Что придет на смену «жидкому» капитализму
Рассуждения о том, что мы живем в мире постмодерна или, например, что Иран является особым религиозным обществом, крайне сомнительны.
Цивилизацией Модерна, или Нового времени, называют общество, связанное с научным и индустриальным развитием, капитализмом, преобладанием рыночных (товарно-денежных) отношений, ориентацией на прибыль, постоянный экономический рост и научно-технический прогресс.
Крупные компании, принадлежащие как частным лицам, так и государству, или – всё чаще – находящиеся в смешанной собственности этих двоих, концентрируют в своих руках ключевые ресурсы: фабрики, недвижимость, финансовые потоки, природные месторождения, плодородные земли и т.д. Кроме того, Модерн связан с урбанизацией, которая продолжается быстрыми темпами: население планеты сосредотачивается в приблизительно 600 глобальных городах. Таковы основные черты этой цивилизации. Они никуда не исчезли.
А что такое постмодерн? Обычно на этот вопрос отвечают формулами, имеющими сложное философское или поэтико-культурное обоснование. Однако, между ними и базовыми социальными структурами нет никакой очевидной связи.
Впрочем, иногда сторонники точки зрения, что мы живем в цивилизации постмодерна, говорят об исчезновении промышленности, рабочего класса или труда вообще. Похожие вещи часто повторяют некоторые либералы, утверждая, что пролетариат давно исчез. На эти замечания стоит ответить.
Можно и нужно говорить об изменениях внутри капиталистического научно-индустриального общества (которое и есть синоним Модерна). Например, сегодня увеличилась роль глобальной торговли по сравнению с серединой XX века. Скажем, США покупают примерно треть товаров за рубежом, тогда как 70 лет назад – около 10 процентов (хотя, в наши дни снова намечается уклон в протекционизм).
Среди важных изменений – перемещение производств из стран Запада в Индо-Тихоокеанский регион. Там в последние 40 лет наблюдается фантастических масштабов индустриализация и численный рост промышленного пролетариата.
Другие особенности нашей эпохи – растущее влияние информационных технологий (мы все живем в глобальной сети) и переход к временной или неполной занятости.
Однако, в том, что касается временной занятости и ухудшения условий труда, нет особых новшеств. Подобные формы, в которых абсолютно доминировали боссы, типичны и для ранних форм Модерна, для капитализма в XIX – начале XX столетий.
В то время владельцы компании тоже могли вышвырнуть почти любого наемного работника, когда заблагорассудится, или изменить продолжительность его рабочего дня, скажем, поставив в ночную смену или заставив вкалывать по 12 часов вместо 10.
Упорная борьба пролетариата за свои права, часто принимавшая обостренные, радикальные формы, напугала большой бизнес и заставила его в середине XX столетия изменить правила игры.
Последним штрихом стали фабрики, захваченные в самоуправление трудовыми коллективами в Италии и Франции, и мощные социальные протесты в Германии после Второй мировой войны.
В течение нескольких десятилетий европейский и американский бизнес, напуганный революциями и забастовками, соблюдал правила игры, порой заключал с работниками выгодные последним колдоговора и старался не нарушать 8-часовой рабочий день. Но к концу XX столетия все это испарилось. Твердая гарантированная занятость исчезает.
Нет никакой цивилизации постмодерна и никогда не существовало. Это хорошо продемонстрировано, например, в исследованиях польско-британского социолога Зигмунта Баумана или в работах немецкого ученого Карла-Хайнца Рота.
Бауман объясняет, в чем специфика современной научно-промышленной капиталистической цивилизации – во всё большем значении глобальных связей и в растущей гибкости труда и рынков. Эти вещи взаимосвязаны.
Например, бизнес может ликвидировать фабрики в США или Франции, и открыть их в другом месте, в Индии и Мексике, причем процесс займет всего лишь несколько лет. Так же предприниматель в Англии может уволить часть работников из своей компании и нанять гастарбайтеров из числа вьетнамцев или сирийских беженцев. Бауман называет эту цивилизацию «жидким модерном».
