Поэт Владимир Вишневский объяснил, почему не переживает за русский язык
На сетевом телевидении «Вечерней Москвы» открылась новая программа — «Еще не вечер». Гостями ее становятся яркие, интересные люди. Одним из первых мы позвали в эфир старинного друга нашей газеты, замечательного поэта Владимира Вишневского, решив, что встреча с ним будет подарком для многих, ведь там, где появляется Владимир Петрович, всегда бывает и тепло, и душевно, и весело.
Наверное, можно было бы выстроить интервью так, чтобы все ответы на вопросы Владимир Вишневский давал исключительно своими острыми и смешными одностишиями или эпиграммами, уж больно они хороши. Но оставим идею до следующего раза.
— Владимир Петрович, вы известный ценитель языка. Помню, услышала фразу «Жить, чтобы выложить» и была потрясена: вроде все на поверхности лежит, а поймает и услышит не всякий... Но с нашим языком точно что-то происходит. Что?
— Да, фразе этой лет десять… Ну что происходит. Язык живет, осваивает жизнь. Позволю себе собственными словами изложить фразу великого Тургенева, всем прекрасно известную еще со школьной программы: «Во дни сомнений…» В школе, правда, эту цитату обрывали перед словами «Не будь тебя, как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома»... Я всегда выводил из нее мысль о том, что наш великий язык — это самая мощная и эффективная отрасль на едином взбудораженном пространстве теперь уже объятной нашей родины.
И я выразил тургеневскую мысль по-своему: «Язык наш — гений креатива, нет круче отрасли в стране. Не даст соврать тому, кто слышит, и это — наше, это свыше! «Ведь я тебе практически не вру» — сказать так можно только в нашем Ru». Эта фраза незамысловатая — «ведь я тебе практически не вру» — узнаваемая и в некотором смысле парольная, говорит о том, что то, что может выразить русский язык, не ущемляя других великих и значимых языков, — уникально. Переведи ее на другие языки — и что? Это ведь только у нас слово «практически» может означать «ровно наоборот».
— Надо же, никогда не задумывалась об этом, а ведь точно так! Практически...
Двуязычный дар: как сложилась судьба писателя Владимира Набокова
— И точно так же только русскому уху с 1990-х годов понятна фраза «в подъезде собственного дома». Но говорить я об этом могу долго: в моих жилах течет русская речь, я в языке купаюсь, наслаждаюсь им и восхищаюсь. Не сочтите за пафос, но в стихах об этом можно сказать так: «Как ни улучшится погода, у нас — своя природа-мать. У нас любое время года — задача перезимовать. Язык наш — он сурово-зимний, в стихах ли, в разговорной прозе нормально «варежку разинуть», а то и афоризм «сморозить». Сморозить — и похолодеть, не расхолаживаясь впредь. А есть еще молчанье ледяное… А как я высоко несу пургу? Аж зябко лютому врагу…»
— Очень тонко. Сурово-зимний язык...
— Да, он такой и есть. И ему, русскому языку, несмотря ни на какие опасения, ничто не грозит. Он перемалывает любое влияние и все обращает себе на пользу. Например, слово «облом», такое привычное для нас, когда-то пришло в язык из молодежного сленга. Какое это органичное, угрюмое русское слово — облом! Недаром мое давнее одностишие «В готовности к облому — наша сила» так часто цитировали в сети в пору пандемии.
Что любопытно: язык наш обогащает даже оговорки. Задолго до того, как в нашем дискурсе прописалось слово «мем», своего рода «мемом» стала знаменитая новостная оговорка «но что-то пошло не так». И именно она стала алгоритмом нашей новейшей истории, поскольку это «не так» случается каждый день, из чего и складываются «не самые лучшие времена». Я думал об этом, даже хотел написать трактат на эту тему, но написал в итоге кратко: «Велик, могуч, правдив, о, как мне дорог, язык, где нет сегодня оговорок».
