75 лет назад, в 1948 году, состоялась печально известная августовская сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина (ВАСХНИЛ), результатом которой стал разгром советской генетики и отставание отечественной науки от мировой на многие годы.
Когда и почему в СССР возникла лысенковщина и как она навредила нашей стране? Как малограмотный агроном Трофим Лысенко смог стать фаворитом Сталина и Хрущева и виноват ли он в кончине академика Сергея Вавилова? Какую роль в бесславном крахе карьеры Лысенко и его приверженцев сыграли советские физики-ядерщики и будущий лауреат Нобелевской премии мира, диссидент и правозащитник академик Андрей Сахаров?
Об этом «Ленте.ру» рассказал доктор биологических наук, профессор, член-корреспондент РАН, главный научный сотрудник Института общей генетики им. Н.И. Вавилова РАН Илья Захаров-Гезехус.
Беседа состоялась в Мемориальном кабинете-музее академика Н.И. Вавилова Института общей генетики им. Н.И. Вавилова Российской академии наук.
«Народный академик»
«Лента.ру»: Это правда, что до появления лысенковщины наша страна была на переднем крае развития мировой биологической науки в целом и генетики в частности?
Илья Захаров-Гезехус: В этом утверждении есть некоторое преувеличение. Поначалу генетика активнее всего развивалась в Великобритании, Германии и Нидерландах, а с 1910-х годов пальма первенства перешла к США, когда там развернул свою деятельность Томас Хант Морган. В дореволюционной России некоторые биологи интересовались генетикой, но это обычно ограничивалось написанием обзоров — серьезной экспериментальной работой по этой теме никто не занимался.
Все изменилось в 1919 году, когда в Петроградском университете была учреждена кафедра генетики. К середине 1920-х центром экспериментальных исследований по генетике стал Московский университет. Некоторые из этих исследований действительно опередили аналогичные изыскания на Западе. К ним, например, можно отнести работы Сергея Четверикова. Но фундаментальных открытий в генетике в это время в нашей науке было сделано немного, хотя в целом советские генетики находились примерно на одном уровне с европейскими коллегами и существенно уступали американским.
В чем состоял феномен лысенковщины? Она была чисто научным явлением или порождением общественно-политической ситуации в сталинском СССР?
Сейчас историки науки различают лысенкоизм и лысенковщину. Первое — это система ненаучных представлений и взглядов, не соответствующих уровню научных знаний даже 1930-х годов. Второе — социальное явление, заключающееся в административно-репрессивном преследовании научных оппонентов с политическими обвинениями в их адрес. Поэтому лысенкоизм имеет отношение к науке, а лысенковщина — это прежде всего порождение социально-политической жизни страны во времена правления Сталина.
© Lenta.ruНо разделение на своих и чужих шло по линии науки, а репрессиям в той или иной форме подвергались сторонники других, «нелысенковских» научных взглядов. В 1930-е, на первом этапе лысенковщины, это были преимущественно генетики и деятели сельскохозяйственной науки, на втором этапе (во второй половине 1940-х) — биологи других специальностей, осознавшие лженаучность лысенковского учения.
Но что обусловило столь длительное доминирование этого самого лысенковского учения в советской науке от начала 1930-х до середины 1960-х годов?
Тут можно выделить политические, научные и субъективные факторы. Если говорить о политике, то враждебное отношение советской власти к генетике не было обусловлено идеологическими мотивами. Дело было в другом.
С конца 1920-х сельское хозяйство СССР стало ареной волюнтаристских экспериментов, результатом которых стало обнищание крестьян и массовый голод во многих регионах страны. Раскулачивание и коллективизация привели к резкому снижению объема сельскохозяйственной продукции.
Разумеется, советская власть не могла взять ответственность за провалы собственных бездумных экспериментов и принялась искать виноватых.
Сначала ими признали «кулаков-вредителей», потом пришел черед сельскохозяйственных ученых во главе с директором Всесоюзного института растениеводства и Института генетики АН СССР Николаем Вавиловым, которые «отстают», «не перестраиваются», «отгораживаются от нужд». Генетика в 1930-1940-е считалась не фундаментальной, а прикладной наукой, призванной повысить продуктивность сельского хозяйства. Поэтому именно на генетиков было удобно списать ответственность за все неудачи советской власти в деревне.
Руководство СССР пыталось решить эти проблемы путем экстенсивного роста количества сельскохозяйственных научных учреждений, но их невозможно было сразу обеспечить квалифицированными кадрами. В результате в сельскохозяйственную науку хлынул огромный поток честолюбивых и малограмотных недоучек, не желавших вникать в сложности научного знания, но агрессивно настроенных против «буржуазных» специалистов. Именно их и возглавил Трофим Лысенко.
Ситуация осложнялась спецификой сельскохозяйственной науки — в отличие от той же физики она не может дать стремительных и однозначных результатов, и в ней существенную роль играют природно-климатические и другие труднопрогнозируемые факторы вроде засухи или наводнений. А Лысенко предлагал быстрое, понятное и простое решение всех проблем.
