— Вы перфекционист, Геннадий Филиппович?
— Наверное, да.
— Проблема в том, что предела совершенству нет.
— Согласен с этим.
— Стремление к идеалу не мешает жить?
— Нет, мне всегда хочется меняться.
— Вспоминаю ваш рассказ, как однажды решили поправить охотничий нож, посчитав, будто он не совсем ровно висит на стене…
— Не так, как обычно.
— И?..
— И в результате нет сухожилия на мизинце…
Как все было-то? У меня есть коллекция охотничьих ножей, которые всегда лежат в определенном порядке и нужном месте, чтобы никто не дотянулся. Вот я пришел, увидел, что один нож не так закреплен. Я не стал подниматься по лесенке, коснулся пальцем, чтобы поправить, и нож тут же вывалился из чехла. Вы знаете, охотничьи ножи сами по себе не выпадают. Они наглухо забиты.
Значит, кто-то трогал нож до меня. Он полетел, я машинально поймал его в воздухе. Правой рукой. И все. Мизинец теперь вот такой, плохо гнется.
— Но рукопожатие по-прежнему крепкое?
— И удар жесткий. В этом смысле полный порядок.
— Вы всерьез занимались спортом?
— Ну, в молодости боксом и карате. Когда жил во Владивостоке. Не буду хвастаться разрядами, но нас готовили по спецпрограмме молодых пилотов. Поскольку мы часто бывали за границей, отрабатывали приемы на случай какого-нибудь нападения. В детстве любил бокс, а потом в авиационном училище после очередной тренировки инструктор сказал: будь или летчиком, или боксером, выбери одно. Не очень правильно, если пилот окажется с отбитыми мозгами.
Поэтому с боксом я завязал. Но удары, техника остались.
— Вы горячий по натуре, темпераментный?
— Нет, хладнокровный. Почти никогда не выхожу из себя. Пилоту по-другому никак. Если растеряешься в небе, зачем идти в авиацию?
— За рубежом вы чем занимались?
— Это же 80-е годы, Советский Союз. Гуманитарная миссия, экономическая помощь братским странам. Перевозка грузов, транспортная авиация. Эфиопия, Эритрея…
— Сколько времени вы провели в Африке?
— Двумя экипажами вылетали на месяц, потом менялись.
— Нищета, наверное, была страшная? Одни из беднейших стран мира.
— Не сказал бы. Уже в то время там были супермаркеты, а у нас, в стране развитого социализма, ими и не пахло. Продавалась японская техника — телевизоры, магнитофоны, двухкассетники Sony.
— Вы покупали?
— Из каждой командировки разрешалось привозить одну вещь.
— На продажу?
— Нет, для себя. Храню дома Sony 1982 года выпуска. Двухкассетник с отстегивающимися колонками. С ушами, как мы их называли. До сих пор работает. Надежная техника.
— Сколько вы суммарно налетали за годы службы?
— 3 600 часов. Немного. Если бы на всю жизнь остался в авиации, было бы тысяч 10. С другой стороны, такой налет за 15 лет — тоже вполне прилично.
— Небо снится?
— Беспрестанно! Не отпускает. Когда лечу в салоне пассажирского самолета, до сих пор постоянно добираю ручкой, как пилот. Организм чувствует: вот командир заходит, выравнивает самолет. И рефлекторно хочется помочь…
Мужики, которые рядом со мной сидят, смеются. Мол, этот опять потянул штурвал на себя…
— А какие именно сны? О чем?
— Летаю почему-то все время над горами, внизу какие-то сложные рельефы. Хотя в жизни я в основном совершал полеты над морями и океанами. Служил в морской авиации, а во сне вижу горы. Вот так бывает.
Снится мой Ан-12. Я освоил пять типов самолетов, но чаще работал на Ан-12. В те времена это был наш основной транспортный самолет. Брал на борт 20 тонн полезной нагрузки. Сейчас его сменил Ил-76.
— Какая продолжительность полета?
— Мне максимально приходилось 10 часов. Из Ташкента в Аден, столицу бывшего Южного Йемена, демократического. Работа считалась престижной, она хорошо оплачивалась, зарплату начисляли в долларах, которые потом переводили в чеки "Внешпосылторга".
— Сколько вы получали?
— Привозили домой до тысячи долларов. Командировочные — 25 долларов в сутки. Большие деньги по тем временам.
— А зарплата?
— Как командир получал неплохо. Когда поступал в академию, платили 700 рублей в месяц. Это 1987 год. Мне тогда исполнился 31.
Напомню, за 7 тысяч можно было купить "Жигули". По сути, за 10 окладов.
— Вы же в Питере учились?
