C 15 апреля созданный при поддержке Института развития интернета сериал «Слова пацана» Госдумы, общественные деятели и миллионы россиян. Для многих он стал первым знакомством с «казанским феноменом» — сложной по иерархии и структуре жизнью молодежных группировок Казани. При этом не все зрители знают, что в основу легла книга бывшего члена банды «Низы» Роберта Гараева. Его «Слово пацана» — детальное исследование уникального общественного явления, наполненное свидетельствами непосредственных участников тех событий. После невероятного успеха сериала в издательстве «Индивидуум» вышло дополненное издание книги, в которое вошли актуальное авторское послесловие, фотографии участников казанских группировок в 1970-1990-е и словарик, поясняющий значения слов «чушпан», «мотаться», «асфальтные войны» и других. «Лента.ру» с разрешения издательства «Индивидуум» публикует отрывок из книги.

Как попадают в группировку

В основном в группировку попадали по двум причинам: либо ты вырос в одной компании с пацанами и не видел другой дороги, либо искал спасения от каких-то проблем. Некоторые — уже ближе к нулевым и позднее — воспринимали членство в группировке как необходимое условие для обогащения.

Ты не был гражданином мини-государства, а значит, был вне его системы привилегий и не попадал под его защиту.

Ритуал пришивания — то есть присоединения к группировке, получения гражданства — формируется в 1980-х. На некоторых улицах кандидат должен был пройти через спарринг, иногда со старшим. Свидетельств его существования в 1970-х я не встретил, хотя один из моих консультантов рассказал, что в середине десятилетия Скряба должен был «ударить» какого-то мужика, незнакомого прохожего, чтобы вступить в «Тяп-Ляп». Но, судя по всему, в то время мальчишки из дворовой компании плавно перетекали в местную территориальную группировку.

Кроме того, в 1980-х возникает набор типичных вопросов, на которые кандидату нужно «правильно» ответить, — а человек, приведший нового участника, должен был за него поручиться. Появилась практика «проверки»: старший возраст, которого молодежь еще не знала в лицо, совершал набег на сборы только что подошедших участников группировки и смотрел, как они реагировали.

К 1990-м городские правила пришивания стали похожими по всему городу, отличаясь лишь в деталях.

***

До шестого класса я был круглым отличником: самостоятельно делал уроки, в свободное время много читал, вел дневник прочитанных книг, исправно посещал секцию карате и художественную школу. Родителей в школу до поры не вызывали. По весне им вручали похвальный лист, где мои успехи были задокументированы официально.

На шестом году обучения, в 1988-м, классная руководительница Ольга Валентиновна приставила меня, отличника, к двоечнику, хулигану и драчуну Саше Егорову. Я должен был помогать ему готовить уроки после школы. Проводить время с Егоровым оказалось намного интересней, чем с книгами и художкой. Быстро сделав домашку, мы курили сигареты, ругались матом и шлялись по подворотням сталинских дворов Московского района.

Неожиданно сделка оказалась для меня очень выгодной: в обмен на знания я получил настоящее приключение. В довершение его отец, браконьер, подарил мне иглу дикобраза.

Меня, в глубине души авантюрного, но все же ранимого задрота и отличника, эти знакомства взбудоражили. В этих людях помимо невежества и неотесанности я увидел нечто сокровенное, то, чего не было в моем интеллигентном окружении и что состояло из важных для улицы качеств: отваги, тяги к своеобразной свободе вкупе с жесткостью и готовностью к любому кипежу.

Я и раньше проводил половину своего дня на улице, впрочем, как и все дети советских восьмидесятых. Просто среди моих прежних знакомых не было настолько крутых хулиганов.

Вскоре Егоров передал меня как переходящий приз другому однокласснику — хулигану Диме Антонову, с которым на почве общего интереса к любому запретному мы сдружились еще ближе. К тому же нам с Антоновым было по пути — не глобально (после школы я ни разу его не видел), просто он жил ровно на середине моего школьного маршрута, в малометражке на Хитром дворе.

Моя новая жизнь казалась созвучной только что наступившей перестройке с ее плюрализмом, демократией и свободной торговлей.

Пресса перестроечной России окрестила ситуацию в столице Татарстана броским термином «казанский феномен». В «Вечерней Казани» писали о «подростковой чуме»: миллионный город оказался поделенным на территории, каждая из которых была закреплена за отдельной группировкой. Старшеклассники и пэтэушники в телогрейках, спортивных костюмах и прощайках воевали улица на улицу, пробивая монтажками друг другу «копилки» в голове, и терроризировали мирных подростков.

В моей четырнадцатилетней голове бурлила каша из журнала «Ровесник», гласности, фильмов с Брюсом Ли и мяса по талонам. Как и все новое, это пугало и завораживало одновременно.

***

Я родился и вырос на улице Хади Такташ, вступил в группировку в 1984 году. Я общался не с ровесниками: у меня все друзья были на год, на два старше. На старших мы смотрели так: типа они основные. Хотелось тоже такими стать.