Что касается научных факторов, то надо понимать, что к 1930-м годам генетика обогнала не только смежные разделы биологии, но и другие естественные науки. Свойства гена были непонятны ни биологам, ни химикам и физикам, поэтому во время научных дискуссий 1930-х годов генетики не получали от них необходимой поддержки. Многие ученые просто не могли понять, как ген, будучи особой структурой клетки, может самовоспроизводиться (реплицироваться) и определять внешние признаки. Но в 1950-е годы ситуация радикально изменилась: ген был материализован в ДНК, а после открытия двойной спирали стало понятно, как реализуются свойства гена.
И наконец, субъективным и немаловажным фактором было то, что ни Николай Вавилов, ни создатель московской школы генетики Николай Кольцов никак не подходили на роль лидеров советской науки. Непролетарское происхождение, дореволюционное образование, длительная работа за границей и контакты с иностранными коллегами — все это делало их подозрительными и социально чуждыми элементами. А вот Трофим Денисович Лысенко — человек от сохи, которого не зря прозвали народным академиком, оказался для советской власти своим.
«Браво, товарищ Лысенко, браво!»
Кем на самом деле был Трофим Лысенко — шарлатаном или фанатиком?
В 1959 году мне пришлось лично пообщаться с Лысенко, поэтому какое-то собственное впечатление у меня о нем осталось. Я тогда был 25-летним аспирантом кафедры генетики Ленинградского университета и привез своих студентов на экскурсионную практику в Москву. Здесь, в Институте генетики (он тогда так назывался), нас и принял тогдашний его директор Трофим Лысенко. Он в течение двух часов читал нам лекцию о своем учении, чем весьма всех утомил, поэтому желания задать ему какие-то вопросы ни у кого не возникло.
Исходя из своих личных наблюдений и того, что я знаю как ученый, могу сделать вывод, что сознательным шарлатаном Лысенко не был. Его скорее можно назвать человеком с параноидальным типом личности, слепо верящим в то, что проповедует.
© Lenta.ruА вот самого «народного академика» окружали самые разные люди, в том числе откровенные проходимцы и невежды. Лысенко был прежде всего фанатиком своих идей и талантливым организатором, который, помимо прочего, отличался ловкой изобретательностью: новые предложения по решению проблем сельского хозяйства он выдвигал, активно рекламировал и широко внедрял еще до того, как проваливались его предыдущие инициативы.
В чем был секрет невероятного карьерного успеха Лысенко? Как этот малограмотный и ограниченный выскочка, заочно окончивший Киевский сельскохозяйственный институт и не знавший ни одного иностранного языка, стремительно добился монопольного положения в советской биологии на долгие годы?
Тогда такой человек назывался не выскочкой, а выдвиженцем. Лысенко попал в нерв сталинской эпохи, оказавшись в нужное время и в нужном месте. Во-первых, о чем я уже упоминал, важную роль здесь играло его «правильное» происхождение. Во-вторых, Лысенко в отличие от Вавилова и его сподвижников мог общаться с советскими руководителями, людьми примерно такого же образовательного и культурного уровня, на понятном и доступном им языке.
Неслучайно свое выступление на II Съезде колхозников-ударников в феврале 1935 года Лысенко построил на разоблачении классовых врагов в науке, чем заслужил восторженную реплику из президиума от самого Сталина:
Браво, товарищ Лысенко, браво!
Получив поддержку на самом верху, Лысенко и его сторонники уже не стеснялись вместо научных доводов, в коих они не были сильны, в дискуссиях с оппонентами применять идеологические лозунги и демагогическое шельмование с наклеиванием политических ярлыков. Сами понимаете, в те годы такие обвинения были очень опасны.
В-третьих, Лысенко обладал большим даром убеждения — им он покорил таких разных людей, как Сталин и Хрущев, у которых все время их правления находился в фаворе. Я это лично наблюдал, когда он в 1959 году выступал перед моими студентами. В нашем университете их уже учили в традициях классической генетики, которой Лысенко всегда противостоял. Но во время его долгого двухчасового монолога я вдруг заметил, что некоторые студенты (а они в научном смысле были весьма подготовленными) явно заинтересовались услышанным. То есть Лысенко был блестящим полемистом и каким-то непостижимым образом умел очаровывать самых разных людей. Согласитесь, такой талант не у всех имеется.
В чем в 1930-е годы состоял предмет научного спора между лысенкоистами и вавиловцами?
Одним из основных положений лысенковского учения было отрицание генов как единиц наследственности и роли хромосом как материального носителя наследственности. Лысенко настаивал, что наследственность свойственна любой частице клетки, а не только хромосоме (роль ДНК как части хромосомы тоже им долго отвергалась). В 1930-е Лысенко утверждал, что живые организмы изменяются адекватно окружающим условиям.
Аргументами здесь служили прежде всего его собственные опыты по яровизации (охлаждению семян) и работы известного садовода-селекционера Ивана Мичурина по вегетативной гибридизации. Проще говоря, лысенкоисты считали, что после прививки сортовых черенков яблони на ствол с корнями дикой яблони этот подвой оказывал такое же воздействие на привой, как и половая гибридизация, когда половые клетки отцовского и материнского растения сливаются. Иными словами, Лысенко и его сторонники считали, что прививки растений изменяют их наследственность.