— Да, в Военно-морской академии. Тогда она носила имя Маршала Советского Союза Гречко.
— И диссертацию там же написали. Какая тема?
— Закрытая.
— До сих пор?
— Операции Военно-воздушных сил Тихоокеанского флота. Разглашать сложно. Нельзя.
— Вы ведь настоящий полковник?
— Верю в это.
— Жалеете, что не стали генералом?
— Сейчас уже нет, а прежде — да, было. Хотелось большего. Но я попал под сокращение, которое проводилось в армии в 90-е годы.
— Так вас уволили или добровольно ушли?
— Сам. Я имею в виду, что сокращались полки, дивизии, и генеральских должностей было крайне мало. Перспективы не видел никакой. Если бы все сохранилось, как прежде, до 1991 года, наверняка получил бы погоны генерала. А потом началось сокращение, и надежд не осталось. Поэтому я ушел.
— Но колебания были?
— Конечно. Основная часть моей жизни прошла в войсках. Все-таки 28 лет в армии — это календарных, а если с летной выслугой — 45. В авиации год за два идет.
В 35 или 36 лет от роду я уже был военным пенсионером.
— Что стало решающим аргументом для ухода?
— В те времена подолгу не платили заработную плату. Конкретно в 1999-м. Значительные задержки были не только в армии — по всей стране. Поэтому друзья посоветовали уволиться, сказали, что найдут работу для меня. И нашли.
— Вы уходили в никуда?
— Нет, под конкретную должность в строительную фирму. Хотя в этой сфере, ясное дело, ничего не понимал. Можно сказать, с нуля начал новую жизнь.
— После поступления в Военно-морскую академию вы перебрались в Питер с семьей?
— С женой и дочкой. Елена долгое время была журналистом на Пятом канале. С 1991 года. А уволилась только в 2014-м. Вела хорошие программы под руководством Бэллы Курковой. "Экономика и жизнь", "Честь имею" про военных, ну, и так далее.
— Сколько времени вы с женой?
— В этом году исполнится 45 лет. 4 августа1979-го.
— Дата встречи или?..
— Свадьба. А первая встреча — 7 мая 1977-го.
— Надо же, все помните!
— Получилось так, что в тот день я был начальником патруля в аэропорту Владивостока.
Холостяк. Лейтенант. Год как пришел в полк после Балашовского училища. Со мной дежурил прапорщик Лукашенко.
— Не тот, не Батька?
— Другой.
Смена заканчивалась в 17 часов. Лукашенко говорит: смотри. И показывает на группу моряков, с которыми шла эффектная девушка. Мол, глянь, какая блондинка. Иди, познакомься. Я отмахнулся: не, не пойду.
Но он настоял, заставил. Постарше был, поопытнее.
— Прапорщик. Лукашенко.
— Именно! Короче, я подошел, представился, говорю: какие-то проблемы, чем помочь? Девушка ответила: мне ничего не надо. Спрашиваю: а вашим спутникам? Объясняют: билетов вообще нет, не улететь. Я уточнил: сколько нужно? Пошел и все решил.
— Куда они направлялись?
— В Советскую Гавань. Это Хабаровский край. Там стояла наша военно-морская база. И сейчас стоит, наверное. Отец Елены был подводником, капитаном второго ранга. Это я уже потом выяснил.
Вот так и познакомились, собственно. Когда они уезжали, я помахал рукой. И мне ответили.
— Но тогда же не было мобильных телефонов. Как вы потом нашли друг друга?
— Верно, мобильных не было, но Елена работала журналистом в "Боевой вахте", газете Тихоокеанского флота.
— Вы успели это узнать, пока оформляли билеты?
— Нет, я объясняю вам, как мы потом связались.
В тот раз я помахал рукой — и все. История, с моей точки зрения, закончилась. Но однажды меня вызвал командир полка. Прихожу, вижу, в его кабинете сидит знакомая блондинка. Получаю приказ: сопроводить журналистку на аэродром, все показать, ответить на вопросы.
Вот с тех пор у нас и пошло.
— Визит в вашу часть был случайностью, совпадением, как считаете?
— Думаю, нет. Полагаю, будущая супруга целенаправленно ехала, чтобы еще раз меня увидеть.
— Вы так и не задавали этот вопрос за 45 лет?
— Спрашивал, но Елена открещивается, говорит: мол, просто так там оказалась…
— А вы, значит, подозреваете?
— Конечно! Хочу верить, что она специально приехала ради меня.
— Возвращаемся в Питер, куда вы переехали втроем.
— Да, Кристине, дочке, шесть лет тогда было. Пришлось снимать квартиру.
— Жилье так и не дали?
