"Театр у Никитских ворот" показал в Воронеже спектакль "Голос отца"

Камерную постановку "Голос отца" по одноименной пьесе Андрея Платонова показали на его родине. Это свежая работа "Театра у Никитских ворот", вышедшая в апреле 2024 года. В ее фокусе - история человека, который поверяет свои жизненные ориентиры в беседе с умершим отцом, тогда как "общественные активисты" стремятся сровнять прошлое с землей.

Участие в Платоновском фестивале стало для коллектива под руководством Марка Розовского символичным. Именно этот режиссер первым в Советском Союзе обратился к драматургии самобытного писателя. В 1967-м, к 50-летию Октября, Розовский поставил в студенческом театре МГУ его сатирическую пьесу "Город Градов", не потерявшую актуальности и поныне. Позже обратился к "Голосу отца", создав спектакль в пространстве Литературного музея. Спустя годы решил выпустить его обновленную версию уже в собственном театре - с молодыми актерами, для которых погружение в контекст драмы, написанной в 1938-м, стало своеобразным ликбезом. Не исключено, что таким же ликбезом для части публики призвана стать и постановка.

У Платонова действие довольно условно: юноша Яков приходит на могилу к отцу-инженеру, "продолжателю дела Уатта и Дизеля", "великому труженику для облегчения участи людей". Отец скончался в 1925-м, успев, как позже выяснится, посидеть в тюрьме по причине того, что эти самые люди не очень-то ценили его старания. Для сына он - безусловный герой. Для общества - по всей видимости, нет, как и прочие умершие: кладбище заброшено.

Разговор Якова с отцом и в пьесе, и в спектакле решен как внутренний монолог. Актер Александр Чернявский, вдвое обогнавший своего персонажа по возрасту, не пытается изобразить юношески-наивный энтузиазм. Его Яков - усталый, истрепавшийся в суете дней строитель новой жизни, который приближается к могиле чуть ли не на полусогнутых, словно боясь не соответствовать чужим ожиданиям. Закуривает - и то втихаря, отвернувшись от надгробия. Но в беседе с отцом он расправляет плечи, стремясь показать, что не тоже одержим большими идеями.

Диалог, по замыслу драматурга, разыгрывается артистом в одиночку. Поминутные перевоплощения требуют огромного напряжения сил. Чтобы услышать (или произнести про себя) слова отца, Яков-Чернявский прикрывает глаза, расслабляет мускулы лица, и оно "стекает" вниз, как бывает у умирающих.

Текст Платонова амбивалентен. Отец хочет, чтобы сын не изменил памяти предков, которые умерли, не познав счастья: спешили работать, воевали, мучились, болели и оправдывали свое страдание надеждой на будущего человека. При этом мистический голос признает: вера в технический прогресс оказалась ложной, ибо в руках негодяев самая лучшая техника станет оружием против человека. Но сын, ослепленный иллюзией, убежден, что таких врагов раздавит самая лучшая техника - "высший человек", живущий, конечно же, в Советском Союзе. Учение о высшем человеке и о том, как надо быть верными памяти отцов, здесь принадлежит великому и непогрешимому Сталину.

Литературоведы полагают, что хвалебный пассаж Платонов вставил из страха, поскольку и сам жил под угрозой ареста, и сына фактически потерял в лагерях. Сегодняшний зритель об этом может не догадываться. В отрыве от биографии писателя текст обретает совершенно иной оттенок. Неудивительно, что когда Яков пытается расправиться с противником - "бывшим служащим" (казалось бы, за дело - снос памятников), - голос отца в нем молчит.

Служащий - вообще-то тоже строитель нового дивного мира, которому нет конца, потому что представление о цели постоянно меняется, а необходимый материал "истрачивается в промежутках". Юному актеру Илье Собакину приходится изображать этакого мелкого беса: он вьется ужом, выламывая ломиком кресты с могил, приплясывает на костях с баяном, занимается в буквальном смысле надувательством (его воплощают безобидные шарики) и искушает Якова картинами будущих гуляний в парке культуры на месте кладбища. Побороть этого вредителя у Платонова бессильна даже возникающая, как бог из машины, милиция. Остается лишь рукой махнуть - мол, сам износится, "чадом изойдет и исчезнет". Образ "инициативной общественности", выдающей частное мнение за всенародное, выходит скорее шутовским, чем инфернальным. Хотя в финале у героя пробиваются однозначно читаемые рожки.

- Маленькая пьеса начинается как драма, продолжается как гротеск, а заканчивается фарсом. Вера в утопию о строительстве нового мира, нового человека жива по сей день. 1930-е воспринимались как время энтузиазма и радостного подъема, но в этом счастливом окружении многие были глубинно несчастны, - рассуждает режиссер, отец которого прошел сталинские лагеря. - Позиция Платонова - человеколюбие. Поэтому он так актуален сегодня, когда теряются ориентиры: что есть настоящий гуманизм и ценность жизни, любовь и нежность… Он не был агитатором и лжепатриотом, каких было много в эпоху соцреализма и полно теперь. Его патриотизм не квасной, он - в сочувствии каждой травинке, в любви к жене и детям…