1917 год: заговор генералов
Всё закончилось отречением, хотя был вариант убить Николая II бомбой, сброшенной на его автомобиль с аэроплана
Из любви к отечеству
Согласно официальной советской версии, Февральская революция 1917 года началась как «стихийный порыв народных масс». Но в том-то и дело, что история России не укладывается в теорию Маркса о борьбе классов с абсолютной точностью. Например, декабристы были «страшно далеки от народа», который по большому счёту с любопытством и не более того наблюдал за их батальными эволюциями на Сенатской площади.
«Чернь», как пренебрежительно отзывался об основной массе своих подданных Николай I, так и не поддержала заговорщиков. Даже попытки не было, и военный переворот провалился, хотя помыслы декабристов были чисты...
Во Франции во времена Директории острили, что все военные заговоры начинаются с разговоров о любви к отечеству в кулуарах власти, как бы сейчас сказали, за чашечкой кофе. Вот и генеральская оппозиция в России формировалась в известной степени размеренно и кулуарно. Причём особенность такого рода аморфных организаций - это лёгкость вовлечения участников и трудность для историка, пытающегося выявить масштабы и роль организации. Официально декларируемой целью военной оппозиции в Российской империи образца 1917 года было доведение войны до победного конца, что, собственно, и соответствовало служебным обязанностям участников. При этом самое уязвимое место любого заговора - вербовка новых членов.
Но в России ситуация благоприятствовала заговорщикам, поскольку разговоры о любви к отечеству и патриотизме подогревались безобразиями в снабжении армии и личностью Распутина. Ещё шаг - и возникают вопросы «что делать?» и «с чего начать?».
Уже доказано, что необходимым условием успешного ведения войны является компетентное и централизованное руководство страной. А в России в 1915-1916 годах была бесконечная череда смены министров и генералов. Но это не обязательно зло. Ротация руководителей в ходе войны происходит в любом государстве. Например, во Франции в 1793-1799 годах или в СССР в 1941-1945 годах произошёл «естественный отбор» лучших руководителей и не менее естественный уход некомпетентных. В политическое (и не только в политическое) небытие отправились политические авантюристы, зато пришла целая плеяда талантливых руководителей: Моро, Гош, Жубер, Буанопарте, Жуков, Рокоссовский, Ерёменко и другие.
При Николае II происходило обратное: руководящие посты занимали всё менее компетентные и всё более старые министры (многим давно перевалило за 70). Могли ли их всерьёз воспринимать генералы? В 1914-1915 годах недовольные высказывались шёпотом, а в 1916 году - уже во весь голос.
Генерал Михаил Алексеев (фактический главнокомандующий армией) как-то обратился к царю с требованием назначить диктатора, то есть лицо, ответственное за снабжение армии и облечённое чрезвычайными полномочиями. Николай же категорически был против любых людей, облечённых реальными полномочиями, - он смертельно боялся каждого, кто мог посягнуть хоть на крупинку самодержавной власти. Он боялся Витте, Столыпина, великого князя Николая Николаевича, не давал православной церкви патриарха. Так какие же могли быть разговоры о военном диктаторе?
...Идёт война, а царь, находясь в Ставке в Могилёве, принципиально не читает газет. Из письма царице от 17 декабря 1916 года: «Ведь я здесь газет не читаю». А чем тогда занимается? Ответ в царском дневнике за декабрь 1916 года: ежедневные прогулки «по Архиерейскому саду на 5 и более вёрст», «игры на санках», кинематограф, час с дядей Павлом и т.п. Из письма Николая II жене от 24 февраля 1917 года: «Мой мозг отдыхает здесь [это в Ставке-то! - Авт.] - ни министров, ни хлопотливых вопросов, требующих обдумывания. Я считаю, что это мне полезно, но только для мозга. Сердце страдает от разлуки».
А вот письмо к царице от 17 декабря 1916 года: «Как ты можешь думать, что генералы на военном совете станут обсуждать политические вопросы? Послушал бы я, как кто-нибудь из них затронул бы такую тему в моём присутствии!» Так что господам генералам приходилось «обсуждать политические вопросы» с прибывавшими в армию масонами-думцами, народными головами, земгусарами и т.д.