Таким образом, сущность «мичуринского учения» (сам Иван Мичурин имел к нему весьма отдаленное отношение) сводилась к вульгарной компиляции учения Ламарка и других устаревших представлений, существовавших в биологии в XIX веке. Суть этих идей можно представить на примере жирафа: дескать, предки жирафа стремились срывать листву с деревьев, постоянно напрягая шею, поэтому с каждым новым поколением она становилась длиннее и длиннее. На Западе от ламаркизма отказались еще на рубеже XIX и XX веков, а в отечественной биологии это учение продержалось дольше, поскольку у нас в стране среди аграриев и медиков оставалось много стихийных ламаркистов.
Однако генетики, занимающиеся изучением мутационного процесса, убеждались, что изменчивость не может быть направленной, так как распространяется во все стороны. В дискуссиях 1930-х годов Николай Вавилов, Александр Серебровский и другие советские генетики пытались апеллировать к неоспоримым научным фактам, доказывающим и существование генов, и роль хромосом в наследственности, и ненаследуемость приобретенных свойств. Все эти аргументы Лысенко и его сторонники игнорировали или клеймили с марксистско-ленинских позиций, но часто просто не могли адекватно понять из-за своей недостаточной научной компетентности.
© Lenta.ru«Все живое хочет кушать»
Какова личная роль Лысенко в репрессиях против научных оппонентов и был ли он непосредственным виновником ареста и страшной гибели Николая Вавилова?
Никто до сей поры еще не доказал, что Лысенко лично писал доносы на Вавилова или на кого-нибудь еще. Во всяком случае никто пока не нашел подобных документов. Но когда сторонники Лысенко обвиняли своих научных оппонентов в реакционности, в приверженности буржуазной идеологии — это можно считать доносом? Я думаю, что по меркам того времени — да.
Я часто общался с выдающимся физиком Юрием Николаевичем Вавиловым, сыном Николая Ивановича. Он был убежден, что арест его отца в 1940 году был спровоцирован письмом ближайшего лысенковского сподвижника философа Исаака Презента главе советского правительства Вячеславу Молотову летом 1939 года с одобрительной резолюцией самого Лысенко. В нем содержались грубая ругань в адрес Вавилова и просьба отменить его поездку на VII Международный генетический конгресс, который изначально должен был состояться в СССР. Это письмо Юрий Николаевич считал самым настоящим доносом.
«Вавиловцы и Вавилов окончательно распоясались»
Недавно мне стало известно, что И.И. Презент в июне 1939 года написал докладную записку Председателю Совета Народных комиссаров В.М. Молотову, одобренную Лысенко (в письме есть подпись Лысенко после слов: «с текстом письма согласен»). Это письмо было посвящено ситуации с седьмым Международным генетическим конгрессом, который первоначально предполагалось проводить в СССР. Это письмо включало в себя донос на Н.И. Вавилова с обвинением его во враждебных антисоветских действиях. В письме, в частности, было написано: «<...> Хору капиталистических шавок от генетики в последнее время начали подпевать и наши отечественные морганисты. Вавилов в ряде публичных выступлений заявляет, что "мы пойдем на костер", изображая дело так, будто бы в нашей стране возрождены времена Галилея».
И далее, пишет Презент: «Поведение Вавилова и его группы приобрело в последнее время совершенно нетерпимый характер».
«...Вавиловцы и Вавилов в последнее время окончательно распоясались и нельзя не сделать вывод, что они постараются использовать международный генетический конгресс для укрепления своих позиций и положения. Вавилов в последнее время делает все для того, чтобы изобразить, что в нашей стране происходит гонение на науку. ...
В настоящее время подготовка к нашему участию в конгрессе находится целиком в руках Вавилова и это далее никоим образом нельзя терпеть. Если судить по той агрессивности, с которой в последнее время выступает Вавилов и его единомышленники, то не исключена возможность своеобразной политической демонстрации «в защиту науки» против ее «притеснения» в Советской стране. Конгресс может стать средством борьбы против поворота нашей советской науки к практике, к нуждам социалистического производства, средством борьбы против передовой науки».
Как видно, в записке Презента — Лысенко фактически содержится обвинение Н.И. Вавилова в антисоветизме, во враждебности советскому социалистическому строю, что само по себе явилось вполне достаточным поводом для ареста Н.И., даже без обвинений моего отца в других измышленных НКВД грехах, например, в членстве в антисоветской трудовой крестьянской партии (никогда не существовавшей — Ю.В.), вредительстве в семеноводстве и т. д.
Фрагмент статьи доктора физико-математических наук, ведущего научного сотрудника Физического института им. П.Н. Лебедева РАН Юрия Вавилова. (Стилистика и орфография оригинала сохранены) Полный текст — тут
Те совершенно абсурдные обвинения, которые были предъявлены Вавилову органами НКВД при аресте в 1940 году во время научной экспедиции на Западную Украину, в бумагах ни Лысенко, ни его сторонников не содержатся. Они ограничивались тем, что клеймили генетику как буржуазную лженауку, а так называемый «вейсманизм-морганизм» называли западным реакционным учением. Но надо учитывать, что на фоне общественно-политической ситуации в нашей стране в конце 1930-х и во второй половине 1940-х годов подобные обвинения давали поводы для любых репрессий со стороны советского государства.
