23 февраля отмечается день рождения Красной армии

Как известно, 23 февраля это не просто День защитника Отечества, но и день рождения Красной армии, появившейся в 1918 году. Мне уже не раз приходилось писать о разного рода мифах, гуляющих вокруг этой даты. Расскажу сегодня ещё об одном – об офицерах бывшей русской императорской армии, которые поступили на службу к красным. Ведь как ни крути, но именно благодаря этим людям, собственно, и была построена регулярная Рабоче-крестьянская Красная армия (РККА)… Чтобы не быть голословным, в этой статье я буду опираться прежде всего на труды таких известных историков, как Александр Георгиевич Кавтарадзе и Андрей Владиславович Ганин, которые много лет посвятили изучению истории русского офицерского корпуса революционной эпохи. Именно благодаря этим людям мы сегодня и имеем представление о военных специалистах, пришедших из бывшей царской армии в войска Советской России. И люди эти отнюдь не были однородной массой… Миф первый. До революции офицерами в армии служили в основном дворяне Когда-то это было действительно так. Но к началу революционных потрясений ситуация кардинально изменилась. Демократические реформы Российской империи во второй половине XIX столетия – от отмены крепостного права до военных преобразований – довольно широко открыли в армии путь выходцам из низов. Достаточно вспомнить, что такими выходцами были известные деятели будущего белого движения – генерал Михаил Алексеев, сын простого солдата николаевской эпохи, или генерал Лавр Корнилов, сын сибирского казака. Нельзя, конечно, сказать, что карьерный путь этих людей был гладким – всё же Российская империя до самого конца своего существования по большому счёту оставалась сословно-кастовой страной, где дворянство имело множество привилегий, включая положение в Вооружённых силах. Тем не менее, процесс пополнения армии из низов шёл весьма активно, особенно в годы Первой мировой войны, когда необходимо было восполнить большие потери в кадровом командном составе. Как указывает историк Кавтарадзе, в конце 1915 года в полках действующей армии насчитывалось только по одному-два кадровых офицера, а свыше 90% командных должностей, до командира батальона включительно, занимали офицеры военного времени (то есть пришедшие с «гражданки»). По словам Кавтарадзе: «В офицерскую среду получили широкий доступ представители самых разных слоёв общества, а дворяне, из которых раньше в основном формировался офицерский корпус, составляли среди офицеров военного времени всего 4 – 5%… ». Надо сказать, что та война выявила настоящее профессиональное призвание этих выдвиженцев. Например, будущий маршал Советского Союза, сын сельского дьячка Александр Васильевич Василевский с детства мечтал стать агрономом. Но после начала Первой мировой был призван в армию, окончил военное училище и попал на фронт. В царской армии дослужился до звания штабс-капитана, после чего перешёл в Красную армию, которой посвятил в дальнейшем всю свою жизнь. То же самое можно сказать и о таких крестьянских детях, как поручик Фёдор Толбухин или прапорщик Леонид Говоров – как и Василевский, эти будущие советские маршалы после Первой мировой не только остались в армейских рядах, но и внесли огромный вклад в Великую Победу 1945 года… Миф второй. Все царские офицеры ненавидели большевизм и потому неохотно шли в РККА Это не так. Андрей Ганин в своей книге «Русский офицерский корпус в годы гражданской войны» называет целый ряд самых разных причин, по которым офицеры поступали на службу в Красную армию. Кстати, социальное происхождение чаще всего не играло здесь особой роли – к большевикам вполне могли примкнуть бывшие дворяне, а к белым уйти бывшие разночинцы. Вот только некоторые из таких причин. «Симпатии к большевикам, которые считались той властью, которая нужна была в России на текущий момент. Среди таковых можно назвать известных офицеров Генерального штаба, генерал-лейтенанта Николая Михайловича Потапова или генерал-майора Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича. Когда уже после гражданской войны белогвардейцы будут грозить этим генералам всевозможными проклятиями и даже «судом истории», генерал Бонч-Бруевич им ответит: «Суд истории обрушится не на нас, оставшихся в России и честно исполнивших свой долг, а на тех, кто препятствовал этому, забыв интересы Родины и пресмыкаясь перед иностранцами, явными врагами России в её прошлом и будущем». Стремление служить любой российской сильной власти, независимо от её политической окраски. Яркий пример – генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов, который справедливо посчитал белое движение политической авантюрой и предпочёл участвовать в строительстве Красной армии. В своих воспоминаниях он написал об этом так: «Я как с малых лет военный, за эти годы (1917 – 1922) страдая развалом армии, надеялся её восстановить на началах строгой дисциплины, пользуясь красноармейскими формированиями». Андрей Ганин подчёркивает, что многие офицеры были только рады, когда большевики свергли Временное правительство Керенского, при котором царская армия окончательно разложилась, и потому охотно шли служить красным, даже не особо любя саму большевистскую идеологию. Мало того, к РККА примкнули даже некоторые консервативные представители старой военной элиты, жаждавшие именно самой твёрдой власти и имевшие репутацию крайних монархистов – например, генерал Александр Александрович Самойло. «Карьеризм и мобилизация офицеров. Очень многие офицеры не имели за плечами никакой иной профессии, кроме военной. Поэтому крушение царской армии стало для них настоящим крушением вселенной. Неудивительно, что в создании РККА они увидели настоящий свет в конце тоннеля – можно было не только продолжить службу, но и сделать неплохую карьеру. Как её сделал подпоручик Михаил Тухачевский, при царе всего лишь командир роты в лейб-гвардии Семёновском полку, зато в РККА