— Подождите, подождите. По-вашему, нет ничего страшного в том, что мы говорим «крайний»?! Или в том, что мама говорит ребенку, что на другой детской площадке «еще больше активностей». И это нормально, что язык англицизирован до беспредела и мы даже то, что имеет русское название, называем английским аналогом?
Писатель Сергей Дмитриев: Нужно больше заинтересованных писателей
— И это приживается, я согласен. Но не стоит этих слов, что прописываются в нашем языке, бояться. Поскольку если они проникают к нам и как-то прописываются, остаются, то это мы их гнем под себя, а не они — нас. Например, бренд и тренд у нас уже не просто гостят. «Бренд ты мой опавший…» — какой современный получился бы романс, а? Язык наш мощен и всесилен, любой бусурманизм приструняет и ставит себе на службу. А еще наш язык благоприятен для создания новых слов. Вы вот вспомнили «жить, чтобы выложить». Да, мы живем в сетевую эпоху. Не хочу перебарщивать с оптимизмом, но у меня в стихах мелькнуло слово «мемоварня». Мем, да. Но при этом — словообразование-то очень русское, ведь правда? Наш современный русский — настолько живая стихия и так мобильно реагирует на все новое, что остается только восхититься, насколько естественен его отбор. Я как литератор какой-никакой фиксировал еще несколько лет назад, как «наше нелегкое время» выражают некоторые специфические, относительно новые глаголы: отжать, продавить, прессовать… И народилось поколение, для которого эти глаголы привычны. А есть глаголы, которые вызвали бы у старших как минимум неприятие: уродоваться, спалиться, слиться… «Столь популярное в столице изящное искусство слиться». Сама жизнь вносит остроумные, рациональные коррективы. Я вот услышал, что досрочную победу в силовых единоборствах сейчас обозначают глаголом «удосрочить».
— Мне кажется удосрочить — это какой-то доской двинуть. Взял доску — и удосрочил ею по башке.
— Забавно… У меня есть цикл такой, «языкозрение». Понимаете, жизнь и язык связаны тесно. Жизнь жестко корректирует те слова, которыми мы что-то декорируем. Язык не дает соврать. «Подтопление» — так не скажешь уже про Орск... И «кукловод» изначально — хорошее слово. Как и слово «пенек». Пенек в лесу. А ассоциируется сейчас с чем-то другим...
— Когда-то давно на нашем телевидении, которое было образцом в смысле грамотности, вдруг появилась передача «Что хочет женщина». А она не может хотеть «что», она может хотеть только «чего». Сейчас говорят «на районе». Уже не в шутку. Вам и это кажется нормальным?
— Забавно, что меня когда-то упоминали в связи с этой программой… «Поэт так не умеет сочинять, как женщина умеет дать понять». Ну тут и спорить не буду, это неправильно. Хуже только «на доме». Выражаясь языком понятного поколения, это какой-то «зашквар». А вы употребляете слово «кринж»? «Испанская стыдобушка и кринж родимый наш…» Понимаю ваше кипение, но и этого не стоит пугаться. Другое дело, что это все не должно засорять личный язык каждого из нас. Ну все, согласен: наверное, все пускать на полный самотек нельзя. Но при этом я верю, что наш язык всегда, на любом этапе своего развития оставляет возможность высказаться красиво и эффективно. «Девушка, давайте не исключать ничего хорошего с моим участием».
— Ужасно смешно. С вами и спорить как-то бесполезно — рассмеешься, и все…
— Ваш смех дорогого стоит. «На смех любимой фермеры сбежались…»
— Владимир Петрович, прекратите! Это до слез уже.
— Вспомнилось: «Да не реви, ведь я тебя смешу».
— Ну и как можно вернуться в серьезное русло… А как вы относитесь к тому, что на мате теперь разговаривают?
