маршала Армана Жака Ашиль Леруа де Сент-Арно с отбытием в Крым.
Маршал собрал совещание с участием французских и британских военачальников и поинтересовался их мнением.
Главнокомандующий английской армией, собранной против России, генерал (4 ноября 1854 года произведенный в фельдмаршалы) Фицрой Сомерсет, лорд Реглан промолчал. Руководители союзного флота адмиралы Джеймс Дондас и Фердинанд Гамелен высказались против экспедиции в Крым, подчеркнув, что незачем подставлять свои военно-морские силы под огонь русских береговых батарей Севастополя, при том что взять город с моря невозможно.
Выслушав всех, Сент-Арно заявил: «Дело идет уже не о том, чтобы думать о препятствиях, но о том, чтобы победить».
«Готовлюсь ко всему худшему»
Британско-французский экспедиционный корпус, а также турецкие части погрузились на многочисленные суда, которые доставили войска к берегам Крыма.
14 сентября у берегов Евпатории началась выгрузка союзного десанта, составлявшего не менее 61 тысячи солдат и офицеров. В непосредственном распоряжении Меншикова имелось чуть более 37 тысяч человек, не считая 13-тысячного отряда атамана Донского казачьего войска генерала Михаила Хомутова, который защищал Керченский полуостров, и 20 тысяч моряков Черноморского флота.
Союзники не встретили противодействия со стороны противника и, высадив свои войска, двинулись на юг — к Севастополю, до которого от Евпатории по прямой был 71 километр. 20 сентября на реке Альма произошло сражение, в ходе которого части Меншикова вынуждены были отступить. Англичане и французы не решились преследовать отходящего противника — у союзников не было единого главнокомандующего, и организационная неразбериха мешала им молниеносно разгромить врага.
Получив извещение о неудачной битве, Николай I писал Паскевичу: «Я в совершенно лихорадочном расположении от всего происходящего: покоряюсь воле Божией и готовлюсь ко всему худшему».
«Должно быть, Бог не оставил еще России»
В лагере союзников царило ликование: казалось, что окончательная победа близка. Один убитый впоследствии французский офицер писал своей семье: «Вспоминая теперь о том, что мы говорили после Альмы, ожидая конца войны через три недели, нам следовало бы смеяться над собой, но под Малаховым курганом мы разучились очень громко смеяться». Меншиков, опасаясь прорыва вражеских кораблей на Севастопольский рейд, приказал вице-адмиралу Владимиру Корнилову затопить часть судов Черноморского флота. На флотоводца была возложена непосредственная оборона наименее укрепленной северной части города.
Начальником южной стороны назначили Нахимова. Впоследствии Тотлебен считал, что если бы союзники стремительно ударили с севера по Севастополю, то взяли бы город. С ним был согласен и Корнилов, который записал в своем дневнике: «Должно быть, Бог не оставил еще России. Конечно, если бы неприятель прямо после Альминской битвы пошел на Севастополь, то легко бы завладел им».
Посовещавшись с генералами, в том числе и британскими, Сент-Арно решил, что надежнее напасть на город с юга, используя поддержку собственного флота в гаванях, которых не имелось с северной стороны. 27 сентября союзники захватили Балаклаву, располагавшуюся в 17 километрах юго-восточнее Севастополя, сделав ее одной из своих главных перевалочных баз в Крыму.
29 сентября Сент-Арно умер от холеры и командование французскими войсками перешло к генералу Франсуа Канроберу.
Как только миновала угроза северной части города, Нахимов, считавший Корнилова куда более талантливым организатором, чем он, упросил вице-адмирала взять на себя общее командование, а сам стал его заместителем.
В ожидании штурма Тотлебен возводил укрепления, Корнилов сооружал бастионы, Нахимов переводил матросов на сухопутную службу. Флотские экипажи, списанные на берег, стали ядром обороны Севастополя. Морские артиллеристы, обученные скоростной стрельбе, заняли позиции на всех бастионах.