— Предоставили, и… я вскоре уволился из армии. А что оставалось делать? Надо же было заботиться о семье. В 1998-м получил ордер, а через год подал рапорт. Дали не сильно большую двушку на Васильевском острове. Если память не изменяет, 53 метра или чуть больше. Хорошая квартира по локации, но маленькая и не очень качественная.
Помог приятель. Предложил: давай эту продадим, а тебе купим другую. Я впервые участвовал в бизнесе. Оказалось, скромную двушку можно превратить в отличную 80-метровую трешку у метро "Черная речка".
— Что за приятель такой щедрый?
— Зовут Александр. Он строитель. Дочки наши дружили, ну и мы сблизились за 10 лет, пока водили детей в школу. И сейчас дружим.
— Вы к Александру пошли работать в 90-е?
— Нет, к его друзьям.
— Пытаюсь понять, каково это: серьезный полковник, летчик со стажем и вдруг — идти куда-то, начинать кем-то…
— Знаете, я долго не соглашался, но решающий разговор с Александром запомнил хорошо. Он спросил: сколько ты получаешь? Я гордо так ответил, что мне как начальнику факультета военной академии, кандидату наук платят 4 625 рублей. Точную сумму назвал. Саша даже опешил: да ты что, Гена?! У нас секретарша без образования зарабатывает 6 тысяч!
Аргумент насмерть меня срубил. И я подумал: пойду-ка попытаю счастья. Раз люди без диплома столько получают, а я все-таки образованный…
— У вас же за плечами два военных вуза и два гражданских. Зачем столько? Не хватало знаний?
— Нет, не поэтому.
В 2007 году меня назначили директором ЛенСпецСМУ, весьма крупной строительной компании даже по российским размерам.
— Вы пришли туда в 2003-м главным инженером?
— Сначала занимал эту должность в дочернем предприятии, потом его возглавил. Акционеры увидели, что вроде соображаю, сделали начальником головной компании. С чего, собственно, и начинался "Эталон".
И вот на очередном техническом совещании я начал строить инженеров. Один из них, взбешенный моими замечаниями, сказал: "Геш, ты же ни фига не смыслишь в стройке! Че лезешь? Иди, управляй, а тут мы сами разберемся".
В тот момент меня замкнуло. И я действительно пошел. Учиться. С красным дипломом окончил Архитектурно-строительный университет по специальности "промышленное и гражданское строительство". Вернулся, показал всем документ, и люди успокоились. А в 2009 году в том же университете прослушал курс по экономике в строительстве. Потом уже защитил докторскую диссертацию. Это 2012 год.
— Сами писали работу?
— Практически да. Хотя, каюсь, кое в чем помогли друзья и коллеги. У меня была сложная защита.
— "Диссернет" пробивал вашу диссертацию на плагиат?
— Обязательно. Очень много раз.
— И?..
— Не нашли ни единой запятой, к которой можно придраться. Время в этом смысле было суровое. Тогда власти обратили внимание, что бизнесмены, правительственные чиновники стали часто проводить защиты.
Тема моей диссертации звучала так: "Вертикально интегрированный строительный холдинг". И писал я, собственно, об "Эталоне". Защита проходила в университете в Питере. После чего предполагалось подтверждение в ВАКе в Москве — такова стандартная процедура, но мне неожиданно сказали, что второй этап пройдет у так называемого черного доктора, иными словами, перед комиссией из экспертов, которых в глаза не видели ни мои консультанты, ни я.
И мы поехали в Пензу.
Вот тогда я понял, что конкретно попал. Стал думать...
Обычно докторская защита продолжается 45 минут, я же решил уложиться в Пензе за 20. Мне говорят: с ума сошел? Но я все рассчитал. Защита проходит как: ты докладываешь, все сидят, зная, что тайминг — академический час. Никто особо не слушает, не готовится спрашивать, каждый занимается своими делами: кто-то листает диссертацию, другие сидят в гаджетах.
А я атаковал, застал врасплох.
И тактика сработала, я получил 22 белых, положительных, шара.
— А черных?
— На всех трех моих защитах ни одного. Ни разу! И в Пензе предложил: задавайте вопросы, диссертация у вас в руках. Если чего-то не знаю, значит, не отвечу.
Мне поверили. И вы, надеюсь, верите, что сам защищался.
— На коллег это произвело впечатление?
— У нас лишь два доктора экономических наук в компании. Наш акционер и я.
— А военная школа полезна бизнесу?