Сначала нашим кругом собирались чисто по подвалам, в карты играли, тогда еще курили, даже выпивали. Когда уже в группировку пришли, нам сказали: если вы члены группировки, то не имеете права ни пить, ни курить.

Мы все занимались спортом, это обязательное условие было: кто боксом, кто хоккеем, кто греблей, кто борьбой.

***

У меня предопределение свершилось. Это была моя судьба. Я делал уроки, и просто что-то резко вдруг щелкнуло. Я встал, вышел на улицу, посмотрел, огляделся — сухая осенняя погода. Постоял так и пошел на сборы. Пришел и говорю:

Оказывается, я всех там знал: мы с одной школы, в трудовом лагере вместе отдыхали, в футбол в одной секции вместе с этими ребятами занимались. Все родные, так сказать.

Я не знал, что среди нас есть чушпаны и пацаны. Я-то был чушпан, то есть не с улицы. И они такие: «А ты че?» Они же меня знают. Они так обрадовались на самом деле — плюс один, как бы нормально все. Только потом они очень сильно удивились: «А откуда ты знаешь, что здесь сборы?» Потому что молодежь, к которой я пришел, собиралась в другом месте — на Песках. Это на Петрушкином разъезде были такие большие-большие насыпи из песка.

***

Как-то мы с друзьями развлекались после института — кидали наполненные водой гондоны из окна. Попали в каких-то девчонок из нашей же школы, которые были на год нас младше. Одна из них пожаловалась своему двоюродному брату. Он был «грязевским» старшим, уже после армии, 20–21 год. В один момент он пришел с приятелем, сказал, что я обидел его сестренку и теперь буду им должен. Скорее всего, они через нее пробили, кто я и кто у меня родители, решили, что я «сладкий», то есть можно меня, что называется, подоить. Я был в растерянности. Пошел к своему однокласснику, который тоже был «грязевским».

Он говорит: «Я их знаю, это старшие наших старших. Ситуация непонятная. Могу посоветовать пойти в группировку „Светлая“, потому что она дружественная „Грязи“. Если пойдешь к „светловским“, тебе сделать ничего не смогут». Другой мой бывший одноклассник как раз был «светловским», а его брат — «грязевский» старик. Он посоветовал обратиться к нему, мол, он меня приведет.

Как выяснилось через некоторое время, ситуацию, из-за которой я попал в группировку, можно было решить через отца. Оказывается, он работал с «жилковскими», с Хайдером, потому что завод, на котором он работал, — «Татхимфармпрепараты» — находился на территории Жилплощадки и он хорошо их всех знал.

Ко мне бы никто тогда вообще не подошел, но я же не знал об этом.

***

Я был идеальной мишенью для вымогательств за исключением того факта, что на исходе 1980-х моя семья едва сводила концы с концами. Но на это никто не обращал внимания. Однажды положенной мне по рангу бесправностью решил воспользоваться громила Искандер из параллельного класса. Месяц или два назад как подошел к «Панелям» и решил, что настало время меня потрясти. Одним утром он отвел меня в сторонку и в ультимативной форме объявил, что, если завтра я не принесу ему три рубля, он с друзьями будет бить меня до тех пор, пока я не сделаю этого. Конфликта или неприязни до этого момента у нас не было, просто такие были времена: к черте бедности стремительно катилась вся страна и денег не было вообще ни у кого.

Вступать в бой было бесполезно — даже когда Искандер здоровался, моя ладонь хрустела под натиском его мышц, казавшихся тогда стальными. Но сумма была неподъемная: на неделю школьных обедов мне давали всего один рубль двадцать копеек. Своих денег у меня еще не было, и даже теоретически украсть у родителей было нельзя — мы жили от зарплаты до зарплаты, а мясо и масло покупали по талонам. Если попросить у них эти деньги, то как объяснить, для чего они мне нужны?

И это в том случае, если окажусь жив после обязательной при таком раскладе физической расправы. Оставалось скрываться или получать по голове каждый день.

Но судьба подарила мне шанс выйти сухим из воды, а заодно коренным образом изменить свой уличный статус. Чуть позже в тот же день мои приятели, вэшки (сам я был в «Б» классе) Макс Г. и рыжий Дима Васильев, предложили мне пришиться к хорошо известной на районе группировке «Низы». Они как раз набирали младший возраст — скорлупу.

Новый расклад в корне менял все. Завтрашний Искандер переставал быть угрозой: по существовавшему тогда уличному закону, в случае чего за меня впряглись бы мои пацаны. Но все оказалось еще проще — сам факт того, что ты с улицей, снимал исходящую угрозу. Я шел на сборы одним человеком, а вернулся домой совсем другим. Заметили ли это родители? Придется ли мне драться с монтажкой? Действительно ли пацаны впишутся за меня?

Мне даже не пришлось говорить что-то Искандеру, Макс с Димоном были его одноклассниками и сами все ему рассказали.