17 октября с самого раннего утра началась первая бомбардировка Севастополя, в ходе которой Корнилов был смертельно ранен, и командование взял на себя Нахимов. Флот союзников попытался прорваться на внутренний рейд, но потерпел неудачу.
«Это не война: это безумие»
Получив резервы, Меншиков попытался деблокировать Севастополь. 25 октября под Балаклавой произошло сражение, в ходе которого русские войска штыковым ударом захватили четыре редута, выбив оттуда турецкие части и взяв в качестве трофеев девять пушек.
Реглан приказал отбить орудия, и 600 всадников бригады легкой кавалерии генерала Джеймса Кардигана под убийственным артиллерийским и ружейным огнем противника атаковали русские позиции. Понеся тяжелые потери, английские кавалеристы прорвались к пушкам, заставив два русских гусарских и один казачий полк отступить. Положение спасли эскадроны Сводного уланского полка полковника Еропкина, которые отбросили и рассеяли британцев.
Очевидец событий, английский журналист Уильям Рассел писал в своем репортаже для газеты The Times: «Раненые и потерявшие коней кавалеристы, бегущие к нашим позициям, красноречивее любых слов свидетельствовали об их печальной судьбе — да, они потерпели неудачу, но даже полубоги не смогли бы сделать большего».
Об этой атаке французский генерал Пьер Боске, участник сражения, заметил: «Это великолепно, но это не война: это безумие».
«Никто из атаки живым не вернулся»
Британская газета The Examiner опубликовала 9 декабря стихотворение английского поэта Альфреда Теннисона, воспевшего порыв кавалеристов Кардигана:
«…Теперь уж и фланги огнем полыхают, Чугунные чудища не отдыхают — Из каждого хлещет жерла. Никто не замешкался, не обернулся, Никто из атаки живым не вернулся: Смерть челюсти сыто свела…»
Получив подкрепления в виде 10-й и 11-й пехотных дивизий, 5 ноября Меншиков повторил попытку. В ходе Инкерманского сражения русские войска яростно атаковали английские позиции. Завязался жестокий штыковой бой, в ходе которого противники наносили друг другу контрудары. На помощь англичанам пришли части генерала Боске, переломив ход сражения. Меншиков приказал своим войскам отступать.
Потери русских составили 11 800 человек, союзники лишились 6 200 солдат и офицеров.
Вторая попытка разгромить союзников и деблокировать Севастополь не удалась: к ноябрю 1854 года большая часть русской армии (522 батальона и 418 эскадронов) была размещена вдоль австрийской границы и на балтийском побережье, тогда как в Крыму имелось лишь около 169 пехотных батальонов и 79 кавалерийских эскадронов.
Попытки взять Севастополь
Русский историк и журналист Михаил Погодин писал: «Мы не воображали, чтобы в Крым могло когда-нибудь попасть иностранное войско, которое всегда, де, можем закидать шапками, потому оставили сухопутную сторону Севастополя без внимания, а там явилось сто тысяч, которых мы не можем выжить из лагерей, укрепленных ими в короткое время до неприступности».
Впрочем, и союзники не достигли успеха: Севастополь не был взят, русская армия в Крыму не была разгромлена. 14 ноября жесточайший шторм у берегов полуострова уничтожил свыше 30 судов и кораблей союзного флота, более 40 получили серьезные повреждения, погибли около тысячи моряков. В условиях надвигающейся зимы экспедиционные войска оказались в тяжелом положении, лишившись запасов теплой одежды и медикаментов. Не лучше обстояло дело и у защитников Севастополя.
Меншиков считал, что дни города сочтены, и жаловался генералу Долгорукову: «В Севастополе я не могу сделать никакого распоряжения об уничтожении материала до последней минуты, потому что сейчас же обнаружится упадок духа среди матросов, которые в защите этой крепости усматривают защиту своего рода их собственности и собственности флота».
Царь подбадривал военачальника: «Не унывай, любезный Меншиков. Начальствуя севастопольскими героями, имея в своем распоряжении 80 тысяч отличного войска, вновь доказавшего, что нет ему невозможного, лишь бы вели его как следует и куда должно. С такими молодцами было бы стыдно и думать о конечной неудаче. Пасть с честью, но не сдавать и не бросать».
