Почему современные историки обвиняют Карамзина в фальсификациях
Не всегда можно отделить несознательную ошибку какого-то исследователя от подлога и фальсификации. В случае с Николаем Михайловичем Карамзиным (1766-1826) дело осложняется тем, что историческая наука того времени обладала значительно меньшим кругом источников, чем сегодня. Но мы знаем, какие из них уже тогда были известны учёным. Если источники противоречат друг другу – дело совести историка предпочесть тот, который кажется ему достовернее. Просто сам источник должен быть достаточно правдоподобным, а выбор — во всех случаях достаточно логичным. Но если историк демонстрирует в работе тенденциозность, оставляя без объяснений целую массу других свидетельств, противоречащих его руководящей идее, здесь мы вправе обвинить такого историка в предвзятости.
Как из Ивана Грозного сделали чудовище
После Карамзина на века сохранился отталкивающий облик царя-тирана Ивана Грозного. Карамзин возвёл на покойного монарха столько ужасов, что даже на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде, установленном в 1862 году, не нашлось места этому царю. Хотя там запечатлена его первая супруга и ряд других деятелей его эпохи, не говоря уже о великих князьях литовских, к русской государственности имевших отношение довольно опосредованное. Но, быть может, Иван Грозный и впрямь заслуживает такого к себе отношения потомков? Обращает на себя внимание, что в описании зверств царствования Грозного Карамзин всякий раз отдаёт предпочтение источникам иноземным. Из них два представляются особенно сомнительными.
Первый – это записки итальянского наёмника на польской службе Алессандро Гваньини. Второй – воспоминания якобы служивших в Опричнине Ивана Грозного немцев Крузе и Таубе, а после оттуда сбежавших. Тенденциозность трактовок не поддаётся сомнению. Польша в то время воевала с Россией, а при штабе короля Стефана Батория была устроена походная типография, целью которой было создание очернительских сочинений против русского царя, которые потом расходились по всей Европе. Кроме этого, типография печатала и рассылала по России подстрекательские памфлеты и манифесты, призывая подданных восстать против тирании московского царя.
Говоря современным языком, против Ивана Грозного в Ливонской войне велась крупномасштабная пропагандистская война, в которой были задействованы значительные интеллектуальные силы всей Европы. Кстати¸ об этом, совершенно не скрывая, и пишет Карамзин. То есть он как будто даёт понять, насколько следует доверять этим источникам. И в то же время, сам отдаёт им предпочтение перед всеми другими! Приём, более чем странный для историка.
Что касается двух других источников, то один из них — это сочинение «О русском обществе» бывшего английского посла Джайлса Флетчера, высланного из России за поведение, несовместимое со статусом дипломата. Через год после публикации книга Флетчера была сожжена в Лондоне по решению английского парламента. Настолько сами англичане посчитали изложенные в ней сведения лживыми! Причём, сам Флетчер побывал в России лишь через несколько лет после смерти Грозного и писал только по слухам.
Второй — это пропагандистская «История князя московского» русского перебежчика на польскую сторону князя Андрея Курбского. Понятно, что этот изменник должен был всячески оправдывать свой поступок. Но вот что ещё характерно: из России в Литву, и не только во времена Грозного, бежало немало знатных людей (как и наоборот, впрочем). Но только Курбский воспел свою измену в многоречивой переписке с царём и в упомянутой «Истории». Мало того, он давал советы польскому королю, как лучше воевать против московитов, а потом даже возглавил вражеский военный отряд против России. Короче, это такой же «объективный» свидетель событий, как и генерал Андрей Власов после измены 1942 года. Карамзин же сделал «обличающие» письма Курбского и его сочинение основным русским источником по данной эпохе.
Зачем он это сделал
Карамзин задумывал свою историю как своего рода дидактическую поэму. Он постоянно доказывал, что «Россия всегда спасалась мудрым единодержавием». Пушкин совершенно точно заметил о ней, что автор «доказывает нам, без всякого пристрастья, необходимость самовластья и прелести кнута». Но ведь не могло же самодержавие быть всегда только благодетельным, не могли самодержцы рождаться одними ангелами без крыльев! Карамзин был должен показать и хотя бы один отрицательный пример, вызванный случайными личными качествами царя. Пример с Иваном Грозным подвернулся ему наилучшим образом только потому, что о нём было больше всего негативных источников – в основном иностранных и изменнических. Так получился искажённый образ Ивана Грозного. Так сказать, фейк о его тиранстве.
Искаженная история
На самом деле, Иван Грозный был примерно на уровне правителей своего времени. Карамзин как бы намеренно не сравнивает его с западноевропейскими тиранами того же времени. Например, с английским королём Генрихом VIII, казнившим по подозрению в неверии своих жён, с его дочерью, королевой Мэри Тюдор, которую сами англичане прозвали Кровавой, с французским королём Карлом IX, по приказу которого в одну (Варфоломеевскую) ночь было убито 20 тысяч протестантов.
В то же время Иван Грозный ничем не отличался в смысле жестокости и от своих предшественников – Ивана III Великого и Василия III. И в их времена лилась кровь десятков бояр за измену, и даже убивали братьев монарших особ. Но в их образе Карамзин создал пример великих монархов, построивших Великую Россию, тогда как Иван Грозный точно такими же своими действиями её будто бы привёл чуть ли не на край гибели.
Фейк о скандинавстве русов
Карамзин прекрасно знал о том, что легенда о скандинавском происхождении Рюрика возникла только в XVI веке, тоже, кстати, во времена Ивана Грозного, в пылу идеологической борьбы между Россией и Швецией, и была призвана принизить амбиции русского царя, который называл короля Швеции из новой династии Васа «сыном водовоза и свинопаса». Но Карамзин нашёл ей «обоснование» в исторических источниках. Впрочем, над этим ещё до него поработали немецкие учёные, трудившиеся в России: Байер, Мейер и Шлёцер.
Будучи прекрасно знаком с сочинением австрийского посла Сигизмунда Герберштейна, дважды в первой половине XVI века побывавшего в России, «О московитских делах», Карамзин не мог не знать, что в те времена, когда сохранялось гораздо больше воспоминаний и источников, никто в Германии не увязывал происхождение Рюрика со Скандинавией. Варягов отождествляли со славянским племенем вагров, обитавшим в IX веке на территории нынешнего Шлезвиг-Гольштейна.
Но славянская идея происхождения первой русской княжеской династии во времена Карамзина уже не удовлетворяла вкусам просвещенной Европы (да и немецкой части российской знати). Карамзин переделал её, угождая вкусам публики. Не он первым запустил фейк о скандинавском происхождении русской государственности, но он, авторитетом своего многотомного опуса, придал ему значение «непререкаемой истины».