«Костя, что ты наделал?» 40 лет назад СССР возглавил самый тихий генсек. Как он управлял страной из больницы?
30 лет назад в СССР происходили судьбоносные события. 9 февраля 1984 года ушел из жизни генсек ЦК КПСС Юрий Андропов, а уже 13-го на эту должность единогласно избрали Константина Черненко. Верный соратник Леонида Брежнева, около полугода и так уже руководивший страной ввиду тяжелой болезни предшественника, и сам вступил на пост глубоко нездоровым человеком. Скоро он лег в больницу, и некоторые заседания Политбюро проводились прямо там, под присмотром врачей. В итоге «эпоха» Черненко продлилась всего 13 месяцев, а страна на это время будто погрузилась в спячку. Хотя за это время произошли бойкот Олимпиады в Лос-Анджелесе, встреча генсека с Ким Ир Сеном и восстановление в партии Вячеслава Молотова. Скорее всего, Черненко собирался провести и политическую реабилитацию Иосифа Сталина, но не успел этого сделать. Одни современники сочли период этого генсека сворачиванием намеченных Андроповым преобразований и откатом к брежневскому застою, другие, напротив, благодарили Черненко за уход с «опасной дорожки». «Лента.ру» — о самом загадочном руководителе Советского Союза и о том, как советским руководителям стало понятно, что стране нужен новый, молодой и энергичный лидер.
«На душе скребут не кошки, а тигры»
Константин Черненко ввалился в прихожую и тяжело опустился на стул. Парой часов ранее его единогласно избрали генеральным секретарем ЦК КПСС вместо почившего Юрия Андропова. Однако супруга нового лидера СССР вовсе не была рада.
«Костя, что ты наделал? Зачем ты согласился?» — причитала она.
Анну Дмитриевну очень беспокоило, что ответственная должность окончательно подорвет здоровье мужа. Тот немного подумал, собрался с мыслями и тихо произнес: «Знаешь, Аня, мы привыкли к тому, что надо. Мне сказали — надо, и я понял, что надо».
«В политике все меньше красочных птиц, — откликнулась на перемены в СССР западногерманская пресса. — Настают времена серых мышей. Собственно говоря, они уже настали».
Сегодня в это трудно поверить, но многие в Советском Союзе рассматривали Андропова как реформатора и очень жалели, что болезнь не позволила ему провести свои задумки в жизнь. Рассуждали примерно так: до поры он предпочитал не выделяться из ряда брежневских ретроградов, но, получив в управление КГБ, навел там порядок и стремился распространить полученный опыт на всю страну, убрать проворовавшихся чиновников, преобразовать систему. Его воспринимали не как жестокого чекиста, а как редкого в Политбюро интеллектуала и чуть ли не либерала из КГБ.
Уход Андропова крайне расстроил Ролана Быкова, который в то время бился за прокатное разрешение для киноленты «Чучело»: у фильма нашлись влиятельные противники, посчитавшие, что режиссер показал советских школьников в невыгодном свете. Премьера состоялась только после вмешательства Андропова, но теперь вновь возникал риск запрета картины.
«На душе скребут не кошки, а тигры. Его очень жаль, — отмечал в своем дневнике Быков. — И очень жаль тех начинаний, которые были. И очень жаль, что спасение "Чучела" осложнилось. Черненко... Что это для всех? Что для картины? Что он для меня? — поглядим. Я не думаю, что что-то резко сразу поменяется или повернется к Брежневу. Это время будет иметь продолжение. Наверняка»
Отношение властей к главному, пожалуй, творению Быкова как режиссера кардинально изменится при Горбачеве: уже в 1986 году фильм удостоится Государственной премии СССР.
А Черненко на фоне Андропова действительно заметно проигрывал. С его приходом ждали отката к застойным временам с их кумовством и коррупцией в высших эшелонах власти. Многолетний помощник Черненко Виктор Прибытков, правда, призывал судить о своем начальнике по всей его карьере, а не только по последним месяцам жизни. В период Великой Отечественной войны тот занимался идеологией в Красноярске, позже долго работал в ЦК КПСС, где с середины 1960-х возглавлял Общий отдел, который имел самые широкие полномочия.