— Я в недавней книге своей уделил особое внимание ненормативной лексике, но не как нецензурщине, а как заповедной части русского языка. («Какой экспрессии ресурс! Лишь да хранят нас мера/вкус».) Конечно, я против того, чтобы младшее поколение разговаривало матом. Но в книге я так перефразировал мысль своего коллеги: «Задача наша — русский мат от сквернословов уберечь». И, как сказал поэт Игорь Волгин, «берегите мат от литературы». Не устаю повторять: «Чем дальше живешь, тем яснее, сто раз убеждаюсь на дню: кто-то несет ахинею, а кто-то просто... ответственность».
— Недавно услышала из уст знакомого такой вердикт нашему времени: «Эпоха пошлости». Что-то в этом есть… А вам так не кажется?
— Пошлость — это жупел, универсальный и беспроигрышный упрек. За тридцать лет литературной работы я не раз получал такие обвинения, и простодушно возражал. Бурю вызывали строки «Приучен комсомолом и судьбой застегивать бюстгальтер за собой». Ну хорошо, согласен — на грани. Но все же не пошлость! Само слово «пошлость», кстати, — пошловатое, хотя я настаиваю, что плохих слов в нашем языке нет и даже слово «гнусный» — хорошее. Но люди — разные, говоря банально, этим сказано все об их восприятии. Кстати, пресловутое «как бы» может быть действенным приемом, чтобы выразить любую мысль, не теряя самоиронии. Пусть даже самопародийно. Ну что, как бы ответил? Впрочем, вот еще как бы непошлый стишок: «Один — на коне, а другой — на мели. А средствам всегда адвокатствуют цели. В ином возмущении «Как вы могли?» сквозит восхищение: «Как вы сумели...»
— Да, кстати, вы сказали «пародируешь», а я хотела спросить: а куда они делись, пародии? Ведь раньше их было так много. Как все ждали «Вокруг смеха», и на сцену выходил знаменитый пародист Александр Иванов, такой холодный...
— Что усиливало комический эффект. Да, поэты, особенно неизвестные, мечтали, чтобы он спародировал их строки.
— Куда все это делось?
— Да просто слишком много пародийного стало в самой жизни. И в эру, когда царит хайп, уже не до тонких пародий. И само слово «пародия» — усталое, оно характеризовало определенную эпоху.
— А может, дело не в этом? А в том, что тогда поэты, да и не только, обладали самоиронией, без которой восприятие пародии как жанра невозможно. А как с самоиронией у поэта Вишневского?
— Я когда-то сказал, что самоирония — это истинно серьезное отношение к себе. Но тогда было другое самоощущение и другая самооценка. И сейчас я с этой формулировкой не согласен. Сегодня я скажу, что самоирония — это наиболее адекватное отношение к себе. Хотя спорно и это... Но, конечно, она должна быть, поскольку она корректирует крышу, уберегая от пафоса. И признак забронзовения как раз в том, что человек эту самоиронию утратил.
— И сейчас это — сплошь и рядом.
— Соглашусь. И даже если человек знает себе цену, самоиронию можно имитировать, давая понять окружающим, что ты — адекватен. Но при этом я против того, чтобы интеллигентный человек жил в режиме постоянной самоиронии, вечно себя за что-то публично дербанил, потому что в глазах его условных оппонентов это выглядит как признак слабости. «Ой, опять я облажался, какой у меня топографический кретинизм!» — и так далее. Самоирония — это своего рода этическая гигиена, она позволяет установить контакт и является признаком ума, но перебарщивать с ней нельзя — надо хранить, черт возьми, достоинство.
— Вспомнила вами написанное «Поэт раним и даже убиваем»…
— Было такое, писал… А я вспомнил, как когда-то давным-давно, на совещании молодых писателей, мы слушали Юрия Нагибина, а он цитировал американского поэта Роберта Фроста: «Говорить про себя «поэт» — это все равно что сказать про себя «хороший человек». Но сегодня я все же позволяю себе представляться поэтом. И тут же оговариваюсь: «Я просто менеджер по работе со словом»...
— А много обижали поэта Вишневского?