Отсутствие снарядов, холод и болезни заставили экспедиционный корпус прекратить обстрелы города. Один французский офицер писал: «Английские солдаты громко ропщут против лорда Реглана, который сидит в теплом помещении и не показывается своим солдатам, как это делает генерал Канробер. Что в Крыму причиняет больше всего страданий — это недостаток топлива. Русские тоже страшно страдают, но они — у себя, и они более привыкли к холоду. Турки страдают больше, чем все; ими пользуются, как вьючным скотом».
«Мощная натура Николая I не выдержала потрясения»
Боевые действия ограничивались редкими вылазками разведчиков. Император зорко наблюдал за ходом боевых действий.
Милютин отмечал: «Военный министр строго держался роли ближайшего при государе секретаря по военным делам; все министерство военное только приводило в исполнение передаваемые министром в подлежащие департаменты высочайшие повеления. На самые маловажные подробности испрашивалось высочайшее разрешение или утверждение. Едва ли возможно довести военное управление до более абсолютной централизации».
В конце января 1855-го Меншиков приказал генералу Карлу Врангелю захватить Евпаторию. Проведя рекогносцировку местности, Врангель отказался командовать наступлением: «Ничего не достигнув, войска будут расстроены и деморализованы в то время, когда неприятель, ободренный нашей неудачей, может выйти от Евпатории в больших силах и двинуться на наши сообщения. Начинать это важное дело я не могу решиться без верной надежды на успех».
Тогда главнокомандующий поручил это дело генералу Степану Хрулеву. 17 февраля 1855 года его 19-тысячный отряд тремя колоннами начал наступление, надеясь застать турецкие войска врасплох. Но гарнизон был начеку и при поддержке союзного флота отбил атаку, при которой русские потеряли 750 человек.
2 марта 1855 года Николай I скончался в возрасте 58 лет из-за пневмонии, вызванной гриппом.
Одним из последних распоряжений царя стала замена адмирала Меншикова на генерала Горчакова.
«Мощная натура его не выдержала удара»
По поручению больного отца цесаревич Александр писал Меншикову: «Его величество не может не удивляться, что, пропустив три месяца для атаки сего пункта, когда в нем находился самый незначительный гарнизон, не успевший еще укрепиться, вы выждали теперешний момент для подобного предприятия, тогда именно, когда по всем сведениям достоверно было известно, что туда прибыли значительные турецкие силы с самим Омер-пашой». В связи со смертью монарха Милютин отмечал: «Его сразила не столько немощь телесная, сколько потрясение нравственное. Мощная натура его не выдержала удара, нанесенного душевным его силам. После тридцатилетнего царствования, ознаменованного славой и могуществом, увидев Россию в отчаянном положении, император Николай не мог перенести горести от такого печального исхода всех его многочисленных державных трудов. Это было слишком тяжкое разочарование, которое и свело его в могилу».
Руководство страной и вооруженными силами перешло к его старшему сыну, Александру II, который сообщил иностранным дипломатам:
Торжественно заявляю вам, что я остаюсь верен чувствам моего отца и буду твердо держаться тех же основных начал, которыми руководился он, равно как и мой дядя император Александр I. Начала эти положены были в основание Священного союза. Если ныне этот союз уже не существует, то, конечно, не по вине моего отца
Война продолжалась: дождавшись прибытия в Крым войск Сардинского королевства, 9 апреля союзники подвергли Севастополь второй бомбардировке, разрушив большую часть укреплений. Но штурма не последовало, и взбешенный указаниями из Парижа Канробер подал в отставку. Его место занял генерал Жан-Жак Пелисье.
24 мая англо-французский флот высадил десант в Керчи, гарнизон которой отступил к Феодосии. Это привело к тому, что морские силы союзников вышли в Азовском море на оперативный простор, а русским войскам пришлось отступить из ряда крепостей на Черноморском побережье Кавказа — Новороссийска, Геленджика, Анапы.
