«А я иду, шагаю по Москве»: как создавалась легендарная мелодия
Композитор Андрей Петров 60 лет назад написал музыку к одной из самых популярных и любимых песен москвичей «Я шагаю по Москве». Корреспондент «Вечерей Москвы» узнал, как создавалась легендарная мелодия.
Музыка Андрея Петрова буквально сошла с экрана. И тем удивительнее, что более полувека знаменитые мелодии и песни композитора живут своей, обособленной от фильмов, жизнью. Мы их напеваем, не задумываясь о том, где они звучали. «Эй, моряк, ты слишком долго плавал», «Если радость на всех одна…», «Мохнатый шмель на душистый хмель», «А напоследок я скажу», «У природы нет плохой погоды». Но главная для нас, пожалуй, «Я шагаю по Москве» из одноименного фильма. Дочь композитора Ольга Петрова рассказала, как отец создавал свои шедевры.
Рукописи не хранил
— Ольга Андреевна, при каких обстоятельствах Андрей Павлович написал музыку к фильму «Я шагаю по Москве»?
— Это было начало 60-х. Время оттепели, в воздухе витал дух свободы, на площадке молодые артисты и папа молодой. Это была вторая работа с Георгием Данелией.
Первой стала «Песня о друге» к фильму «Путь к причалу». В обоих случаях сначала была мелодия. Георгий Николаевич очень требовательный режиссер. «Песню о друге» принял у папы только с 13-й попытки. С каждым новым вариантом отец уезжал в Москву, Данелия слушал, говорил: «Хорошо, но давайте еще поищем», папа возвращался в Ленинград, садился за рояль, искал пару дней, вновь садился в поезд и ехал на утверждение. С музыкой «Я шагаю по Москве» было приблизительно так же. Режиссер хотел услышать ее до начала съемок. Ему нужен был лейтмотив.
— Как Андрей Павлович сочинял?
— Творческие процессы были сокрыты от глаз. Идеально, чтобы дома никого не было. Папа был четко организованный человек. Иначе он не успевал бы делать все, что от него требовалось. Вместе с творчеством его сопровождало множество забот на посту председателя ленинградского отделения Союза композиторов. Если никуда не надо было идти, в 9 утра он садился работать, в 12:15 делал перерыв на чашечку кофе, после чего продолжал.
— Мыслями, вариантами мог поделиться?
— Это вообще ему не свойственно. В редчайших случаях он мог посоветоваться с мамой (Наталья Ефимовна. — «ВМ»). Папа не очень хорошо играл на рояле.
Он сочинял, наигрывая, внутренним слухом и расписывал оркестровые партии для инструментов. Это большое напряжение. В общем, его произведения мы слушали впервые вместе со всеми.
— Что известно о рукописи романса «Под лаской плюшевого пледа», представленной в Музее музыки на выставке «О чем поют герои Александра Островского»?
— Организаторы выставки попросили найти артефакты, имеющие отношение к фильму «Жестокий романс». Мы с трудом обнаружили единственный романс в оригинале. Отец рукописи не хранил. Все чистовики уносил на «Мосфильм». А черновики выбрасывал.
Он любил цитировать строки Бориса Пастернака из стихотворения «Быть знаменитым некрасиво…»: «Не надо заводить архива, // Над рукописями трястись…». Папа не создавал культа — ни своего, ни своих сочинений.
С западным душком
— Где в Москве Андрей Павлович останавливался?
— Он всегда останавливался и жил в гостинице «Москва». К тому же в номере стоял рояль или пианино, за которым он мог работать, а из окон открывался потрясающий вид. Из центра было удобно добираться либо на «Мосфильм» к Георгию Данелии, Эльдару Рязанову, на записи оркестра, в Союз композиторов. Во время железного занавеса он, как член Комитета по Ленинской премии, получал приглашения на закрытые показы западных фильмов.
Если мама с ним не ехала, то его московским друзьям везло, потому что он имел возможность по приглашению провести с собой одного человека.
— Ему не предлагали переехать в Москву?
— Его неоднократно звали в Москву и предлагали возглавить Союз композиторов СССР. Но он настолько любил Ленинград и оставался ему предан.
— К своему земляку Дмитрию Шостаковичу в композиторский дом в гости не заходил?
— С Шостаковичем они встречались в Доме творчества композиторов в поселке Репино под Ленинградом. Именно Дмитрий Дмитриевич в конце 60-х порекомендовал папу на должность председателя Союза композиторов Ленинграда. Отец долго отказывался, но Шостакович его убедил.
— Вы говорите о западных фильмах, на сеансы которых Андрей Павлович ходил, но в его музыке тоже можно услышать не типичный для советской музыки ритм, например, в «Песенке о морском дьяволе» из фильма «Человека-амфибия».
— Он очень любил джаз, Гершвина, «Битлз». Папа, наверное, первым в Советский Союз привез пластинку рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда». В начале 70-х он по делам оказался в Америке. Поездка совпала с премьерой мюзикла на Бродвее, и он попал на один из первых спектаклей, на котором купил пластинку. У нас дома постоянно собирались люди, чтобы ее послушать. Для всех она стала окном в Европу.
— А проблем с цензурой у него не возникало?
— Это было с «Песней о друге» к фильму «Путь к причалу». У нее интересный ритмический рисунок. Главный музыкальный редактор песню забраковал: мол, музыка не советская, не русская, с западным душком. Георгий Данелия нашелся и сказал: она действительно не русская и не советская: «Так как в фильме речь идет об Арктике, мы использовали чукотские народные мелодии». Тогда музыку утвердили.