— Очень! Вопросы управления, которые внедряются в армии, на 100% подходят к гражданской жизни. Умение планировать, оценивать обстановку, принимать решения, не торопиться. Семь раз отмерь, один раз отрежь — это там, в войсках. В уставе есть отдельная процедура, где четко написано, как действовать: делай то, потом это и не отклоняйся. Выполняй, как сказано. Тем более в авиации, где все инструкции оплачены кровью испытателей.
— И как это работает на практике? В бизнесе, на мой взгляд, человек должен обладать определенным полетом фантазии, чтобы креативить, находить нестандартные решения.
— Ну, смотря где.
— А если действуешь строго по уставу, далеко ли уедешь? Как в армии говорят: копай с утра и до забора.
— Мы же обсуждаем с вами правильность принятия решений в бизнесе. Пока не оценил обстановку, нет смысла ломиться. Конечно, у кого-то есть чуйка, которая выручает. К примеру, акции поднялись — бах, ткнул и угадал. Но можно же и промахнуться.
В строительстве так нельзя. Невозможно полагаться только на удачу.
— Вот смотрите. Командир ведь всегда прав?
— Не обсуждается!
— И приказ должен быть выполнен. Но начальник такой же человек, имеет право на ошибку, а ты не можешь возразить, сказать что-то в ответ. Понимаете, формула "я — начальник, ты — дурак", на мой взгляд, не подходит для бизнеса.
— И не для авиации. У меня это не работало. Если бы командир приказал прыгать с парашютом, не стал бы бездумно этого делать, поскольку вижу реальную ситуацию в небе и сам знаю, как лучше поступить.
— А случались моменты, когда мог понадобиться прыжок?
— У меня нет, слава богу. Хотя двигатели отказывали. Это самое страшное.
— Да, звучит пугающе. А сколько их было, двигателей?
— Четыре.
— Вырубался один?
— Да. Самолет в воздухе практически не реагирует на это.
Посадка тоже без проблем. Пальцы двигаются на автомате, один движок стоит на нуле, и ты гоняешь тремя. Палец не находит четвертый, поначалу неприятно, а потом привыкаешь.
— Каково садиться в плохую погоду?
— Приходится, если некуда деваться и на запасной аэродром не уйти. Даже в сложных, очень жестких условиях идешь на посадку.
Я садился при нижней кромке 50 метров, а допустимо — 100. Есть еще заход по огням высокой интенсивности. Если бывали в кабине пилота, наверняка видели: когда подлетаешь к любому аэропорту, такая стрела гонит очень яркие огни, они заметны даже в тумане.
Очень неприятно, когда визуально не наблюдаешь полосу. Выныриваешь за 50 метров, а это три секунды полета. Увидев землю, ты должен сориентироваться, выровнять самолет, сесть. Голова не успевает сообразить, все происходит на автомате. А что делать?
— Это где с вами было?
— Конкретно тот случай — в Братске.
Все аэропорты вокруг закрылись и не принимали самолеты. Это же не так: куда хочу, туда лечу. В Барнаул можно? Нельзя. В Иркутск? Нет. В Красноярск? Тоже. И все.
Вынужден направляться на тот аэродром, на котором дали разрешение на посадку.
Нас предупредили: в Братске условия жесткие. Заходите аккуратно.
Полетели. Жить-то хочется. Когда приземлились, мой бортовой инженер из экипажа Ан-12 снял наушники и впервые в жизни сказал: "Я с тобой, придурком, больше не полечу". Я спросил: "Коль, почему?" Отвечает: "Ты же нас чуть не угробил". Я говорю: "Но не убил же". Бортинженер согласился: "Ладно, тогда еще полетаем…"
Поэтому хладнокровие, выдержка летчикам очень нужны.
— Хлопнули после такого приземления по рюмашке?
— Конечно! Послеполетное — это святое. Традиция не нарушается. Она придумана нашими дедами.
— Сколько обычно выпивали?
— По полтинничку и — домой.
— Беленькая?
— Только водка. На борту вина никогда нет. Либо спирт, либо водка. Третьего не дано.
— Так спирт или водка?
— Спирт. Разбавленный.
— Вернемся к бизнесу. Насчет того, кто начальник, а кто дурак. Допускаете плюрализм?
— Иные мнения? Конечно. Единолично никогда не принимаю решения. Не достиг еще совершенства, чтобы все правильно угадывать. Полагаюсь на коллегиальные органы. Есть правление, совет директоров… Корпоративное управление у нас сильно развито. И нет такого, чтобы кто-то взял и решил без согласования с коллегами. На любом документе должно быть несколько подписей. Сейчас все делается в электронном виде, документируются все шаги. Все согласовывают, и лишь тогда решение выходит на мой уровень.
Стараюсь, чтобы каждый менеджер участвовал в обсуждении. Независимо от ранга. Даже небольшие начальнички, как называю их, иногда дают хорошие советы.
