К 100-летию создания «Поэмы Горы» и «Поэмы Конца». Идем на выставку в Дом-музей Марины Цветаевой

В Доме-музее Марины Цветаевой открыта выставка «“Та гора была — миры!” К 100-летию создания “Поэмы Горы” и “Поэмы Конца”». Проект посвящен юбилею, но это не единственная его тема — он рассказывает и о творческих поисках Марины Цветаевой, и о ее жизни в эмиграции, и о ней как о поэте — свидетеле и летописце своего времени. Экскурсию для mos.ru провела Софья Давыдова, куратор выставки, старший научный сотрудник Дома-музея Марины Цветаевой.

Биографические истоки знаменитых поэм

«Поэму Горы» и «Поэму Конца», без преувеличения самые читаемые свои произведения, Марина Цветаева написала в 1924 году в Праге.

Создатели выставки сделали объемный комментарий к поэмам. Во время работы над концепцией художница Мария Кривцова предложила потрясающую идею: в маленьком зале буквально с первого шага обрушить на зрителя весь объем сложнейшей образности и символики поэм, погрузить в будто составленное из осколков пространство, свидетельствующее, что произошла катастрофа. И хотя существует мнение, что это произведения о Константине Родзевиче, это не совсем так: поэмы — о Марине Цветаевой, ее душе и восприятии происходящего.

Работая над ними, Цветаева пишет: «Я разорвана пополам. Меня нет. Есть трещина, только ее и слышу». Это дало основание представить события, происходившие до 1924 года, в виде хронологической линии и разлома, который начинается уже в 1918-м, когда Марина Цветаева остается одна с двумя детьми в Москве. Россия охвачена Гражданской войной, муж сражается в белой армии, а Цветаева оказывается наедине с домом и тяжким бытом: замерз и лопнул водопровод, топить нечем, приходится пилить на дрова мебель. И лирическая героиня Цветаевой становится «цыганкой», «островитянкой», которой «никто не нужен», — ее душа рвется из разоренного дома, и он становится противоположностью стихии, воле и творчеству.

Цветаева сталкивается с еще одной непреодолимой стихией — голодом, двумя строчками обозначая трагедию: «Старшую у тьмы выхватывая — / Младшей не уберегла». К смерти дочери Ирины и последующим событиям отсылают карточки на товары широкого потребления. В марте 1920-го Комиссия по улучшению быта ученых включила Цветаеву в список писателей, получающих академический паек, но помощь пришла слишком поздно.

Голос поэта меняется: Цветаеву все больше занимает иной мир, где обитают души. Еще она ничего не знает о судьбе Сергея Эфрона, и это тоже находит отражение в творчестве: продолжает выстраиваться оппозиция «земля — небо», потому что встреча с мужем возможна только в пространстве «лазурных земель», «небесных рек». И отныне небо, воздух, высота — стремление ее души, абсолют бытия.

Отъезд из России и жизнь в эмиграции

В 1921 году пришла долгожданная весть: Сергей Эфрон жив, он в Праге. Начинается подготовка к отъезду, Цветаевой мучительно дается это решение. С одной стороны, она едет к мужу, с другой — не знает, как примет ее эмигрантское сообщество. «Чует мое сердце, что там на Западе люди жестче. Здесь рваная обувь — беда или доблесть, там — позор», — пишет она в письме Илье Эренбургу. Но ей нужно увезти дочь из страны, где умирают от голода дети.

В витрине два красноречивых документа: квитанции о взносе в Комиссию помощи голодающим и об оплате билета, без которых Цветаева не могла покинуть страну. Чтобы выехать за границу, в комиссию нужно было заплатить 10 миллионов рублей. Узнав о сумме, Марина Цветаева ужасается: «Для меня это все равно что: везите с собой храм Христа Спасителя». В этом и злая ирония над женщиной, у которой от голода умер ребенок, а ей нужно в виде своего рода выкупа столько заплатить — и именно в Помгол!

1 августа 1922 года Цветаева приезжает в Прагу. Сергей Эфрон поступил в Карлов университет на философский факультет. В 1914-м он ушел на фронт, будучи студентом второго курса, а созданная после окончания Первой мировой войны Чехословацкая республика предлагала русским эмигрантам получать образование в местных учебных заведениях. Никто не верил, что большевики у власти надолго, и руководство новой страны хотело вырастить управленческие кадры, с которыми в дальнейшем удобнее будет выстраивать политические отношения. По той же программе приехал Константин Родзевич, поступивший на факультет права. На выставке представлены фрагменты студенческого билета Эфрона и совместная фотография, где запечатлены он, Цветаева и Родзевич. А наградной знак «Галлиполийский крест» свидетельствует о том, что большинство студентов — бывшие офицеры, которых Цветаева называла молодыми ветеранами.