Кстати, подавляющее число соратников Вавилова, попавших под каток сталинского террора, были не только генетиками (Григорий Левитский), но и ботаниками и агрономами из Всесоюзного института растениеводства в Ленинграде (Леонид Говоров и Константин Фляксбергер).
Был ли связан новый этап лысенковщины во второй половине 1940-х годов с началом холодной войны и официальным курсом по насаждению в нашей стране антизападной ксенофобии?
Да, конечно. Как известно, холодная война началась с выступления Черчилля в американском городе Фултоне в 1946 году. В 1947 году в СССР для борьбы с «тлетворным влиянием Запада» учредили так называемые суды чести, которые прошли в том числе над генетиками. Один из таких «судов чести» состоялся над президентом Академии наук Белорусской ССР Антоном Жебраком только за то, что он вместе со своим коллегой Николаем Дубининым осмелился опубликовать работу о генетике в американском научном журнале «Science».
Их обвинили в «низкопоклонственном пресмыкательстве перед буржуазной наукой».
Эта публичная порка была особенно удручающей еще и тем, что Жебрак удивительным образом успешно совмещал научную работу с партийно-политической деятельностью. В 1945 году он стал одним из отцов-основателей Организации Объединенных Наций как представитель от Белоруссии. Как известно, СССР вошел в состав ООН не только сам по себе, но и вместе с Белорусской ССР и Украинской ССР.
Какие события предшествовали внеочередной августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года?
К этому времени система взглядов Лысенко сильно изменилась. Плохо было не то, что Трофим Денисович был малообразованным человеком, а то, что он не хотел больше учиться и вся эволюция его идей в 1940-1950-е годы шла в форме научной деградации. Уже после войны Лысенко выдвинул так называемый основной закон жизни, который он сформулировал так: «Все живое хочет кушать». Эту нелепую и примитивную по своей сути фразу он всерьез пытался представить как прорывную научную концепцию.
После победы в Великой Отечественной войне Лысенко стал излагать совсем бредовые идеи о теории эволюции. Теперь он отрицал внутривидовую борьбу и начал проповедовать идею перерождения видов, что пшеница может превращаться в рожь, а из яиц мелких лесных птиц могут рождаться кукушки. Разумеется, это возмутило всех биологов (ботаников, орнитологов), знающих эволюционную теорию Дарвина.
В советской науке острые дискуссии по вопросам видообразования начались в начале 1950-х, еще при жизни Сталина. Несмотря на высокое покровительство, против Лысенко было настроено значительно больше биологов, чем в 1930-е годы. Теперь генетику стали активно поддерживать вооруженные новыми знаниями физики и химики.
В 1947 году в Московском университете состоялась научная конференция, участники которой подвергли разгромной критике нелепые идеи Лысенко о теории эволюции. Почувствовав угрозу, «народный академик» стал активно действовать административными методами — сначала написал Сталину письмо с жалобой на своих оппонентов, а потом добился встречи с ним.
«Обскуранты!»
Как так получилось, что Юрий Жданов, сын Андрея Жданова, главного советского идеолога и инициатора кампании против творческой интеллигенции и дела КР в 1946-1947 годах, вдруг в 1948 году оказался противником Лысенко?
Вот так бывает. Юрий Жданов, химик-органик по образованию, в 1948 году был заведующим сектором науки ЦК ВКП(б). Весной 1948 года он встретился с группой ученых, которые пожаловались ему на Лысенко и его бредовые псевдонаучные идеи. В апреле 1948 года Жданов-младший, будучи квалифицированным ученым, произнес в Политехническом музее разгромную речь против Лысенко. Правда, после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года ему пришлось публично извиняться, а вскоре и его отец, Андрей Жданов, скоропостижно ушел от нас из-за сердечной болезни. Как известно, уход Жданова-старшего позже станет спусковым крючком в деле врачей.
Как Лысенко удалось устоять летом 1948 года? С помощью Сталина, когда подготовка к августовской сессии ВАСХНИЛ проходила в режиме спецоперации — быстро и тайно?
Ну а как иначе? В июле 1948 года, после визита Лысенко к Сталину в Кремле, выборы академиков ВАСХНИЛ были внезапно отменены, а взамен них был представлен утвержденный на самом верху список новых академиков, лояльных к Лысенко. Августовская сессия изначально планировалась не как научная дискуссия, а как торжество Лысенко и его сторонников.
Однако в зале они встретили должный отпор со стороны видных генетиков Соса Алиханяна, Антона Жебрака (они потом были вынуждены покаяться), эволюциониста Ивана Шмальгаузена, ботаника Петра Жуковского и других ученых. Особенно независимо и эмоционально вел себя на этой позорной сессии генетик Иосиф Рапопорт, приходивший на заседания со своими фронтовыми наградами. Именно он выкрикнул во время доклада одного из лысенковцев: «Обскуранты!»