— Называете обидно, на самом деле.
— Ко мне на совещания обычно приходят мои замы и директора дочерних предприятий…
— Перебью: сколько народу у вас работает?
— Семь с половиной тысяч. Так вот: иногда замы берут с собой руководителей нижнего уровня. Скажем, начальников отделов. Поэтому я так ласково и сказал: начальнички. Тут нет ничего уничижительного, на меня в компании никто не обижается.
— Так думаете?
— Надеюсь на это.
— А название, кстати, чье? "Эталон".
— В 2007-м появилось желание переименовать компанию. ЛенСпецСМУ, согласитесь, тяжеловато звучит. Особенно на английском. Это же непереводимо. А с 2009 года мы готовились к выходу на IPO на Лондонской бирже. Как расшифровать бренд иностранцам? У нас тогда был бизнес-центр "Эталон", вот я и предложил: давайте так назовем. Хорошее, красивое слово. И мы вышли в Лондон как "Эталон". Сейчас все наши компании переводим на это название.
— Дословный перевод с французского — образец. С претензией звучит.
— Да, хочется быть лучшими.
— Но я ведь не зря спросил вас о перфекционизме. Это не только привычка ловить голыми руками охотничьи ножи. Человек, стремящийся к идеалу, отвергает все, что не соответствует ему. А как построить совершенный дом или квартиру?
— Это невозможно, согласен. Изначально слово "эталон" было идеей моего первого акционера. Мы его убеждали теми же аргументами, что и вы приводите, но он предлагал не переносить буквально значение на стройку. И решение было принято.
— А вы теперь вынуждены позиционировать себя как образцово-показательная компания.
— Стараемся с коллегами делать все возможное, чтобы соответствовать. Но вы абсолютно правы: идеала достичь невозможно. В строительстве, по крайней мере.
— Вы в этом бизнесе уже сколько лет?
— 17.
— Достаточно, чтобы устать. И какая у вас сегодня мотивация?
— Может, пафосно прозвучит, но расскажу как есть. Когда-то я как директор участвовал в строительстве первого своего дома. До сих пор помню это состояние, балдею, что я это сделал.
— Что это был за дом?
— "Золотая гавань". Красивый комплекс необычной архитектуры. Реально я оказался на проекте в двух, как модно говорить, ипостасях. Был директором дочернего предприятия, собравшего восемь крышных котельных. К слову, первых подобных в городе, и это отдельная гордость. А заканчивал проект директором ЛенСпецСМУ. Это 2008 год.
"Золотая гавань" видна с Западного скоростного диаметра Петербурга, шикарно смотрится.
Так вот отвечаю о мотивации. Прошло более 15 лет, а у меня интерес к строительству прежний.
— Есть объекты, которыми гордитесь?
— Думаю, они все этого заслуживают. Мы каждый раз делаем что-то новое… Но, пожалуй, больше всех мне нравится тот комплекс — "Золотая гавань".
— Первая любовь.
— Наверное…
Он действительно особенный. Делали белорусские проектировщики. В Питере больше нет подобной архитектуры. Этот комплекс крайний.
— Почему говорите "крайний", а не "последний"?
— В авиации так принято. 13-го не летать. Женщин на борт не брать. Водку на весу не наливать. Чокаться в конце с дамой, чтобы, значит, не переводились.
Ну, много всяких заморочек у пилотов, а чем они обоснованы, никто не знает…
— Продолжим эталонную тему. Критику принимаете?
— По-честному, слышать ее не очень приятно, но со стороны дольщиков она, как правило, справедливая. Есть, конечно, придирающиеся, которые видят муху на стекле. Но чаще говорят правду. И советы, замечания помогают нам не делать новых ошибок. Хотя они неизбежны.
— Почему?
— Увы, качество работников строительной отрасли катастрофически падает. Нет прежних мастеров — кладчиков камня, кирпича, маляров, штукатуров...
Мы же потеряли профтехучилища. Не только строители, все отрасли промышленности. Качество образования ужасное, даже у тех, кто оканчивает вузы. Мы вынуждены с третьего курса института начинать ловить хотя бы более или менее к выпуску соображающих. Брать их к себе и доучивать.
— У вас есть объяснение этому падению?
— Ушла идея. Вы еще застали времена, когда гордились рабочими специальностями. Окончить ПТУ, техникум не считалось постыдным. А потом все пропало. Пошли менеджеры, экономисты, финансисты…
Средний класс был утрачен. Качество специалистов, приходящих на производство, ужасно. Мы потеряли минимум 10 лет. Если не больше.
— Мы — это компания?
