«Молодые парни «горели»: воспоминания нижегородских ликвидаторов об аварии на Чернобыльской АЭС

Ликвидаторам помогали сотрудники Волжского речного пароходства В числе прочих специалистов ликвидировать последствия взрыва энергоблока Чернобыльской АЭС помогали работников судовых ресторанов и члены экипажей теплоходов Волжского объединенного речного пароходства (ВОРП). Об этом рассказали в пресс-службе судоходной компании. В июне 1986 года по приказу начальника на реку Припять из Волжского бассейна отплыли 10 пассажирских дизель-электроходов. Ликвидаторы использовали суда как временное жилье: речники организовали для специалистов круглосуточное питание, дозиметрический контроль после каждой смены на территории АЭС и дезактивацию зараженных одежды и обуви. Также на помощь ликвидаторам аварии были высланы теплоход-водолей «Вятка-2», в задачу которого входило снабжение питьевой водой людей на пассажирских теплоходах, и теплоход-плавмагазин «ПМ-634», подвозивший продукты из Киева к стоянке. С 1986 по 1989 год в борьбе с чернобыльской радиацией приняли участие 1147 работников Волжского пароходства. 27 из них состоят в обществе ветеранов войны и труда судоходного предприятия. Пароходство ежегодно организует для ликвидаторов памятные мероприятия и помогает пенсионерам материально. Солдаты-срочники умирали от радиации Василий Карпенко, в прошлом – участник работ по ликвидации катастрофы на ЧАЭС, а ныне – полковник в отставке и ветеран атомной энергетики и промышленности, попал в Чернобыль в 1987 году. Ранее военный, занимавший тогда должность командира полка, был отправлен служить в одну из частей закрытого города Арзамас-16 (сейчас – Саров). Своими воспоминаниями ликвидатор делится на сайте Союза офицеров – ветеранов ВСЧ АЭП. Летом 1986 года в полк Карпенко привезли один из первых взводов военных строителей-ликвидаторов, который состоял из девятнадцатилетних солдат-срочников. Перед ними поставили задачу срочно охладить энергоблок и укрепить его фундамент, для чего под реактором создали бетонную подушку, ставшую впоследствии дном саркофага. Строители работали в сверхтяжелых условиях – у основания сооружения их ждали высокая температура, теснота, сложные грунты и высокие ионизирующие поля. «Это были те самые ребята, которые работали вместе с шахтерами. Все они набрали запредельную дозу радиационного облучения. Несмотря на то, что командованием полка было сделано все возможное, чтобы создать им наиболее комфортные условия проживания (уже не прохождения службы!), смотреть на их мучения без содрогания было невозможно. Они жили на обезболивающих препаратах», – ужасается Карпенко. «Потом военных строителей срочной службы заменили на военнообязанных. Но пока «маховик» на откомандирование для ликвидации катастрофы на ЧАЭС гражданских специалистов и «партизан» (как в народе называли военнообязанных) раскручивался, молодые парни «горели» и делали работу. Не делать ее было нельзя, или отложить на потом. Если бы реактор опустился на уровень грунтовых вод, и образовалась «критическая масса» – не жить Европейской части земного шара. Это понимали все», – вспоминает военный. Позднее подполковник Василий Карпенко и сам был отправлен в спешно созданную часть и после глубокого инструктажа в Москве попал в Днепродзержинск с группой старших офицеров. Затем командование части прибыло в Чернобыль. «При подъезде к городу Припять меня охватило такое ощущение, что волосы на голове встали. Вид был устрашающий. Пустой город, обнесенный колючей проволокой, посреди прекраснейшего весеннего хвойного леса, по этажам домов из-за выбитых оконных рам гулял ветер. А ведь совсем недавно в нем слышен был звонкий детский смех, шум машин и задорная музыка. Справляли свадьбы», – описывает Карпенко свои первые эмоции от места аварии. Перед новыми военно-строительными частями поставили задачу усилить колонны, восстановить разрушенные помещения, а также заменить вентиляцию и всю кровлю – более 34 тысяч квадратных метров покрытия. На ЧАЭС военные сразу получили накопители и дозиметры, чтобы осмотреть саркофаг – мрачный защитный короб из металла и бетона. «Зрелище впечатляющее. Мавзолей, выкрашенный в темно-серый цвет, угнетающе действовал на психику: казалось, что там, внутри, на какое-то время притаилась смерть. Это не факт, что ее на некоторое время укротили – время возьмет свое, хотя делали на совесть. Но ведь и станцию строили как бы на совесть. А вот что получилось», – пишет полковник в своих воспоминаниях. Рассказывает Карпенко и о проявившихся почти сразу же проблемах со снабжением. «С дозиметрическим контролем получился конфуз: нам не заменили обмундирование, по причине отсутствия на складе. На вопрос: «Что делать, кепка «звенит?», мы получили такой же прямой ответ: «Выбейте ее, чтобы пыль ушла», – пишет военный. Когда в конце апреля 1987 года на смену Карпенко приехал другой командир, полковнику вручили справку о полученных дозах радиации. «То, что я увидел, привело в шок. Там стояли цифры далеко не соответствующие