Здесь же кураторы воссоздали мир Марины Цветаевой, расположив его на письменном столе. Это всегда был один из ключевых предметов ее жизни — особенно после того, как рухнул быт, она рвется к письменному столу от тазов и печей. Писать Цветаева предпочитает рано, пока весь дом спит, пока свежа голова и можно записать пришедшие рифмы. На письменном столе тетрадь, которую предоставил Российский государственный архив литературы и искусства, с началом работы над «Поэмой Горы». Можно увидеть знаменитые цветаевские столбцы, в которых она ищет наиболее верное слово.

«Поэма Горы»

1923-й стал плодотворным для Марины Цветаевой. Из Борисоглебского переулка она привезла ворох стихов, в которых начинают выкристаллизовываться ее любимые темы (противопоставление души и тела, воли и дома), затем продолжающие развитие. В том же году рождается образ старой горы, вулкана, переполненного болью и готового извергнуться от любого воздействия извне.

Встреча с Константином Родзевичем дает ей душевный подъем, между ними завязывается переписка. В письме от 22 сентября 1923-го Цветаева пишет: «Тоскую по большой вещи, которую хочу писать. Боюсь, что жизнь не даст. А от стихов — усталость, это — раздробленный мир, мир — в розницу, каждый стих — законченный круг, это тысячи жизней, которые живешь, устала дробить. А в большую вещь вовлечься — не то страшно, не то рано. Для большой вещи нужен покой — или отчаяние». Темам, которые она обозначила, словно бы не хватает пространства одного стихотворения — им нужна поэма.

Роман с Родзевичем продлился около трех месяцев, 12 декабря 1923 года — дата окончательного разрыва. На выставке представлен конверт от несохранившегося письма Цветаевой к Родзевичу и купон от почтовой квитанции о приеме заказного письма с пражским адресом поэта. На грядущий новый год она загадывает написать большую хорошую вещь («все остальное неосуществимо») и начинает «Поэму Горы».

Сюжет строится на схождении вниз. Герои изначально на вершине, и подъема нет — только спуск. Важным образом становится пражский холм Петршин. В годы Первой мировой его использовали как плац для тренировки солдат, и Цветаева фиксирует это в поэме: «Та гора была, как грудь / Рекрута, снарядом сваленного». Хотя образ родился некоторое время назад, теперь важно найти авторское воплощение, которое будет ему соответствовать. В черновых столбцах много слов с буквой Р: горн, гром, гроб, грот, грудь, груз, град. Двумя годами ранее Цветаева писала, что эту букву предпочитает другим: «…мороз, гора, герой, Спарта, зверь — все, что во мне есть прямого, строгого, сурового».

Ожидаемо в контексте горы возникают громкие, трагические библейские образы — Синай, Голгофа, львиный ров и огненная пещь. Это дополнительно подчеркивает дореволюционная орфография — Марина Цветаева категорически не принимала реформу и отмену букв, даже дочь Ариадну учила писать по-старому.

В «Поэме Горы» ярок мотив разрыва, и в связи с этим трудно не вспомнить образ потерянного рая. Впрочем, он имеет мало общего с библейским — это горестный рай, творческий, выстраданный. И может сложиться обманчивое впечатление, что Цветаева была настолько возвышенной, что не принадлежала земному. Чтобы напомнить о ее осязаемости, в качестве центрального экспоната создатели выставки представили ее платье с перешитым воротником. Оно служит напоминанием, что Марина Цветаева не витала в облаках, а ходила по земле, решала житейские проблемы, сражалась с бытом — и превращала прозу жизни в поэмы.

«Поэма Конца»

Работа над «Поэмой Горы» длится практически месяц — до 27 января 1924-го. Буквально сразу Цветаева приступает к «Поэме Конца» — поэме расставания, крестного пути, которую хотела назвать «Поэмой последнего раза». Действие полностью происходит в Праге — в центре города, в кафе, на мосту и фабричных окраинах. Прорабатывая образы, Цветаева неизменно возвращается к слову «дом» — и снова говорит ее лирическая героиня 1918-го, для которой дом не нечто безопасное, а противоположность желанной воле.