Если верить сказанному Прибытковым, Черненко фактически выполнял функции генерального секретаря в течение последних лет жизни Брежнева. С приходом Андропова он ненадолго отошел на второй план, но, по словам еще одного помощника, Вадима Печенева, с конца августа 1983 года вся реальная власть вновь оказалась полностью сосредоточена в его руках. Андропов тогда почти безвылазно находился в ЦКБ, а Черненко вполне устраивал старое ядро Политбюро, тем более что по характеру своему он был человеком доброжелательным.
«Черненко был абсолютно не похож на того серого канцеляриста, каким его представляют, — уверял Печенев. — В молодости был неплохим оратором и пропагандистом. Это, конечно, совершенно не вяжется с тем, как выглядел поздний Черненко. Но все его запомнили уже глубоко больным человеком, которому тяжелая эмфизема легких мешала не то что ярко выступать, но и временами просто говорить».
По традиции генсека избирали на Пленуме ЦК КПСС.
«Черненко приподнялся и, низко склонившись над лежавшей на столе бумажкой, стал тихо, астматическим голосом быстро говорить какие-то слова [об Андропове]», — описывал происходящее 13 февраля заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС, позже помощник Горбачева Анатолий Черняев.
Почетную миссию выдвинуть кандидатуру Черненко на рассмотрение доверили председателю Совета Министров СССР Николаю Тихонову. Если верить присутствовавшим, за его словами последовал вздох разочарования.
Повисла многозначительная пауза — и только через несколько секунд раздались слабые и формальные аплодисменты. Это особенно сильно контрастировало с бурными эмоциями полуторагодичной давности, когда тот же Черненко предложил избрать генсеком Андропова.
Из дневниковых записей простых и не совсем простых советских людей явственно видно, что уже тогда, зимой 1984-го, многие мечтали о пришествии на пост генсека Михаила Горбачева — на фоне престарелого Политбюро он в свои 53 года считался молодым (хотя только до такого возраста дожил дедушка Ленин), деятельным и энергичным. По признанию члена Политбюро Виталия Воротникова, уже тогда будущий инициатор перестройки своей активностью, напором, умением налаживать контакты с людьми выделялся из всех.
Существует и другой взгляд на раннего Горбачева. По наблюдению Печенева, ставропольца недолюбливали, старшие товарищи по Политбюро считали выскочкой и сопротивлялись его назначению. Точно так же «старики» стремились не допустить на вершину амбициозного и волевого министра иностранных дел Андрея Громыко. Между двумя такими полюсами Черненко выглядел компромиссной фигурой.
«Большинство работников аппарата и отраслевых министров расценивают его как хорошего человека и партийного работника, которого все любили и который в последние годы брежневского периода был первым его советником, — говорит «Ленте.ру» историк Дмитрий Волин. — Но руководителем страны он стал, будучи тяжело больным необратимой сердечно-легочной недостаточностью. И роль генсека была для него явно не по плечу. Да и сам он, судя по воспоминаниям свидетелей, не претендовал на нее»
«Этот человек серенький и убогий»
Многие считали Черненко посредственностью: мол, своей карьерой тот целиком и полностью обязан Брежневу, который приметил его еще в Молдавии и затем всюду таскал за собой, сделал ближайшим доверенным лицом, поднял до второго человека в партии. По заверению Прибыткова, за годы совместной работы Черненко ни разу не подвел своего старшего товарища, при этом неоднократно его выручал.
«Черненко был абсолютно предан Брежневу, — подтверждал Печенев. — Он делал много вещей, которые тогда потихоньку осуждали, а теперь высмеивают. И был одним из тех, кто культивировал миф о том, что Брежнев по-прежнему дееспособен. Фактически в последние годы жизни Брежнева доступ к нему можно было получить только через Черненко».
В свою очередь, будущий помощник Горбачева Черняев жестко проходится по предпоследнему генсеку ЦК КПСС, называя его политическим лакеем.