— Страна. И мы как "Эталон". Теперь вынуждены собирать силы, что-то делать, двигать, создавать училища, проводить мероприятия, объясняя молодежи, что нет ничего позорного в среднем техническом или специальном образовании. Совсем не обязательно всем стремиться в вузы. Получив хорошую профессию, можно зарабатывать приличные деньги. Другой вариант — сидеть менеджером, штаны протирать за копейки…
— У вас в компании большая текучка?
— Нет. Если кто-то хочет расти, а у нас физически нет такой возможности, поскольку не может быть — условно — пять или десять директоров, отпускаем людей. Даем хорошие рекомендации, воспитываем.
Но "Эталон" развивается динамично, в 2022 году мы вышли в новые регионы. До этого были Питер, Москва и Подмосковье. Сейчас добавились Ленобласть, Екатеринбург, Новосибирск, Казань, Тюмень.
— Стоит овчинка выделки?
— Считаю, мы стратегически угадали.
Требования к застройщикам в Москве и в Питере со стороны властей сильно ужесточились. И они, с моей точки зрения, правы. И у банков политика по отношению к нам очень строгая. Чтобы получить проектное финансирование, надо доказать, что объект правильный и он заработает денег.
Города растут быстро, не каждый муниципальный бюджет может успеть развить инфраструктуру, вложить достаточные средства в социалку. Если построены дома и в них поселились жители, все должно соответствовать установленным нормативам. Где детский садик, поликлиника, дорога, новые маршруты общественного транспорта? Если безвольно и бездумно разрешать строителям делать то, что они хотят и где хотят, это камнем ляжет на бюджет города. Поэтому такие крупные мегаполисы, как Москва и Питер, которые привлекательны для инвесторов, вынуждены защищаться. И делают они это весьма просто. Тебе предлагают участок, ты покупаешь, если есть деньги. Раньше просили — условно — 5 рублей, сейчас требуют 25. Не хочешь — не бери. Считаю, это правильно, потому что в столицу со всех сторон приходят люди с деньгами. Есть у них миллиард-два — и построили домик. А дальше правительство Москвы должно обеспечивать инфраструктуру. Но это неправильно.
В регионах ситуация иная, там не хватает современного жилья. Много частных домовладений в центре городов. В золотом месте дымят угольными печами… Так быть не должно, людей надо расселить, как делает Москва. И строить красивые дома. Поэтому потенциал в областных, краевых городах большой.
— А деньги у людей в провинции есть? Чтобы покупать построенное вами по эталонным стандартам.
— Есть. Мы же для регионов разрабатываем несколько иные стандарты.
— Пониженные?
— Подход чуть другой. В Москве и Питере строят серьезные дома — дорогие, высокие, с хорошими гранитными фасадами. Почти все — бизнес-класс. Это находит своего покупателя.
— В глубинке трубы пониже и дым пожиже?
— Там в любом случае не разрешают строить высотные дома. Что, пожалуй, правильно. А кирпично-монолитные технологии остаются теми же. Их никто не отменял.
Все упирается в экономику. Сейчас строить в больших городах стало намного сложнее. И наш выход в регионы, можно сказать, вынужденная мера. Надо бизнес сохранять.
— Перевожу на русский: в Питере и в Москве конкуренция выше, а маржа ниже. И толкаться локтями в столицах больнее.
— Да, значительно.
— Проще пойти в регионы, где не так много игроков.
— Если сможешь стать там первым, имеет смысл попробовать.
— Первым парнем на деревне?
— С уважением отношусь к местным застройщикам, но они конкурировать с нами не могут. Вот пример Омска. Там мы купили 220 гектаров. Огромная территория!
Сразу начали строить 14 корпусов, поставили 22 башенных крана. Для омичей это экзотика. Они так не делают. У них стоят два крана максимум. И строят три года. Продают по чуть-чуть. Им и хватает. А город не развивается.
Сейчас мы закрываем в Омске 60% от всех продаж в городе. И наши предложения разнообразны. Это другая технология, иной подход к стройке.
— При этом вы не входите в первую десятку строительных компаний России.
— Смотря по какому параметру считать. Если брать двадцатку лидеров, мы в середине — девятые, одиннадцатые. Так примерно. Но мечтаем к 2027 году войти в тройку по стране. Это стратегия компании.
— Что для этого нужно?
— Многое. Увеличить земельный банк, снизить себестоимость, улучшить качество… Масса параметров.
Продажи зависят от того, тебя любят или нет. Могут стоять два дома — Гены и Васи. У одного покупают, а у другого нет. Потому что первый надежный, и все это знают. Вот по такому принципу и хотим войти в топ-3.