Августовская сессия ВАСХНИЛ закончилась ожидаемым торжеством сторонников Лысенко и погромом генетической науки в СССР.
Преподавание генетики в нашей стране было прекращено, соответствующие книги из всех библиотек были изъяты и уничтожены. После нее большинство генетиков и сочувствующих им биологов были уволены, некоторые по несколько месяцев оставались без работы. Из одних только вузов по приказу министра высшего образования СССР Сергея Кафтанова было уволено 127 преподавателей, в том числе 66 профессоров.
«Англо-американские менделисты пытаются скрыть свое поражение нападками на мичуринскую науку»
Во второй мировой войне фашизм выступал вооруженный не только самолетами и танками. Его идейным оружием были бредовые вымыслы о «праве» германской расы, «расы господ» на подчинение и угнетение «низших» рас, то есть романских, славянских и других народов. Эти вымыслы нашли своих защитников среди германских менделистов. Свойства «высших» и «низших» рас сделались излюбленным предметом специальных псевдонаучных изысканий. Шли годы, накапливался хлам расистской пропаганды, нагло извращались факты.
Весь этот хлам бережно собирают за океаном и, наскоро отремонтировав, ставят на службу расистскому мракобесию. Американский расизм, базирующийся на менделевской генетике, вступает в открытую войну с лозунгами демократии. Он отравляет теперь сознание американского мещанства, воспитывая в нем звериный шовинизм, расовую нетерпимость, презрение к культуре других народов.
Американским менделистам невозможно скрыть свое кровное родство с гитлеровскими учеными-изуверами, покрывшими себя позором в глазах всего прогрессивного человечества.
В генетической американской литературе и в первую очередь в «Журнале наследственности» отразились симпатии американских менделистов к гитлеровской расовой политике.
Менделевская генетика, евгеника, расизм и пропаганда империализма в настоящее время неотделимы.
Вот почему разгром менделизма-морганизма на августовской сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина вызвал такую злобу реакционеров от политики и науки во всем мире.
На этой сессии менделевская лженаука — выражение упадка и разложения буржуазной культуры — продемонстрировала свое полное банкротство. На поверку у нее не оказалось ничего для подкрепления своей реакционной проповеди о неизменной наследственности. В свете огромных практических и теоретических достижений передовой мичуринской науки стало совершенно ясно, что менделевская генетика не имеет права именовать себя наукой. Перед глазами всего мира вскрылось, что менделевская генетика пышной словесной шелухой прикрывает ничтожество, пустоту и ложь. Стало еще более очевидным, что развитие этой лженауки было результатом огромной заинтересованности ней сил международной реакции.
Разоблаченные как защитники реакционного направления в науке, как враги прогресса и демократии, англо-американские менделисты пытаются скрыть свое поражение нападками на мичуринскую науку, клеветой на ученых-мичуринцев. Заявления профессоров Меллера и Дэйла о выходе из состава Академии наук СССР свидетельствуют, что этих людей не смущает их роль прислужников империализма.
Доклад академика Т. Д. Лысенко и решения сессии с большим интересом изучаются друзьями советской культуры во всем мире. Победа мичуринской науки воспринимается как торжество прогрессивных сил над силами реакции.
Фрагмент статьи доктора биологических наук, профессора А.Н. Студитского «Мухолюбы-человеконенавистники» в журнале «Огонек», №11, 1949 год. (Стилистика и орфография оригинала сохранены)
Только из Московского университета изгнали академика Ивана Шмальгаузена, физиолога растений Дмитрия Сабинина (в 1951 году он покончил с собой из-за травли), генетиков Николая Шапиро, Соса Алиханяна, Романа Хесина-Лурье, из Ленинградского университета — профессоров Михаила Лобашева, Павла Светлова, Юрия Полянского, физиолога Эрвана Айрапетьянца, из Горьковского университета — Сергея Четверикова, из Киевского — Сергея Гершензона.
© Lenta.ruВ ноябре 2022 года на биологическом факультете Московского университета была торжественно открыта мемориальная доска памяти 22 сотрудников, пострадавших после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года и после этого изгнанных из университета. Я могу только поддержать и поблагодарить инициаторов этой важной и нужной акции.
Какой ущерб нашей науке принес погром генетики в 1948 году?
Чудовищный и колоссальный. Отечественная генетика на долгие годы отстала от стран Запада, и это отставание до сих пор сохраняется. Стоит ли говорить, сколько человеческих судеб тогда было сломано... На целых 17 лет, вплоть до первого полугодия 1965 года, в нашей стране было прекращено преподавание генетики, поэтому выросло целое поколение биологов, аграриев, медиков и преподавателей, незнакомое с этой наукой.
Кукуруза для Хрущева
Пострадавших от лысенковщины после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года подвергали репрессиям?