данным моих «таблеток-накопителей» и «карандашей-дозиметров». Но начальник пояснил, что на это есть распоряжение министра здравоохранения Украины – писать не более 10 бэр. Но тогда я не думал, что это приговор. Позже пришлось столкнуться с бюрократическими препятствиями чиновников, скажем, при оформлении представления к награждению», – завершает свой рассказ полковник Василий Карпенко. Ликвидаторы из ВНИИЭФ в Чернобыле На момент чернобыльской катастрофы будущий доктор технических наук и главный научный сотрудник отделения № 5 Лев Беловодский уже работал в ядерном центре ВНИИЭФ в Арзамасе-16. Во время работ по ликвидации загрязнения он был назначен главой специально созданной службы радиационной безопасности. По словам Беловодского, предприятия Минэнерго и Минобороны страны вместе с военными не имели опыта ликвидации радиационных катастроф и не справлялись с последствиями аварии на ЧАЭС. Правительству СССР пришлось привлечь к работам Министерство среднего машиностроения, ранее участвовавшее в ликвидации последствий кыштымской аварии 1957 года. В итоге была сформирована служба радиационной безопасности Управления строительства № 605 (УС-605), которой предстояло спроектировать и построить саркофаг над четвертым энергоблоком. «Нам было поручено создание структуры, штатов и технического оснащения отдела дозиметрического контроля. Строителям предстояло работать в очень жестких радиационных полях – на кровлях фон составлял до 10 тысяч рентген в час (при смертельной дозе более 500 рентген). На территории, где предполагалось размещать нашу технику и оборудование, уровень радиации достигал 400 рентген в час», – рассказывает Лев Беловодский. Инженеры ВНИИЭФ рассчитали, что на 50 тысяч строителей саркофага нужно около 300 сотрудников, занятых радиационной разведкой, контролем доз облучения, а также настройкой специальных приборов. В помощь профессиональным дозиметристам сформировали из военных-строителей роту химзащиты и переподготовили 40 офицеров на специальность «дозиметрист» для бытовых замеров. Но большая часть работы легла на профессиональных дозиметристов, число которых в 1986 году превысило сто человек. Всего в сооружении саркофага приняли участие 1100 квалифицированных специалистов, среди которых – семь начальников отделов из предприятий со всей страны. «Возглавляли эти службы сотрудники ВНИИЭФ, потому что имели опыт полигонных работ. Наша ядерная деятельность привела к тому, что мы создали аппаратуру и оригинальные методики для контроля излучения. В Чернобыль мы приехали со всем своим – от иголки до электронно-вычислительных машин. Это создало костяк промышленной дозиметрии, и дальше мы стали работать вахтовым методом», – отмечает ученый в своем рассказе. Узаконенным нормативом допустимых дозовых нагрузок на человека в Чернобыле было 25 рентген, в обычных же условиях для увольнения из УС-605 было достаточно пяти. Получившие такую дозу сотрудники отправлялись на обследование к медикам, а затем покидали службу, при этом им полагалась повышенная оплата. По данным организации «Союз Чернобыль», в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС приняли участие примерно 680 человек из Арзамаса-16. Среди них – медики, дозиметристы, водители, работники управления механизации, маляры, штукатуры, крановщики, сотрудники рабочего снабжения и прочие специалисты. Лев Беловодский утверждает, что ни у кого из них в итоге не выявили лучевую болезнь. «Среди людей было много добровольцев; мы, кстати, тоже по собственной инициативе ходили к Харитону, к Негину и просили: «Пошлите нас в Чернобыль». Обстановка там очень тяжелая и дозиметристы нужны до зарезу. Некоторые горожане стали с укоризной спрашивать нас, почему мы еще не в Чернобыле. Мы готовы были даже взять отпуска, но Е. А. Негин приказал сидеть и ждать. Видимо, ему уже было известно, что Минсредмаш и ВНИИЭФ собираются привлекать к ликвидации последствий катастрофы», – вспоминает руководитель службы радбезопасности. Из всех республик СССР атомное загрязнение приехали ликвидировать около 600 тысяч человек. Беловодский подчеркивает, что в ходе работ особое впечатление на него произвела несогласованность действий разных организаций в критической ситуации. «Там творился неописуемый беспорядок, мы были просто в шоке, когда узнали, что происходило. Привлекалась масса министерств и ведомств, и у каждого была собственная служба безопасности со своими инструкциями, которые даже и близко не предусматривали действий в такой экстремальной обстановке. Вспоминаю книгу Пикуля «Моонзунд» о русском флоте в Первой мировой войне, которая начинается так: «Россия не была готова к войне. Россия никогда ни к чему не готова – это нормальное состояние России». Собственно, в Чернобыле случилось то же самое», – подытожил ликвидатор. Рекомендуем также прочитать материал «ФедералПресс» о том, почему Чернобыль остается угрозой для мира даже спустя 38 лет. Фото: личный архив семьи Геннадия Душакова, пресс-служба компании «Волжское пароходство», РИА Новости / Стрингер