«Этот человек серенький и убогий по своему интеллектуальному содержанию, малообразованный и свободный от всякого культурного фундамента, мелкий партийный чиновник по привычкам и "опыту работы", аппаратчик в худшем значении этого слова, не имеет к тому же никаких личных заслуг как простой гражданин, — писал Черняев. — Он даже не воевал, как все более или менее порядочные люди его поколения»
За глаза оппоненты прозвали Черненко Открывалкой — за то, что на заседаниях он открывал Брежневу бутылки с минеральной водой.
4 марта 1984 года в СССР проходили выборы в Верховный Совет — последние в старом формате. Черненко предстал перед своим народом впервые с момента избрания генсеком. Ему удалось произвести ошеломляющее впечатление на людей, но в негативном смысле. Он кое-как шел голосовать и, казалось, с трудом дышал. Кто-то из медиков определил по картинке, что частота дыхания Черненко значительно уступает норме. Впрочем, это мало кого смущало в Политбюро. С 11 апреля 1984-го Черненко еще и председатель Президиума Верховного Совета, то есть глава государства не только по статусу, но и по должности.
1980-е — время политических анекдотов. Новый генсек только вступил в должность, как его эпоху уже окрестили пятилеткой трех «П», то есть «пятилеткой пышных похорон». В очередях за водкой граждане веселили друг друга как могли: «Андропов и Брежнев собираются выпить. Брежнев говорит: "Подождем третьего"».
«Сонное царство снова опустилось на нашу страну»
Черненко пытался выглядеть реформатором. При нем прозвучала идея о необходимости повышения роли местных Советов в решении хозяйственных и культурных вопросов. Основным событием во внутренней политике, пожалуй, стало проведение школьной реформы, задуманной еще при Андропове, правда, при кураторстве как раз Черненко. Несмотря на правильные в целом идеи, реформа получилась неудачной, и при Горбачеве с ней покончили.
«Бытует мнение, что в этот период произошла реставрация брежневского застоя, — замечает историк Волин. — Однако люди, активно участвовавшие в политическом процессе, называют эти месяцы "эмбриональным периодом перестройки". Именно в это время шла подготовка нового варианта программы КПСС, куратором которой, кстати, был Горбачев».
По уточнению эксперта, в марте 1984 года на заседании Политбюро был вынесен вопрос о подготовке Пленума по совершенствованию управления экономикой, обсуждались концепция отказа от прежнего планового управления и переход к многоукладной, рыночной экономике. В середине того же года было принято решение о проведении Пленума ЦК по вопросам ускорения научно-технического прогресса, добавляет историк. Заседание отложили в связи с ухудшившимся состоянием здоровья генсека.
При Черненко Советский Союз по собственной инициативе втянулся в грандиозный спортивный скандал — отказался посылать спортсменов на летнюю Олимпиаду в Лос-Анджелесе. Как вспоминал по прошествии лет президент Международного олимпийского комитета (МОК) Хуан Антонио Самаранч, Брежнев и за ним Андропов не собирались бойкотировать Игры, однако новый генсек «был уже очень болен и находился под большим влиянием Громыко, который почему-то был настроен по отношению к Америке резко отрицательно».
5 мая 1984 года Политбюро выпустило постановление «О вопросах Олимпийских игр в Лос-Анджелесе (США)». Документ за подписью Черненко предлагал считать нецелесообразным участие советских спортсменов «ввиду грубого нарушения американской стороной Олимпийской хартии, отсутствия должных мер обеспечения безопасности для делегации СССР и развернутой в США антисоветской кампании».
Американцы пытались переубедить советское руководство, обещая предоставить атлетам из СССР безвизовый въезд в США и гарантии безопасности каждому в отдельности, а также запретить деятельность антисоветских группировок. В Москве, однако, предпочли не реагировать на инициативу из-за океана.