Как ни странно, но нет, в отличие, например, от геологов. Пострадал только Владимир Павлович Эфроимсон, которого арестовали по обвинению в клевете на Советскую армию за его рапорт 1945 года с перечислением случаев насилия красноармейцев по отношению к мирному немецкому населению. В заключении Эфроимсон объявлял голодовку, требуя признания того, что аресту он подвергся за выступления в защиту генетики. В итоге ему дали десять лет, в 1955 году освободили с ограничением в правах, а в 1956 году и вовсе амнистировали. А в 1951 году покончил с собой бывший директор Ботанического сада МГУ Дмитрий Сабинин.
Атмосфера в среде ученых-биологов в последние годы правления Сталина очень хорошо показана в фильме «Белые одежды» по одноименной повести Владимира Дудинцева. Трагической судьбе Николая Вавилова и его противостоянию с Трофимом Лысенко посвящена четвертая серия американского научно-документального телесериала 2020 года «Космос: возможные миры». Это правда, что советская власть после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года стремилась распространить опыт лысенковщины из биологии и сельскохозяйственной практики на другие области научного знания?
Да, конечно.
Я имею в виду предпринимаемые при позднем Сталине попытки навязать догмы марксистско-ленинской идеологии в математике, геологии, физике и химии.
Все это было. Очень сильно пострадали физиологи во время так называемой Павловской сессии 1950 года, ставшей логичным продолжением августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года. В 1951 году в Москве состоялось Всесоюзное совещание по теории строения в органической химии, на котором осуждению подверглись сторонники теории резонанса. Готовилась аналогичная погромная сессия для физиков, в печати даже появились публикации с критикой теории относительности Эйнштейна, но физикам повезло — они занимались атомным проектом, и их отстоял Курчатов.
Еще была кампания против кибернетиков, но больше всех досталось геологам. После ноябрьской сессии Института геологических наук АН СССР 1948 года и фабрикации Красноярского геологического дела в 1949 году немало ведущих советских геологов оказались за решеткой.
Почему после Сталина «народный академик» сохранил свое влияние и при Хрущеве, несмотря на отправил обратно в Донбасс, где он окончательно спился.
Мы об этом уже говорили. Лысенко, обладающий гипнотической способностью влиять на других людей, каким-то образом нашел общий язык и с Хрущевым. Интеллектуальный уровень у них обоих был примерно одинаковый, так что ничего удивительного в этом нет. Ходили слухи, что Лысенко лично выращивал кукурузу на даче у Хрущева, что их жены были очень дружны. Насколько это все достоверно, я не знаю, но разговоры об этом хорошо помню.
Что еще немаловажно, за долгие годы своего владычества в науке Лысенко вырастил преданные лично ему кадры, которые он расставил на руководящие должности в министерствах, в других государственных структурах, институтах и вузах. Например, его сторонниками была заполнена Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук. Разумеется, Лысенко на этих людей всегда опирался.
«Мы ходили по острию»
Вы начали свою научную деятельность в 1957 году в Ленинграде под началом знаменитого генетика Михаила Лобашева, прототипа главного Вениамина Каверина «Два капитана» Александра Григорьева.
Да, это известный факт.
Расскажите, пожалуйста, как в это время проходила частичная реабилитация генетики и чем она была вызвана, несмотря на сохранявшееся доминирование Лысенко.
Большую роль в этом сыграли физики-ядерщики и лично академики Игорь Курчатов и Игорь Тамм. Они занимались атомным проектом, и им было важно знать, как радиация воздействует на наследственность. Дело в том, что в 1953 году англичанин Фрэнсис Крик и американец Джеймс Уотсон расшифровали структуру ДНК.
Это открытие позволило понять механизм действия гена.
Вскоре после открытия двойной структуры ДНК наш бывший соотечественник Георгий Гамов, который в 1933 году не вернулся в СССР после зарубежной командировки и проявил себя в США как физик-теоретик мирового уровня, выступил с идеей существования генетического кода. Известие об этом произвело сильное впечатление на наших ученых. Игорь Тамм, узнав об этом, заинтересовался генетикой и стал читать соответствующие лекции в Москве и в Ленинграде. Я их слушал, будучи студентом.
Советские физики и химики, которые только что создали атомную бомбу, тогда были очень влиятельными людьми, и их изменившееся отношение к генетике очень сильно отразилось на ее дальнейшей судьбе. В 1958 году в курчатовском Институте атомной энергии был создан радиобиологический отдел. Там работали генетики старшего поколения (Сос Алиханян, Роман Хесин-Лурье, Николай Шапиро). Потом его преобразовали в Институт молекулярной генетики, сейчас он вернулся в состав Курчатовского института.
Как возвращение генетики происходило у вас в Ленинградском университете?
Во второй половине 1950-х годов на кафедре генетики Ленинградского университета преподавательский состав был смешанный: имелись и лысенковцы, и генетики, которые либо очень осторожно высказывали свои взгляды, либо вовсе помалкивали.
© Lenta.ruУ Лобашева была тяжелая жизнь. Он родился в Поволжье, подростком застал голод 1921 года и чудом выжил, получил образование в школе-коммуне в Ташкенте. В 1932 году Лобашев стал аспирантом Ленинградского университета, затем участвовал в Великой Отечественной войне, после ее окончания возглавил биологический факультет, но после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года его из университета выгнали.