— Слышал, вас связывают особые отношения с главой Петербурга Александром Бегловым. Как вы сошлись?
— Я познакомился с Александром Дмитриевичем в начале нулевых, когда он был вице-губернатором. Затем Беглов уехал работать в Москву, и мы периодически общались. В 2017-м он вернулся в родной город и, естественно, вспомнил, что мы встречались раньше. С тех пор стали чаще видеться, хотя и не могу сказать, что вместе ходим по дружеским вечеринкам. Бывает, оказываемся в одних местах, но я не уполномочен рассказывать детали наших встреч.
— Связь чиновника и бизнесмена — это коррупция?
— Нет. Александр Дмитриевич не допускает подобных отношений. Он выстроил все предельно четко, и повлиять на него никто не может.
— Давайте цифирью проверим. На какую сумму у вас было прежде контрактов в Петербурге?
— Мы принципиально не работаем с госзаказами. Так исторически сложилось. Один раз участвовали в строительстве школы и детского сада по заказу города. Это все.
Школа нужна была быстро. Никто не верил, что возможно построить в такие сроки. Даже я сомневался. Но Александр Дмитриевич сказал: надо. И получилось так, что мы закончили школу ровно в те сроки, которые прописывали. Это было пять лет назад.
С того времени объемы в Питере у нас остались примерно теми же, они не выросли. Это не зависит от того, кто губернатор, какая власть в городе. Все решает исключительно бизнес: сколько смогут горожане купить из построенного нами? В Питере острая конкуренция, это все знают.
— А в Москве как у вас с городскими властями?
— У нас со всеми ровные отношения. И в регионах нет никаких проблем.
— Но Белокаменная — это государство в государстве.
— Согласен, управление Москвой иное, нежели другими городами. Мне как менеджеру кажется, здесь все делается гораздо быстрее и эффективнее. Но из этого не следует, будто в том же Питере плохо. Там немного иначе.
В Москве так выстроена структура, что все работает четко, по правилам и нормам. Даже чиновники как часы. Это, конечно, нравится. Не надо пороги обивать. Пришел, сдал документы, получил ответ и — все. Здорово!
Мы в Москве с 2008 года. 16 лет. Значительный срок. Тем не менее "Эталон" не настолько еще узнаваем, как другие столичные компании.
— Ваш взгляд на ситуацию в бизнесе с учетом реалий последних двух лет?
— Пока есть еще запасы. Во-первых, уже построено какое-то количество жилья. Во-вторых, выдаются разрешения на новое строительство. Да, маржинальность проектов, несомненно, будет падать. Уже и ипотека другая становится, и материалы дорожают, и рабочая сила…
Честно говоря, даже не знаю, как с этим бороться. Рассматриваем варианты привлечения строителей из-за границы. Это Вьетнам, Индия, Мьянма, Лаос...
Вопрос серьезный, к нему надо готовиться и как-то решать. Пока все прорабатывается на уровне МИДа.
Я познакомился с министром строительства Мьянмы и уже приглашен в гости.
Мы плотно работаем по поставкам из Китая. Много нюансов, которые тянут маржинальность проекта вверх или вниз. Поэтому надо все варианты использовать.
Попробовали Турцию. Присматриваемся к Ирану. В нашей стране оказалось много чего хорошего. Скажем, ни к чему везти облицовочный камень из-за рубежа, если он есть в Дагестане. Кто раньше об этом знал?
Надо возобновлять разработки, вкладывать деньги, инвестировать в свое, родное.
— Вопрос качества остается. С учетом того, о чем мы говорили: перфекционизм, эталон…
— Согласен. Но, повторю, сейчас в стране нам стало лучше. Основные материалы в строительстве — бетон, металл. Мы думали, будет проблема с окнами. Ее нет. В России научились делать что угодно, все комплектующие…
— А плитка, сантехника?
— Есть китайцы. Я бывал на фабриках в Поднебесной и могу свидетельствовать: там в состоянии изготовить любую плитку. Все зависит от денег. Если закажете за 3 рубля, изготовят за эти деньги. Захотите за 30, получите уровень качества уже на эту сумму.
— Вы сказали, что к 2027 году хотите войти в тройку лидеров отрасли. Рассчитываете, что другие упадут?
— Во-первых, кто-то наверняка опустится. Мы надеемся удержаться, поскольку разрабатываем новые технологии строительства. С текущего года будем внедрять модули. У нас много всяких инноваций, которые, надеюсь, выстрелят как раз к 2027 году. Начнем больше зарабатывать и тратить.
— Но шок от санкций прошел?
— Да, мы уже оклемались, знаем, что делать. Опять возобновляем политику приобретения земельных участков, выходим в новые регионы.