«Сонное царство снова опустилось на нашу страну, — оценивал обстановку известный кардиолог Николай Амосов. — Все вернулось к брежневским порядкам»
В том же месяце Черненко принимал в Москве Ким Ир Сена, торжественный обед в честь высокого гостя давали в Большом Кремлевском дворце. Лидер КНДР уже сильно болел, за его правым ухом выросла огромная шишка — опухоль, которую старались не замечать и ретушировали на официальных фото. Но участников встречи с советской стороны занимала не патология товарища Кима, а плохое состояние собственного шефа: тот быстро уставал и с трудом вел беседу, так что ситуацию приходилось спасать Громыко и Горбачеву.
Проводив Солнце Нации наслаждаться отдыхом в почти уже летней Москве, Черненко пожаловался своему окружению на слишком насыщенный график и попросил его разгрузить. Несколько шагов до лифта он преодолевал с помощью двух охранников. Вскоре официальные встречи Черненко были сокращены до минимума, он практически никуда не выезжал и не показывался на людях. Когда в июне в Москву пожаловал президент Франции Франсуа Миттеран, развлекать его пришлось Горбачеву. И вновь все отмечали его несвойственное советским лидерам поведение: второй секретарь улыбался, шутил, вел себя абсолютно непринужденно, демонстрировал эрудицию. Черненко же выглядел заторможенно и почти не участвовал в разговоре.
«Что касается внешней политики, то какой-либо своей линии у Черненко не было, он практически не имел времени, и рассчитывать на серьезные прорывы в этой области при нем не приходилось, — отмечает историк Волин. — Однако кое-какие тенденции в пользу разрядки у него в этой сфере отметить можно. В очень добрых тонах он провел переговоры в Кремле с королем Испании Хуаном Карлосом во время официального визита в СССР. После длительного периода прохладных отношений с Северной Кореей Черненко принял лидера КНДР в Москве».
По-видимому, в июле наступило некоторое улучшение, и Черненко провел самую примечательную встречу за время своего пребывания на посту генсека: в Кремль после десятилетий забвения вернулся один из ближайших соратников Сталина — Вячеслав Молотов, попавший в глубокую опалу еще при Никите Хрущеве. Многолетний шеф советской дипломатии стойко принял падение с небес на землю, но сильно переживал исключение из партии в 1961-м и регулярно писал письма новым кремлевским хозяевам, прося лишь о восстановлении в рядах честных коммунистов. Молотова долго игнорировали, и только Черненко по каким-то своим соображениям (или по подсказке советников) решил реабилитировать именитого старца, как бы символизируя примирение поколений вождей СССР.
И в Союзе, и на Западе много иронизировали над этой встречей, шутили, что 72-летний Черненко готовит 94-летнего Молотова себе в преемники. Сталинский нарком, обладавший как раз отменным здоровьем, решил сыграть на обострение и спросил, за что его исключили из КПСС.
«Я вас, Вячеслав Михайлович, не исключал», — уклонился от полемики Черненко.
«Это — не ответ для руководителя партии», — назидательно сощурил глаза Молотов.
Вскоре на заседании Политбюро генсек сообщил товарищам, что Молотов «осознал свои ошибки и сделал необходимые выводы», и чуть не прослезился. Вопреки распространенному заблуждению, партийный билет ветерану советской политики вручил не Черненко, а первый секретарь Московского горкома Виктор Гришин. Вернувшись домой, Молотов сказал своим: «А Константин Устинович совсем плох...»
С восстановлением Георгия Маленкова и Лазаря Кагановича, которые тоже подали соответствующие прошения, члены Политбюро решили повременить и к рассмотрению вопроса уже не вернулись.
На заседании Политбюро, где разбирался «молотовский» вопрос, было высказано много критики в адрес Хрущева: тот, мол, несправедливо исключил заслуженных деятелей из партии, а своей борьбой с культом личности Сталина скомпрометировал СССР в глазах всего мира. Особенно усердствовал в антихрущевских репликах 75-летний министр обороны Дмитрий Устинов. Он достаточно комплиментарно высказался о деятельности Сталина и предложил в честь 40-летия Победы переименовать Волгоград в Сталинград, что «хорошо бы восприняли миллионы людей». Следующим выступил Горбачев: «В этом предложении есть и положительные, и отрицательные моменты».