В 1957 году Михаил Ефимович вернулся обратно, заняв по конкурсу должность заведующего кафедрой генетики и селекции, и на факультете его поддержали. После погрома 1948 года именно там впервые в нашей стране возобновилось нормальное преподавание классической генетики, хотя Лобашев уже открыто не выступал против Лысенко.
Это было время хрущевской оттепели и некоторой либерализации, когда люди увидели новые перспективы и возможность жить по-другому.
От двух сотрудников Лобашев избавился сразу: один, по его словам, был бездельником, вторая — склочницей. Некоторые лысенковцы на нашей кафедре (они себя называли мичуринцами) быстро перекрасились и занялись нормальной научной работой. В 1959 году я начал читать лекции по генетике микроорганизмов. Наша кафедра жила бедно, но дружно, и ее до поры до времени никто не трогал. Но Лобашев по своей натуре был борцом, и в 1961 году он задумал провести Всесоюзное совещание по экспериментальной генетике. Многие коллеги-биологи с энтузиазмом встретили эту идею и стали присылать свои тезисы. Но за день до открытия из Москвы пришла телеграмма (кажется, из отдела науки ЦК КПСС) которая предписывала «совещание отложить как неподготовленное».
Это были проделки Трофима Денисовича и его прихлебателей?
Разумеется, чьи же еще. Хотя у Лобашева в Министерстве образования была поддержка, но даже это в итоге не помогло. Михаил Ефимович очень сильно переживал, у него было слабое сердце. Оно и не выдержало в 1971 году. Ему тогда было 63 года. Слегка отойдя от потрясения, Лобашев продолжил борьбу и решил теперь издать университетский учебник по генетике, который вышел в 1963 году. Лысенковцы почувствовали угрозу и развернули кампанию по дискредитации Лобашева и его учебника. Посыпались негативные рецензии и открытые письма, резко усилились публичные нападки в адрес Лобашева. Тогда было непонятно, чем все это закончится.
Но в октябре 1964 года сместили Хрущева, покровителя Лысенко, и ситуация сразу резко изменилась. Отношение к генетике во властных кругах тоже сразу поменялось в положительную сторону. Лобашев с изумлением узнал о некоторых подспудных событиях, связанных с предшествующими нападками на нашу кафедру. Помню, как он тогда сказал:
Я и понятия не имел, по какому острию мы ходили
Оказывается, сторонники Лысенко активно интриговали в ЦК КПСС, и дело шло к увольнению Лобашева. Все удары он принимал на себя, а я, будучи молодым аспирантом, относительно спокойно работал. Хотя тогда были моменты, когда мне становилось откровенно страшно, — это я хорошо запомнил. Как раз в 1964 году на фоне всех этих событий я ушел работать в Академию наук.
Сахаров против Лысенко
Отставка Хрущева в итоге привела к окончательному краху Лысенко?
В целом да. В научном отношении это случилось почти сразу, в административном — чуть позже, в 1965 году. Если хотите, я поделюсь своими воспоминаниями.
Да, конечно.
Когда сняли Хрущева, мы с коллегой, тоже генетиком, шли по набережной Невы и рассуждали, что же теперь будет и как такое событие отразится на генетике. Оказалось, что отразилось очень быстро. Уже 23 октября 1964 года в «Комсомольской правде» вышел очерк будущего автора романа «Белые одежды» Владимира Дудинцева под названием «Нет, истина неприкосновенна» о Нине Александровне Лебедевой, ставшей потом прототипом Дежкина, главного героя «Белых одежд». За несколько дней до этого, сразу после отставки Хрущева, Дудинцев позвонил Лобашеву из Москвы и сказал: «Варите кутью». Видимо, он сразу понял, к чему дело идет.
Уже в конце октября 1964 года в центральных газетах появились статьи об успехах и перспективах советской генетики, хотя учение Лысенко еще не решались открыто критиковать. Но в декабре 1964 года в журнале «Наука и жизнь» вышла статья нобелевского лауреата, члена ЦК КПСС Николая Николаевича Семенова с прямым осуждением Лысенко. В следующем 1965 году Лысенко наконец-то сняли с должности директора Института генетики АН СССР (с той поры он стал называться нынешним именем — Институт общей генетики) и отправили руководить экспериментальной научно-исследовательской базой в Горках Ленинских, где он работал до конца дней (до 1976 года). Некоторые коллеги к нему регулярно ездили, я — нет. Мне рассказывали, что Лысенко постоянно обещал своим посетителям:
Я еще вобью осиновый кол в могилу генетики
Именно в 1965 году советская наука окончательно освободилась от лысенковщины?
Да, хотя множество лысенковцев остались на своих административных постах.
Многие ли из них переобулись и стали сторонниками генетики?
Такие, конечно, были, но их фамилии я называть не буду. Я вам расскажу такую историю. После ареста Вавилова в августе 1940 года была собрана комиссия для передачи его дел и должности. Заместитель директора Петр Шкварников фактически передавал институт Лысенко, хотя формально он его возглавил лишь в 1941 году. Комиссия пришла к выводу, что большинство лабораторий института работает в духе идей «вейсманизма-морганизма» и подлежит ликвидации.