Поместье композитора
— В советско-американской картине «Синяя птица» его песню пела Элизабет Тейлор. Они не встречались?
— Музыку написал Андрей Павлович, аранжировки делал американский композитор. А кто пел — не помню. Знаю, что Элизабет Тейлор вместе с другими артистами в 70-е годы приезжала на «Ленфильм». Родители принимали всю съемочную в Доме творчества композиторов в Репине. Он представляет собой коттеджный поселок на берегу Финского залива, и зарубежные гости решили, что это папино поместье.
Классический марафон
— С чего начался его путь к киномузыке?
— Первый художественный фильм, где прозвучала его музыка, был небольшим — режиссера Аян Шахмалиевой про цирковых медведей дрессировщика Валентина Филатова «Мишель и Мишутка». В нем играли медведи. Не знаю, кто ему предложил написать музыку к этому фильму. Это был 1961 год. Музыка — замечательная.
Может быть, после этого его пригласили в «Человека-амфибию». Это тот фильм, после которого он стал очень известен, проснулся практически знаменитым.
— Появились первые поклонники?
— Папу в лицо тогда особенно никто не знал. Но он получал сотни писем. Он всем отвечал, тратя на это массу времени. Ему неудобно было не отреагировать.
— Отвечал на письма, переписывал музыку… Он был, наверное, очень терпеливым, сдержанным человеком?
— Несомненно. К тому же он понимал, что режиссер — главный человек в кино. Папа полностью ему подчинялся. Для «Осеннего марафона» было написано полтора часа музыки. Данелия хотел, чтобы весь фильм звучал. А когда Андрей Павлович пришел на премьеру, услышал лишь одну тему, которая звучит в начале и в конце фильма, расстроился.
Зигзаг удачи
— С Эльдаром Рязановым было легче работать?
— Эльдар Александрович, видимо, больше доверял композитору. Начиная с вальса в «Берегись автомобиля» с Рязановым как-то в се складывалось удачно: «Служебный роман», «Жестокий романс», «Гараж», «Зигзаг удачи»... Что-то иногда переписывать приходилось, но очень редко. Они проработали вместе 40 лет и почти всю жизнь обращались друг к другу по имени отчеству, хотя Эльдар Александрович при каждой поездке в Ленинград папу и маму навещал, посещал премьеры и творческие вечера папы.
— Какую музыку он сам выделял? К чему относился с внутренним пиететом?
— Он очень трепетно относился к своим академическим сочинениям, хотя заказ в кино воспринимал абсолютно серьезно, с достойным уважением. Он не умел халтурить ради денег. Думаю, для папы важным творческим этапом стали балеты «Сотворение мира», «Пушкин», оперы «Петр Первый» «Маяковский начинается», симфония-фантазия «Мастер и Маргарита». Это вершина его симфонического творчества.
— Его не уязвляла не такая громкая известность академической музыки в сравнении с киномузыкой?
— Пробивать и лоббировать — вообще не про него. Но он прекрасно понимал, что у серьезной академической симфонической музыки не может быть такая же гигантская аудитория, как у киномузыки. Но судьбу его сочинений можно считать счастливой. Балет «Сотворение мира» вошел в Книгу рекордов Гиннесса по количеству постановок современного балета в разных городах и странах.
Думал стать писателем
— Каким он был отцом?
— Он мог ничего не говорить и не требовать и при этом быть примером. Можно сказать, что он меня вообще никак не воспитывал. Было достаточно его существования рядом. В этом и заключалось его воспитание. В быту он оставался очень легким, нетребовательным, неприхотливым.
— Ваш дед, отец Андрея Павловича, был военным хирургом, мама — художница. Что от родителей передалось вашему отцу?
— Он очень боялся медицины. При виде шприца или катетера мог потерять сознание. Он очень любил рисовать.
Его отец тоже хорошо рисовал. А папа в детстве и юношестве сочинял рассказы, повести и сам их иллюстрировал. Он думал стать писателем, пока, вернувшись из эвакуации, не увидел фильм «Большой вальс» о жизни Иоганна Штрауса.
Этот фильм перевернул его сознание. Ему показалось, что жизнь композитора прекрасна: он окружен красивыми женщинами, разъезжает в каретах, птички насвистывают ему мелодии, которые он тут же записывает, и складывается божественной красоты вальс.
Ссоры переводил в шутку
— Есть произведения, которые ваш отец посвятил вашей маме?
— Нет. Он этого не любил. Лишь однажды, когда у них начинался роман, в консерватории что-то пионерское посвятил маме. С тех пор больше никому ничего не посвящал. А поженились они на последнем курсе.
Больше пятидесяти лет прожили в браке. Трения, если возникали, переводили в юмор. Папа любую сложную ситуацию обращал в юмор.
— У вас, музыканта, композитора, имеется объяснение тому, почему сейчас такой музыки не пишут в кино?
— Я далеко не все видела, но яркого в последнее время не слышала. Причина в том, что раньше писать киномузыку приглашали серьезных академических композиторов — Дмитрия Шостаковича, Геннадия Гладкова, Родиона Щедрина, Андрея Эшпая. Композиторы в кино создавали из музыки произведение искусства.
Сейчас многие непрофессионалы используют заготовки из цифровых платформ, оставаясь не более чем звуковым сопровождением.