— И все равно последние изменения нерадостны, вы явно настраивались на другое.
— Знаете, чувствую себя счастливым, верю в свою удачу, мечту, в то, что у меня все получится.
— Тогда давайте определимся с вашей мечтой. В чем она?
— Если по компании, то уже говорил вам: в 2027 году войти в топ-3 по Российской Федерации.
— А личное?
— Выдать замуж внучку и быть к этому моменту еще в работоспособном состоянии.
— Сколько ей?
— Ирине 11 лет. Вот такая у меня мечта.
Хочу двигаться вперед. Ни я, ни мои коллеги не можем стоять на месте, топтаться. Кто сидит на одном месте ровно, тот ничего не добьется. Поэтому мы бегаем.
— А для души у вас что?
— Хорошо бы найти время посидеть с удочкой, половить рыбку. Может, погонять по водной глади, на мотоцикле.
— Есть такой аппарат в хозяйстве?
— Есть. Все есть. И снасти, и спиннинг, и Финский залив рядом с домом. Времени нет.
— Когда последний раз наживку забрасывали?
— Наверное, в прошлом году.
— И как улов?
— Вытаскивал щуку на 4 килограмма. Потом фото покажу.
— А самый большой трофей?
— Когда еще служил, на Камчатке, на горной реке, где рыба шла на нерест, вытащил кижуча килограммов на 15. Еле справился. Зверь был. Красный, горбатый…
— Вы говорили, что любите Питер, но родиной, полагаю, считаете Дальний Восток?
— Там я появился на свет. Он остается в сердце и в воспоминаниях.
— Кто-то из родни живет сегодня в тех краях?
— Сестра старшая, больше никого нет из близких.
— Сколько вы там провели?
— С рождения — 17 лет. И потом еще 15 отслужил.
— Тянет?
— Конечно. Там могилы родителей, мама, папа похоронены…
Прошлое не оставляет. Не могу сказать, что Питер стал моей родиной, хотя и прожил в нем почти 37 лет.
— Представляете себя на пенсии?
— Пытаюсь, но не получается. Никак не могу понять, что буду делать. Вот и жена говорит: ты и так-то ненормальный. Мне хочется движухи все время, куда-то бежать, что-то делать.
Жена смеется: приезжаю на дачу и в одни выходные перекладываю дрова справа налево, а через неделю — слева направо. Она спрашивает: зачем?
— Действительно?
— Кайф ловлю от того, что чем-то занимаюсь, не сижу без дела.
— Никогда не вели дневник?
— Вот сейчас написал часть книги. Переношу на бумагу, что помню. Жалею, что раньше не записывал рассказы мамы с папой. Надо было все фиксировать, но мама рано ушла, и ничего не осталось в памяти.
— Сколько ей было?
— 63 года. А мне в ту пору 21.
Она свердловчанка. После войны поехала на заработки на Дальний Восток. Отец родился в Приморском крае. Он из семьи переселенцев с территории нынешней Украины. Из Днепропетровска. Оттуда все его родственники.
— Общаетесь?
— Конечно. Продолжаем. С двоюродными братьями, сестрами.
— Вы сказали: есть часть книги. Сами пишете или диктуете?
— Самостоятельно. На компьютере.
Вот лечу куда-нибудь, желание появляется, записываю. Хочу своими руками все сделать.
А надиктовывать, отдать правильному редактору, чтобы все поправил, причесал... Такое не люблю.
— Говорю же: перфекционист! А название уже есть у книжки?
— Предварительно — "Моя жизнь".
— Свежо.
— Ничего умней не придумал. Я же летчик, строитель. Вам легче, можете много названий придумать. Еще такой вариант есть: "Моя жизнь, пока помню".
— Недавно был юбилей Станислава Ежи Леца, известного польского писателя, мастера афоризмов. Он говорил: то, что человек умер, еще не значит, что он жил.
Поэтому "Моя жизнь" — хорошее название. Главное, чем наполнить, каким содержанием.
— Да-да. Родился и не умер.
— А какой праздник вы считаете своим профессиональным, Геннадий Филиппович?
— День авиации и День строителя.
Второе и третье воскресенья августа. Подряд идут.
— Тост у вас есть обязательный?
— За то, чтобы у нас все было и нам за это ничего не было.
— Универсально.
— У летчиков еще: сколько взлетов, столько и посадок. У строителей какого-то козырного даже и не вспомню… Вы задаете вопросы, ответы на которые сразу в голову не приходят, лихорадочно думаешь.
К следующему разу подготовлюсь…
ТАСС не поддерживает употребление алкоголя. Чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью.