Мысль о том, что появилась цивилизация, в которой исчезают фабрики и промышленный рабочий класс, – чистая фантазия тех, кто считает, будто сладкие булки растут на деревьях, а затем сами падают в рот.
Во-первых, как сказано выше, промышленность из стран Запада частично переместилась в Индо-Тихоокеанский регион в поисках более дешевой рабочей силы. Кроме того, индустриализация охватила ряд других государств – например, Турцию, Иран и Нигерию. Правда в том, что в мире никогда не существовало такого громадного по численности фабричного пролетариата, как сегодня.
Европоцентризм опасен тем, что люди, которые считают США и Запад в целом центром Земли, не замечают гигантский процесс индустриализации от Стамбула до Шанхая, от Эфиопии до Индии. Именно в этом причина ошибочного восприятия современной реальности.
Во-вторых, занятость в промышленности даже западных стран по-прежнему очень велика – 20-30% экономически активного населения.
И в-третьих. Как же, скажут нам, ведь большинство или половина населения в большинстве стран заняты в сфере услуг! И это, пожалуй, самое интересное. К этой сфере сегодня относят всё, что только можно представить: от ЖКХ и энергетики до транспорта и даже, порой, строительства, хотя эти области остаются обычным промышленным производством. В услуги записывают даже пищевую промышленность, телекоммуникации и связь. В итоге получается, что там, возможно, занято большинство населения.
Когда Эфиопия сооружает космических масштабов ГЭС на Голубом Ниле, которая будет производить до 6 ГВт электроэнергии (и после ввода в эксплуатацию станет самой мощной в Африке), или когда Турция строит АЭС «Аккую» стоимостью 25 млрд долларов с четырьмя реакторами и проектной мощностью 4,8 ГВт – это сфера услуг? Когда в столицах государств, будь то Анкара, Тегеран или Мадрид, миллионы временно занятых строительных рабочих – классических низкооплачиваемых пролетариев XIX столетия – возводят один за другим жилые кварталы, это сфера услуг?
На самом деле, во многих странах высокими темпами идет обычный для эпохи Модерна (Нового времени) процесс индустриализации и урбанизации.
Можно, конечно, считать, что пиццерия или лавка возле вашего дома, где три узбекских повара готовят плов и самсу – это «сфера услуг», но, вообще говоря, и это – лишь мини-фабрики, на которых наемные работники производят для вас еду под присмотром хозяина.
Разумеется, настоящая сфера услуг – например, образование, медицина, торговля – тоже существуют. Но их развитие, если рассматривать его отдельно, не настолько масштабно, чтобы затмить собой промышленность.
Но как же, например, Иран, могут спросить нас? Ведь это – какая-то теократия? Политики многих стран ссылаются на религиозные ценности, чтобы обеспечить свою легитимность, право пребывать у власти – в глазах общества.
Иран – современное промышленно развитое государство с населением около 90 млн человек и с капиталистической индустриальной экономикой. Там большинство людей являются наемными работниками в частных или государственных компаниях, строятся новые заводы, в университетах учится около 6 млн студентов, почти 80 процентов населения живут в городах.
Да, политики этой страны много говорят о религии, но это не мешает им или владельцам дружественных им компаний получать прибыли от труда наемных рабочих, производить автомобили и крылатые ракеты, модернизировать транспортную инфраструктуру.
Есть и такие страны, где политики отказываются говорить о религии, используют для поддержания своей власти иные идеи, которые кто-то может называть «пост-модернизмом». Но суть общественной системы остается той же самой, и ее основания – те же.
Постмодерн или постмодернизм – не новый общественный строй, а малопонятная для непосвященных философия, которую преподают в некоторых университетах, и еще, возможно, странный художественный стиль. К базовым общественным структурам постмодерн не имеет никакого отношения, ибо они принципиально не отличаются от тех, что существовали в XIX и XX столетиях.