ему, после вступления в ряды большевиков, сразу же предложили должность командующего Первой Красной армией. Спрашивается, при какой ещё власти он смог бы сделать такой карьерный рывок?» Впрочем, Ганин справедливо указывает, что идейно заряженных и мотивированных офицеров всё же было меньшинство – многие просто плыли по течению текущих политических событий и даже пытались их игнорировать. Когда я изучал архивные материалы по антисоветскому восстанию в Курмыше, случившемуся в сентябре 1918 года, то наткнулся на факт того, что многие бывшие офицеры, проживавшие в уезде, пытались уклониться от любого участия в гражданской войне. Так, подпоручик Семён Кириллович Леонтьев на одном из митингов прямо сказал собравшимся бунтарям: хотите – идите воюйте за советскую власть, хотите – за Учредительное собрание, я же навоевался и хочу сидеть дома. Поэтому и белые, и красные прибегали к регулярным мобилизациям офицеров. И с этой мобилизацией связан ещё один устойчивый миф… Миф третий. Мобилизованные офицеры шли служить в Красную армию под угрозой жизни членов их семей Этот миф очень любят разного рода антисоветчики, которые сделали его чуть ли не краеугольным камнем свидетельства «зверств большевиков». А вот что об этом говорят профессиональные историки. По словам Ганина, проблема заложничества возникла после целого ряда случаев предательства бывших офицеров, перебегавших на фронте в белую армию. 30 сентября 1918 года председатель Реввоенсовета советской республики Лев Троцкий отдал следующий приказ: «Предательские перебеги лиц командного состава в лагеря неприятеля, хотя и реже, но происходят до настоящего дня. Этим чудовищным преступлениям нужно положить конец, не останавливаясь ни перед какими мерами. Перебежчики предают русских рабочих и крестьян англо-французским и японо-американским грабителям и палачам. Пусть же перебежчики знают, что они одновременно предают и свои собственные семьи: отцов, матерей, сестёр, братьев, жён и детей». Далее Троцкий распорядился подготовить списки всех изменников для принятия «необходимых мер по задержанию семейств перебежчиков и предателей». Цель – показать оставшимся офицерам, что будет с их близкими, если они вздумают предать. Но при этом не было указано, что потом делать с задержанными. Чаще всего этих людей просто брали под стражу. Вот какие случаи во время гражданской войны были отмечены в Нижнем Новгороде. В конце декабря 1918 года губернской ЧК в заложники были взяты семьи бывших офицеров – братьев Немерцаловых, Николая Жедринского и Николая Иванова. Все эти люди были артиллеристами и служили в 11‑й дивизии Красной армии – на Южном фронте перебежали к белым. У Немерцаловых арестовали мать, старшего брата (между прочим, начальника артиллерийского склада Нижегородского гарнизона), жену брата; у Жедринского и Иванова – матерей. Также была взята под стражу семья командира 3‑й роты 91-го полка той же дивизии Михаила Густарева. Он тоже перебежал к противнику, за что арестом поплатились отец, мать и двое ближайших родственников. Но все эти заложники пробыли в неволе недолго и были выпущены на свободу ещё до окончания гражданской войны. А в 1920 году НижГубЧК рассматривала дело некоего А.И. Симанского, взятого заложником за брата, офицера, перешедшего к белым. Из постановления Коллегии ГубЧК: «Симанского из-под стражи освободить, всё отобранные при обыске возвратить, кроме полевого бинокля и двух винтовочных ремней, дело передать в архив». Да что там семьи обычных офицеров! По словам Ганина, «как выясняется, даже семьи многих заведомых контрреволюционеров, в том числе видных деятелей антибольшевистского лагеря, спокойно жили в Советской России и не подвергались серьёзным репрессиям». Например, жена известнейшего белого генерала Владимира Оскаровича Каппеля, Ольга Сергеевна Строльман, всю гражданскую войну жила в тылу у красных и даже работала… в штабе 3‑й Красной армии машинисткой. В одной из анкет она указала, кто её муж, после чего была уволена без права поступления на службу в военные учреждения. Но потом Ольга Строльман всё же была арестована как заложница ВЧК и находилась в Бутырской тюрьме до марта 1920 года. За Строльман вступились (!) руководители ЧК Феликс Дзержинский и Вячеслав Менжинский, причём последний предложил ей работу в Наркомфине на условиях оформления заочного развода с мужем – своё обещание Менжинский потом выполнил. «Таким образом, супруга одного из самых известных вождей антибольшевистского лагеря провела в заключении, по различным версиям, от четырёх до десяти месяцев, – указывает Ганин. – Назвать «заложничеством» этот непродолжительный арест с противоречивыми обстоятельствами можно лишь с натяжкой». Таким образом, заложничество членов семей офицеров-перебежчиков носило зачастую чисто декларативный характер и было весьма нечастым случаем в большевистской репрессивной практике, причём – без расстрельных или каких-либо ещё тяжёлых последствий. И в конце концов от этой системы советская власть отказалась, справедливо посчитав, что, кроме массового недовольства, эта мера ничего не принесёт… По словам Андрея Ганина, сегодня сложно установить, сколько именно офицеров пошло служить красным, а сколько белым – ведь многие успели послужить и у тех, и у других, а по множеству офицеров не осталось вообще никаких сведений. По подсчётам самого историка, в годы гражданской войны через РККА прошло около 100 тысяч бывших офицеров, через белые армии от 110 до 130 тысяч, через разного рода «национальные формирования» (вроде петлюровского войска) – ещё около 27 тысяч. Как видим, антисоветскому лагерю служило больше военных специалистов, чем красному. Однако качество красных офицеров (пусть даже по итогам целе­устремлённой деятельности большевиков), оказалось на порядок выше, чем у их противников. И с этим вряд ли кто сегодня может поспорить… Ранее сайт Pravda-nn.ru рассказал, как строилась Красная армия в Нижегородской губернии.