— И это было. И я обижался. И обижал, грешен. Но Жванецкий хорошо сказал когда-то: «Обида — привилегия слабых».
— Это красиво, но не всегда работает.
— Тем не менее! И вспоминается также затасканное выражение «обидеть поэта может каждый». Так вот нет, не каждый. Но многое кроется в самоустановке и самоощущении. Я всегда жил, да и живу, в таком поле, где ты априори подвержен разным мнениям, в том числе и завистливым, хотя как-то нескромно говорить, что тебе кто-то завидует; я и сам завидую! Но ведь иная похвала может звучать обидно. Но ведь ты сам так хотел быть публичным, так что изволь смириться с тем, что открыт для суждений и оценок вслух. В одной из книг, например, я разбираю, почему вдруг тебе начинают тыкать. Ну почему? Да потому что решают, что так с тобой можно, что ты типа клоун. Самое обидное в обиде — не то, что тебя обидели, а что сочли возможным обидеть. Такой тебе назначили рейтинг.
— Я много лет в ситуациях, связанных с обидами, ссылаюсь на вашу фразу и повторяю: «Как часто подставляют нас, любя! Так поступают только со своими!»
— «Так поступают только со своими» — это уже формула, по которой мы и получаем свое за доброжелательность, обязательность, интеллигентность. «Да, интеллигенты, и съедены будем, успев пропищать, уносимы на блюде: «А что, каннибалы уже и не люди?..»
— Очень грустно на самом деле, что так... Но и аргументов для спора нет. Ну что же... А над чем сейчас работает Владимир Вишневский?
— Завершаю работу над очень московской книжкой, которая называется неологизмом «МосквестЪ». Это книга выстраданная, в ней есть и проза, и стихи, которые объединены моим словом «москвозависимость». Она вобрала все, чем жил и живет мой лирический герой, любовью к этому городу, где я родился и, смею надеяться, пригодился. А еще в работе книга, где понятная аббревиатура SOS расшифровывается как Sтихи Отечественной Sборки.
А вообще, сейчас очень критически отношусь к написанному. Смотрю на избранное иными глазами, понимаю, что многое не выдержало проверки времени — и ушло. Остается все меньше... Но вот главный признак жизни — хочется еще что-то создать.
ЦИТАТЫ
Был отвергаем, но зато — какими!Кто ты такой, что «не припоминаешь »?!В противном случае я стану с вами жить…Любимая, да ты и собеседник!..А Вам я позвоню, когда стемнеет…Так изменял, но в мыслях — никогда!О, не морочь мне голову хотя бы!Боюсь, что я с тобою просто счастлив…О, не греми, любимый, кандалами!Я что-то перестал тянуться к людям…Мадам, не отпирайтесь, я Вам снился!Ты мне роди, а я перезвоню…А я тебя, скорей, люблю чем знаю...Вид из окна — и тот мы проглядели…О, скольких мне уже не полюбить!..О, не люби меня так безучастно!..Здесь нестабильно даже ухудшенье…Вы что, пришли навеки поселиться?
ДОСЬЕ
Владимир Вишневский — один из самых известных современных российских поэтов. Родился 20 августа 1953 года в Москве. Окончил Московский областной педагогический институт имени Н. Крупской, отслужил положенный срок в армии, в Армении.
Первая публикация Вишневского состоялась на страницах «Московского комсомольца»: он даже получил гонорар — 3 рубля! В молодости писал тексты песен, но на заказ работать так и не научился.
Прославился позже — как тонкий поэт и автор одностиший. Активно снимался в кино, проявил себя как талантливый телеведущий, также известен благодаря работе в озвучивании (аудиокниги, в том числе детские проекты студии «Ардис»). Автор 30 книг стихов и прозы, всегда издаваемых в оригинальном оформлении и необычной верстке. Награжден многими профессиональными наградами, медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени — «за заслуги в развитии отечественной культуры и искусства, многолетнюю плодотворную деятельность».