Существуют утверждения о том, что к юбилею разгрома нацистской Германии Черненко действительно собирался провести политическую реабилитацию Сталина. Готовились документы, отменяющие ряд принятых по нему и его соратникам в 1950-1960-е годы решений.
По свидетельству ежедневно видевших Черненко людей, генсек сдавал на глазах. Он без конца глотал таблетки, выходил в комнату отдыха, где у него стоял дыхательный аппарат, постоянно жаловался на непомерные рабочие нагрузки. Осенью 1984 года Черненко вознамерился провести отпуск в новом санатории в Кисловодске: «Вошел туда своими ногами, а выносили его оттуда на носилках».
После возвращения в Москву генсека временно привели в себя, но с октября 1984-го он постоянно попадал в ЦКБ. Периоды работы в Кремле становились все короче, а с декабря пациент № 1 уже практически не покидал больницу. Помощники сокращали тексты, придумали, чтобы Черненко выступал сидя. Но очень скоро стало ясно, что он вообще больше не сможет выступать.
Заседания Политбюро проводились крайне нерегулярно, все важные события откладывались на неопределенный срок. По сути, управление страной впало в летаргический сон. Все ждали неминуемой развязки. Согласно Печеневу, в какой-то момент Черненко перестал ориентироваться в происходящем.
В последний раз люди увидели своего генсека 24 февраля 1985-го на выборах в Верховный Совет РСФСР — окружение всерьез обеспокоилось гулявшими в народе слухами о том, что Черненко уже нет на свете, и решило предъявить его массам. Сцену голосования сняли прямо в ЦКБ, но сам герой сюжета был настолько плох, что будто бы не понимал, что происходит. Увидев генсека по ТВ, опытный хирург Амосов без колебаний заключил: «Этот — не жилец», — и поставил неутешительный диагноз: сердечно-легочная недостаточность в предпоследней стадии.
За несколько дней до своей кончины Черненко позвонил Громыко, пожаловался на плохое самочувствие и объявил о желании подать в отставку. Министр начал отговаривать генсека, соврав ему, что врачи дают оптимистический прогноз. В ранге генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Президиума Верховного Совета СССР Черненко так и не побывал ни в одной зарубежной поездке.
10 марта 1985 года его история окончилась, а вместе с ней завершилась «пятилетка пышных похорон», которую 25 января 1982 года начал Михаил Суслов, а продолжили Брежнев, Арвид Пельше, Андропов, Устинов и, соответственно, Черненко.
Генерал армии Геннадий Обатуров, начальник Военной академии имени М. В. Фрунзе в Москве, отказывался вслед за официальными органами называть почившего генсека выдающимся деятелем. Он был согласен применять этот эпитет к Брежневу и особенно к Андропову, но не к Черненко, который, по оценке военачальника, был просто «известным деятелем ЦК партии и не более».
«Об ушедших из жизни не принято говорить плохо, но в данном случае Черненко, зная о своем плохом здоровье, взялся за выполнение роли главы государства, но ничего не успел сделать для улучшения руководства народным хозяйством страны, за время его руководства снижены темпы развития народного хозяйства», — записал в своем дневнике министр энергетики и электрификации СССР Петр Непорожний.
По иронии этот занимавший свой пост почти 20 лет чиновник стал одной из первых жертв перемен — его отправили на пенсию всего через несколько дней после избрания Горбачева, а за Непорожним последовали премьер Тихонов и многие другие начальники из прежней эпохи. Уходило поколение советских руководителей, начинавшее карьеру еще при Сталине.
Уже в перестройку Горбачев поручил Егору Лигачеву собрать компромат на Черненко. Выполнить задание не удалось, серьезных материалов просто не было.
«Черненко умудрился не запачкать свое имя коррупцией, — признавал Лигачев. — Вокруг Брежнева фактов злоупотреблений было немало, а Черненко возможности на этот счет имел немыслимые, он мог бы грести не только пригоршнями, но и ворохами. Чтобы не оказаться втянутым в злоупотребления, Константину Устиновичу действительно надо было проявить твердость. Он был весьма скромным в быту и житейских делах»