Бомба для императора
За два месяца до Февральской революции генерал-лейтенант А.М. Крымов в частном разговоре с депутатами Думы о положении на фронте заявил: «Настроение в армии такое, что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте. Переворот неизбежен, и это на фронте чувствуют. Время терять нельзя…»
И не теряли. По сути дела, Николай II уже был обречён. Рассматривались два варианта, и оба для своего времени оригинальные: или сбросить бомбу на императорский автомобиль, или спикировать на него методом «камикадзе». Подробности появились в книге А.Ф. Керенского «Россия на историческом повороте». Как выяснилось, одну из версий «авиационного варианта» предложил лётчик-истребитель капитан Николай Костенко - выпускник Николаевского инженерного училища, зачисленный в состав Брест-Литовского воздухоплавательного отделения.
Однако по неизвестным мне причинам авиационный вариант реализован не был, а сам Н.М. Костенко подался к гетману Скоропадскому. Кстати, в 1917 году он уже был подполковником и до ноября 1918 года служил начальником технического отдела Управления инспектора воздухоплавания при «державной» армии.
По всей видимости, Николай II был в курсе «воздушной угрозы» и принял беспрецедентные меры. Но, как известно, худа без добра не бывает, в противном случае в России ещё долгое время не было бы собственной ПВО.
Дело в том, что к 1914 году русские армия и флот, в отличие от германских, не имели зенитных орудий, а в течение двух последующих лет по царским указам, хоть и кустарным способом, были созданы приспособления для стрельбы по самолётам на основе состоявших на вооружении орудий - из 76-мм полевых пушек обр. 1900 г. и 1902 г., 75-мм морских пушек Кане, 57-мм капонирных пушек Норденфельда и даже из 122-мм гаубиц. Например, поручик Рекалов ухитрился создать 76-мм зенитную установку даже на базе паровой молотилки.
Но вот что примечательно: если для армии средства ПВО изготавливались, что называется, на коленке, то для охраны императорской резиденции в Царском Селе были направлены новые 76-мм зенитные пушки системы Лендера и 40-мм зенитные автоматы системы Виккерса. Причём обе артсистемы были установлены на бронированных автомобилях и могли использоваться для наземных боёв. Ни одной такой пушки к февралю 1917 года на фронте не было.
Кстати, в 1915-1916 годах германская авиация не была способна долететь до Царского Села. Отсюда вывод: самая мощная на тот момент в России система ПВО была создана исключительно для борьбы с собственными аэропланами. До февраля 1917 года ни Обуховский, ни Путиловский, ни Адмиралтейский, ни другие военные заводы Петрограда не имели такого прикрытия с воздуха.
Зато в Царском Селе мобильные 76-мм и 40-мм зенитные установки использовались достаточно регулярно. Во время приезда царя их перемещали в район вокзала, а когда царица отправлялась в госпиталь в Феодоровский городок, она ведь числилась сестрой милосердия, за ней тоже следовали бронеавтомобили с зенитными артустановками.
С началом Февральской революции личный состав зенитных батарей, равно как и дворцовая охрана, без всякого сопротивления перешли на сторону революционных солдат. Сделали они это, разумеется, не из идейных соображений, а из-за нежелания проливать кровь за безнадёжное дело династии Романовых. На этом деятельность сильнейшей в России системы ПВО завершилась. В начале лета 1917 года все эти зенитные орудия и их расчёты находились уже на фронте.
Салонные заговорщики
Более реальным, чем авиационный, был «железнодорожный вариант». По замыслу заговорщиков, группа офицеров под командованием генерала Александра Крымова должна была поднять по тревоге несколько подразделений и на переходе между Царским Селом и Петроградом захватить царский поезд, чтобы вынудить царя согласиться на отречение от престола.
Захват поезда намечался несколько раз, но всё время переносился. Последний раз операция была намечена на 1 марта 1917 года. Так что же помешало свершить задуманное? Причины были технического и морального характера. Конвой мог оказать сопротивление, а Николай II наверняка отказался бы подписать отречение подобру-поздорову. Вероятность 99 процентов, что захват поезда мог закончиться так же, как и визит гвардейских офицеров в спальню Павла I.
Все всё понимали, все возмущались, под пламенные тирады «пили вино, как воду», а вот перчаток пачкать никто не захотел - и все скопом угодили под колесо истории... С середины 1916 года над военными заговорщиками, которые были известны наперечёт, откровенно посмеивались обыватели обеих столиц.