«Поэма Конца» наполнена символами, среди них туман, пелена, дым. Город в декабре в тумане — он наползает с реки, которую переходят герои. Одновременно лирическая героиня видит все через пелену непролитых слез — пытается сдержать их. В четвертой главке дымку создает образ прокуренного кафе. Цветаева много курила, и в витрине — папиросы той марки, которую она предпочитала.

Пражская Влтава мыслится поэту Летой, рекой забвения, Стиксом, через который герои попадают из царства живых в царство мертвых. Пригород — пространство теней. Русские эмигранты снимали квартиры в основном на окраинах, потому что не могли позволить себе жилье в центре. При переходе через мост Цветаева вводит образ Харона — перевозчику нужно было заплатить за услуги, и для иллюстрации строки создатели выставки представили чехословацкую крону 1924 года.

От «Поэмы Горы» «Поэма Конца» отличается ритмическим устройством — первая завораживает длинными красивыми строками, вторая отрывиста и лаконична. В некоторых главах Цветаева пользуется безличными глаголами, не дает сосредоточить взгляд на чертах героя и окружающих людей, а в одной буквально препарирует звучание единственного слова: «расставание». Если в «Поэме Горы» главный герой — слово «гора», на которое нанизываются уточнения, то здесь — приставка «рас-». Появляются знаменитые цветаевские тире, которыми она делит слова (и этим весьма раздражает современников). В чем загадка? По старой орфографии слово писалось через З. Деля его, части «раз» Цветаева присваивает значение «один», а часть «ста» звучит для нее как родительный падеж числительного. «Рас — стаемся. — Одна из ста? / Просто слово в четыре слога, / За которыми пустота». Любимая, избранная, будучи брошенной, становится одной из многих, и это сознание лирической героини отказывается воспринять.

9 июня 1924 года Цветаева завершает «Поэму Конца» — видно, что это была тяжелая работа. В 1926-м поэмы публикуют: «Поэму Горы» — в Париже в первом выпуске журнала «Версты», «Поэму Конца» — в «Ковчеге». «Версты» Цветаева дарит Родзевичу с эпиграфом из стихотворения 1917 года: «Милые спутники, делившие с нами ночлег! / Версты, и версты, и версты, и черствый хлеб…». В 1960-е Родзевич наклеивает на разворот цветы и фотографию поэта, экспонат можно увидеть на выставке.

Критика и дальнейшая жизнь поэм

Выход поэм расколол критическую мысль. Одни доброжелательно называли их революцией в языке, огромной работой, стремящейся устранить все случайное и лишнее, придать слову насыщенность и остроту, первой успешной попыткой освободить язык русской поэзии от «тирании» французского, латинского и греческого синтаксиса. Другие — например знаменитый Антон Крайний (Зинаида Гиппиус) — считали, что это не дурные стихи и не плохое искусство, а «не искусство вовсе». Некто Давац, тоже русский эмигрант, разразился разгромным отзывом — наибольшее раздражение вызвала строка «Жизнь — это место, где жить нельзя». Он обвинял Цветаеву в неуместности высказываний, которые можно позволить себе в благополучные времена, а не в тот момент, когда многие люди лишились страны и у них остались только обломки жизней.

Те, кому удалось прочитать поэмы в России (здесь их при жизни Цветаевой не опубликовали), сошлись во мнении, что они гениальны. Борис Пастернак читал их перепечатанными на машинке Remington. Приехав в СССР в 1939-м, Цветаева порой вносила правки в такие тексты, например в «Поэме Конца» строчку «Час не ждет» исправила на «Смерть не ждет».

С «Поэмой Горы» тоже была интересная история. В одном из Конюшковских переулков жил библиофил Анатолий Тарасенков. Все стены его маленькой комнатки были заставлены шкафами с книгами, отдельно он собирал поэзию Серебряного века (естественно, и стихи Марины Цветаевой). Тарасенков обладал феноменальной памятью, часто записывал стихи на слух, но услышать получается не всегда точно. После приезда из эмиграции Цветаева была у него частым гостем, он давал ей тетрадки с ее переписанными стихами, а она правила. И нашла, среди прочего, ошибку: «Та гора была как гном». Цветаева зачеркнула слово «гном», подписала «гром» и оставила заметку на полях: «NB! Как — и какая гора может быть — как гном?!»

Выставка будет работать до 13 апреля 2025 года.