«Игра жизнью и смертью»
В Севастополе взошла литературная звезда всемирного известного писателя — артиллерийский офицер Лев Толстой написал цикл из трех рассказов, получивших название «Севастопольские рассказы», которые были опубликованы в 1855 году. Толстой поведал обществу о чувствах человека, находящегося в самом пекле войны: «В ту минуту как снаряд, вы знаете, летит на вас, вам непременно придет в голову, что снаряд этот убьет вас; но чувство самолюбия поддерживает вас, и никто не замечает ножа, который режет вам сердце. Но зато когда снаряд пролетел, не задев вас, вы оживаете, и какое-то отрадное, невыразимо приятное чувство, но только на мгновение, овладевает вами, так что вы находите какую-то особенную прелесть в опасности, в этой игре жизнью и смертью».
С 3 по 5 июня союзники в третий раз бомбардировали Севастополь и, овладев рядом редутов, вышли на подступы к Малахову кургану — ключу к обороне Севастополя.
«Почти все вокруг меня были убиты»
Горчаков писал Александру II: «Отъезжая сюда, я знал, что обречен на гибель, и не скрыл это перед лицом вашим. В надежде на какой-либо неожиданный оборот, я должен был упорствовать до крайности; но теперь она настала; мне нечего мыслить о другом, как о том — как вывести остатки храбрых севастопольских защитников, не подвергнув более половины их гибели».
Император отвечал военачальнику: «Защитники Севастополя после девятимесячной небывалой осады покрыли себя неувядаемой славой, неслыханною в военной истории. Уповайте на Бога и не забывайте, что с потерею Севастополя еще не все потеряно. Может быть, суждено вам в открытом поле нанести врагам нашим решительный удар».
18 июня войска Реглана и Пелисье пошли на штурм Севастополя. Артиллерийский офицер Ершов вспоминал: «На всем протяжении неприятельских траншей перед Малаховым курганом быстро двигалась густая, черневшая лавина штурмующего неприятеля. Офицеры с саблями наголо бежали впереди. Казалось, сама земля породила все эти бурные полчища, в одно мгновение густо усеявшие совершенно пустынное до того времени пространство».
Штурм был отбит с большими потерями для наступавших, погибли и несколько союзных генералов. Британский генерал Даниэль Лэйсонс писал родным:
Мы сделали все, что могли, и прошли через такой страшный картечный огонь, через который когда-либо только проходили войска раньше. Мои солдаты и офицеры падали дюжинами, почти все люди вокруг меня были убиты или ранены
Тотлебен получил контузию и тяжелое ранение и был эвакуирован из Севастополя.
28 июня британские войска лишились своего командующего. Как и маршала Сент-Арно, фельдмаршала Реглана свела в могилу холера. Его пост перешел к английскому генералу Джеймсу Симпсону.
10 июля Нахимов был смертельно ранен в голову на Малаховом кургане во время осмотра вражеских позиций и скончался, не приходя в сознание, через два дня. Его ближайшие сподвижники подозревали, что Павел Степанович, не желая сдавать Севастополь, намеренно искал смерти: не снимал золотые адмиральские эполеты, хорошо видные вражеским стрелкам, не пригибался перед пулями и ядрами, не прятался в траншеях.
Воодушевившись отбитым штурмом, Горчаков попытался снять осаду Севастополя.
В сражении на Черной речке 16 августа русским войскам удалось взять ряд возвышенностей, но господствующие высоты остались в руках союзников. Русские получили приказ отступить.
Свидетель боя военный корреспондент Николай Берг, состоявший при штабе Горчакова, отмечал: «Была истинная безалаберщина, в которой более всего был виноват главнокомандующий». Участник сражения Лев Толстой написал сатирическое стихотворение, строчки из которой стали крылатыми:
«…Гладко вписано в бумаге,Да забыли про овраги,А по ним ходить…»
Неудача на Черной речке похоронила планы деблокировать Севастополь, который подвергался мощным бомбардировкам, выводившим ежедневно из строя около тысячи защитников.