Однако было бы натяжкой говорить, будто бы генеральский заговор свёлся лишь к болтовне. Не стоит почём зря обвинять генералов в трусости, поскольку в результате они сделали намного больше, чем положено для высшей меры по законам военного времени.
Например, потихоньку на фронт из Петрограда были отправлены все гвардейские части. Точнее, личный состав части, а взамен были присланы запасные нижние чины и офицеры военного времени, в основном вчерашние студенты и гимназисты. В батальоны новобранцев были «вкраплены» так называемые команды выздоравливающих, которые в красках рассказывали новобранцам об ураганном огне германской артиллерии, о газовых атаках, об огромных потерях. Ни те, ни другие ни под каким видом не хотели попасть на фронт.
О чём, о чём, а о своей безопасности и безопасности своей семьи Николай II никогда не забывал и приказал начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу В.Н. Гурко поочерёдно вернуть кадровые гвардейские полки с фронта в Царское Село - «на отдых». Однако высочайшее повеление срывалось по мелочам: то командиры частей попросят, чтобы их не лишали чести громить германцев, то отправят полк, а по дороге посадят в карантин - «не дай бог в Царском какую эпидемию устроят».
В январе 1917 года царь решительно потребовал у Гурко срочно прислать гвардейскую кавалерийскую дивизию, а Гурко под предлогом отсутствия места для размещения кавалерии прислал в Царское Село всего лишь батальон Гвардейского флотского экипажа…
Поезд дальше не идёт…
Тем не менее железнодорожный вариант, хотя и в сильно изменённом виде, сработал. Получив известия о беспорядках в Петрограде, Николай II около полуночи 27 февраля 1917 года внезапно принял решение о своём отъезде из Ставки в Царское Село. Мотивы поспешности принятия императором этого решения до сих пор не выяснены. До этого Николай II был категорически против отъезда из Могилёва.
Любопытно, что чуть ли не за час до отъезда царь просил передать генералу Михаилу Алексееву, будто остаётся в Могилёве. И что за игры в прятки с собственным начальником штаба?.. Как бы там ни было, в час ночи 28 февраля Николай II из дома в Могилёве перебрался в поезд.
Царский и свитский поезда стояли в полной темноте с «наглухо завешенными окнами». На перроне не было обычной охраны. В 4 часа ночи отошёл свитский поезд, а через час - царский. 28 февраля в 16:00 в свитском поезде получили телеграмму от «комиссара путей сообщения» А.А. Бубликова. И действительно, член Государственной думы от партии прогрессистов Александр Бубликов с отрядом солдат заявился в Министерство путей сообщения и объявил себя «большим начальником» на железной дороге. Замечу, что Бубликов железнодорожным инженером был посредственным, зато жуликом первоклассным, сумевшим украсть несколько миллионов рублей на строительстве Ачинско-Минусинской железной дороги в 1912-1917 годах…
Далее объявился некий Греков, который объявил себя комендантом станции Петроград и приказал царский поезд направить не в Царское Село, а в столицу. В 21 ч. 27 мин. царский поезд прибыл на станцию Лихославль. Здесь оба поезда перешли на Николаевскую железную дорогу.
Не доезжая Вышнего Волочка, генерал Д.Н. Дубенский высказал мысль, что «ехать далее не следует», и предложил «через Бологое направиться в Псков, где находится штаб Северного фронта, там генерал-адъютант Рузский, есть близко войска». В Пскове, по мнению Дубенского, «Его Величество спокойно может пробыть и определить создавшиеся обстоятельства, и выяснить обстановку».
1 марта в 19:30 царь прибыл в Псков. Тут и сработал железнодорожный вариант. Вокзал был оцеплен войсками командующего Северным фронтом генерала от инфантерии Н.В. Рузского. Почётного караула на перроне не выставили, а царский поезд отогнали на запасной путь. Посещать императора можно было только с разрешения генерала Рузского. Он же определял, какие телеграммы можно передать Николаю II, какие - нет.
Наконец к царскому вагону подошёл сам Рузский. Ступив на подножку, он обернулся к столпившимся на платформе придворным, прибывшим вместе с царём, и, чуть заметно усмехаясь, сказал: «Господа, придётся, кажется, сдаться на милость победителям».
После многочасового ночного разговора с Рузским Николай II согласился на отречение. Это был конец империи. ■