Шкварников, будучи смелым человеком, написал особое мнение. Несмотря на это большинство вавиловских сотрудников вскоре были уволены. Но трое человек перешли на сторону Лысенко. Когда в 1987 году я разговаривал об этом в Киеве со Шкварниковым, он замечательно их всех охарактеризовал: один из них просто был темным человеком, второму надо было на что-то жить, а вот третий — это подлая личность. Так Шкварников высказался о Николае Нуждине, который потом стал одним из самых известных лысенковцев.
«Бесплодные эксперименты менделистов-морганистов привели их к банкротству»
Взгляды и положения менделистов-морганистов ведут к учению о непознаваемости причин изменяемости, к отрицанию возможности планомерно получать нужные формы животных и растений, по своему желанию преобразовывать животный и растительный мир.
В конечном счете менделизм-морганизм признает только одно начало в развитии мира — божественное; он утверждает, что законы природы вечные и неизменные, а поэтому человек должен приспосабливаться к природе. «Менделизм-морганизм построен лишь на случайностях, и этим самым эта "наука" отрицает необходимость связи в живой природе, обрекая практику на бесплодное ожидание.
Такая наука лишена действенности. На основе такой науки невозможна плановая работа, целеустремленная практика, невозможно научное предвидение. Наука же, которая не дает практике ясные перспективы, силы ориентировки и уверенности в достижении практических целей, недостойна называться наукой» (Т. Д. Лысенко).
Поэтому-то сессия Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина, осудив менделизм-морганизм как идеалистическое направление в биологии, в своем решении со всей силой подчеркнула, что это направление «оторвано от жизни и в своих исследованиях практически бесплодно». Последнее с особой яркостью было продемонстрировано на сессии.
В противоположность мичуринцам, последователи менделизма-морганизма в нашей стране пришли на сессию «с пустыми руками». Целое десятилетия работы не привели их к практическим результатом. Бесплодные эксперименты, оторванные от реальной жизни, от практики, привели их к полному банкротству.
Фрагмент статьи доктора биологических наук, профессора Николая Нуждина «Победа мичуринской биологии» в газете «Советский воин», N18, 25 сентября 1948 года. (Стилистика и орфография оригинала сохранены)
Это его в 1964 году члены Академии наук СССР отказались избрать в свои ряды? Тогда из-за этого случился большой скандал.
Да, скандал действительно был грандиозный. Лысенко и его сторонники в 1964 году выдвинули Нуждина в академики, но резко против выступили академики Андрей Дмитриевич Сахаров и его руководитель по проекту создания водородной бомбы Игорь Евгеньевич Тамм. Сахаров произнес яркую и смелую речь, в которой прямо сказал:
Нуждин вместе с Лысенко несут ответственность за те позорные и тяжелые страницы в развитии советской науки, которые в настоящее время, к счастью, кончаются
Лысенко прямо на заседании пытался апеллировать к президенту Академии наук СССР Мстиславу Келдышу, но тот сразу поставил его на место. После этого президент ВАСХНИЛ Михаил Ольшанский написал на Сахарова жалобу Хрущеву. Говорят, что Никита Сергеевич был разъярен и пригрозил разогнать Академию наук СССР, если она не изберет в свои ряды Нуждина. Но в итоге так ничего и не вышло — вскоре Хрущева самого отправили на пенсию.
Возвращаясь к вашему вопросу о тех лысенковцах, кто перекрасился, скажу важную вещь. В советской науке было много малообразованных людей. Но не все ученые, которые поддерживали когда-то Лысенко, обязательно перекрашивались. Некоторые из них просто самообразовывались и приходили к своему пониманию научной истины. Взять, например, Николая Васильевича Турбина, который в 1948 году был активным лысенковцем и выступал на августовской сессии ВАСХНИЛ. Со временем он поменял свои взгляды и организовал в Минске хороший Институт генетики, куда потом пригласил работать старых специалистов вроде Жебрака.
Другой похожий пример — бывший ближайший лысенковский соратник Всеволод Николаевич Столетов, ставший в 1948 году ректором Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Как и многие лысенковцы, потом он пошел по административно-государственной линии, стал министром высшего образования СССР, затем заместителем министра культуры СССР и министром высшего и среднего специального образования РСФСР.
Будучи министром, он всячески поддерживал Лобашева во всех его инициативах, а также заведовал кафедрой генетики в Московском университете. И все это происходило при Хрущеве, когда Лысенко был еще силен и влиятелен.
Как Столетов к такому пришел, мне до сих пор не совсем ясно. Никакими конъюнктурными соображениями это не объяснить — он был чиновником высшего ранга, возглавлять кафедру генетики в МГУ советскому министру было совсем не обязательно. Видимо, Столетов что-то осознал.
Понимаете, нельзя делить ученых, как и вообще всех людей, на однозначных героев и однозначных злодеев. Между ними находится огромная масса думающих и сомневающихся людей, а также конформистов, пытающихся просто приспособиться к существующей действительности. Как это обычно бывает, разные люди — разные мотивы.