8 сентября состоялся второй штурм города, тон в котором задавали французские войска, ворвавшиеся на Малахов курган. Русские потеряли в тот день около 13 тысяч человек, союзники — более 11 тысяч солдат и офицеров. Войска Горчакова перешли по мосту на северную сторону Севастополя.
Александр II писал главнокомандующему: «Не унывайте, а вспомните 1812 год и уповайте на Бога. Севастополь не Москва, а Крым не Россия. Два года после пожара московского победоносные войска наши были в Париже. Мы те же русские».
Из-за недостатка средств снабжения ни Симпсон, ни Пелесье, который вскоре был произведен в маршалы, не решились двигаться вглубь Крыма. Исключением стали действия союзного флота, который 14 октября, подойдя к расположенной на пути к Николаеву крепости Кинбурн, два дня ее обстреливал, вынудив немногочисленный гарнизон сдаться.
«Недостатки снабжения нельзя компенсировать героизмом»
На Балтике в 1855 году союзные корабли захватили и разрушили крепости Свартхольм и Роченсальм, подавили береговые батареи на острове Гогланд и подвергли обстрелу Свеаборг. Но подобраться к Кронштадту, как и в прошлом году, не смогли: сразу четыре корабля подорвались на морских минах.
28 ноября войска генерала Николая Муравьева, сменившего Воронцова на посту наместника Кавказа, после пятимесячной осады принудили гарнизон турецкого города Карс к капитуляции. В плен сдались более 14 тысяч османских солдат и офицеров, в том числе командовавший обороной крепости англичанин Уильям Уильямс.
Встревоженный слухами, что уставший от войны Наполеон III ведет с Россией тайные переговоры о мире, в конце 1855 года Франц-Иосиф предъявил России жесткий ультиматум, потребовав отказаться от своего военного флота на Черном море, притязаний на дунайские княжества и покровительства православным подданным султана.
Прусский король Фридрих Вильгельм IV настоятельно посоветовал Александру II принять австрийские условия, намекнув, что в противном случае Берлин присоединится к Вене.
Это означало полную дипломатическую изоляцию и войну с двумя европейскими державами, которые граничили с Россией.
«Со снабжением всегда беда»
В Крымской войне русская армия не потерпела катастрофического поражения, но продолжение боевых действий было под большим вопросом из-за слабости экономики страны и управленческого кризиса. Ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Владимир Лапин отметил: «У нас в стране исторически так сложилось, что со снабжением действующей армии всегда была беда, и в этом смысле Крымская война не стала исключением. И если недостатки в военном деле можно было компенсировать мужеством, смелостью и героизмом солдат и офицеров, то проблемы в логистике восполнять было нечем».
30 марта 1856 года на Парижском конгрессе был подписан мирный договор, согласно которому противники обменялись захваченной территорией (в частности, Турции был возвращен Карс, России — Севастополь), Константинополю и Петербургу запрещалось иметь военные корабли на Черном море, плавание по Дунаю объявлялось свободным.
Российская империя лишалась протектората над Валахией и Молдовой и покровительства над христианскими подданными Османской империи, но от нее не потребовали выплаты контрибуции.
Общие потери союзников составили 223 тысячи человек, России — 143 тысячи солдат и офицеров. При этом огромное число участников боевых действий с обеих сторон умерло от болезней.
Дмитрий Милютин резюмировал: «Крымская война, причинившая столько бедствий, была крутым переломом в летаргическом состоянии России; она открыла глаза самому правительству, которое убедилось горьким опытом в печальных результатах тогдашней правительственной системы, когда всякая частная инициатива была подавлена; существовавшие недостатки и болячки нашего государственного организма тщательно прикрывались ширмой официальной фальши и лицемерия».
Поражение стало толчком к модернизации страны с помощью реформ в самых разных сферах, в том числе и военной (в частности, рекрутская повинность была заменена всеобщим призывом), и отмены крепостного права.
Наполеону III победа, напротив, оказала дурную услугу, приведя к тому, что его армия была наголову разгромлена в ходе войны с Пруссией в 1870-1871 годах, а сам французский император лишился трона. После падения его режима в 1871 году Россия вернула себе право иметь военный флот на Черном море.