«Это надругательство надо мной и физиологией…» Как Булгаков работал журналистом и какой видел Москву

Этим летом завершился большой проект Музея Булгакова, показавший Москву глазами Михаила Афанасьевича — журналиста, а не писателя. Попав в столицу и оставив врачебную практику, автор «Мастера и Маргариты», «Белой гвардии» и «Собачьего сердца» долго не мог найти себе места, пока волею судеб не оказался в газете «Гудок», где писал фельетоны в компании Ильфа и Петрова, Катаева, Паустовского и Олеши. Какой видел Москву Булгаков, пишущий свои тексты всего за полчаса, — в материале «Мосленты».

Судьбоносная встреча

Осенью 1921-го Булгаков приехал в Москву с ворохом исписанных бумаг в саквояже: «По гроб моей жизни не забуду ослепительного фонаря на Брянском вокзале и двух фонарей на Дорогомиловском мосту, указывающих путь в родную столицу». Это была верная дорога.

Он — уже не врач, еще не писатель. Ходит по городу, смотрит. Ищет, куда приткнуться. Его взяли в «Торгово-промышленный вестник», но он вскоре закрылся. Пытался устроиться в «Правду», но не получилось. В январе 1922-го, когда нужда схватила за горло — «Питаемся с женой впроголодь», — пытался взойти на театральные подмостки. Из дневника: «Вошел в бродячий коллектив актеров: буду играть на окраинах. Плата 125 за спектакль. Убийственно мало…»

Далее: «Обегал всю Москву — нет места. Валенки рассыпались». Полный беспросвет. Да еще горе свалилось — скоропостижно умерла мама Булгакова Варвара Михайловна.

© Фото: Клипиницер Борис / РИА Новости

Имя журналиста и писателя Арона Эрлиха затерялось в литературных дебрях. Но забывать его не следует, ибо он помог Булгакову в трудный момент. Позднее он запечатлел Эрлиха в автобиографической повести «Тайному другу» под другим именем: «Абрам меня взял за рукав на улице и привел в редакцию одной большой газеты, в которой он работал». Судьбоносная встреча произошла в апреле 1922-го в Столешниковом переулке, а газета, в которую Булгаков устроился, называлась «Гудок».

Булгаков кантовался у родственников, приятелей, знакомых и почти незнакомых: «Два раза я спал на кушетке в передней, два раза — на стульях и один раз — на газовой плите. А на шестую ночь я пошел ночевать на Пречистенский бульвар. Он очень красив, этот бульвар, в ноябре месяце, но ночевать на нем нельзя больше одной ночи в это время…»

Булгаков пытался прописаться в комнате у приятеля, но домоуправ ему отказал — то ли из вредности, то ли потому, что Москва была набита приезжими.

Ночью Булгаков стал писать письмо Ленину и заснул. Ему приснился председатель Совнаркома, который выслушал его и приказал выдать ордер. Булгаков проснулся радостный, но тут же огорчился — жилья у него по-прежнему не было. И решил пойти к жене Ленина, чтобы она передала его прошение своему мужу.

© Автор: Репродукция ТАСС

Но Крупская сама решила этот вопрос. Без уговоров черкнула красными чернилами резолюцию: «Разрешить». Булгаков так разволновался, что забыл ее поблагодарить. И сделал это только в рассказе «Воспоминание…».

Полчаса на фельетон

В «Гудке» собрались задорные молодые люди. Они зорко озирали жизнь, высмеивали пороки, остроумничали. Писали быстро, талантливо, перья только мелькали. И постоянно гремел смех.

Материалы Булгакова часто появлялись в газете. Подписывался он то полным именем и фамилией, то псевдонимами: М. Булл., Эм, Эмма Б., Олл-Райт. И еще «Г.П. Ухов» — привет славному ОГПУ товарища Дзержинского. Какой же опасной была та шутка!

По свидетельству Булгакова, «сочинение фельетона строк в 75-100 занимало у меня, включая сюда и курение, и посвистывание, от 18 до 22 минут. Переписка его на машинке, включая сюда и хихикание с машинисткой, — 8 минут. Словом, в полчаса все заканчивалось».

В упомянутой повести «Тайному другу» есть очень несимпатичный персонаж — помощник редактора со странной фамилией Навзикат. Булгаков назвал его «истинной чумой моей в течение лет трех».

Сначала Навзикат искал в тексте крамолу. Убедившись в ее отсутствии, он начинал энергично править текст. В те минуты Булгаков «нервничал, курил, испытывал желание ударить его пепельницей по голове».

© Автор: Репродукция ТАСС

«Испортив по возможности фельетон, Навзикат ставил на нем пометку: “В набор”». Резюме: те, кто будет знакомиться с творчеством Булгакова-журналиста, должны иметь в виду, что к ним приложил свою корявую руку тот самый помощник редактора.

Аббревиатуры как абракадабры

Булгаков много и часто писал о Москве. И оставил яркие зарисовки городской жизни.

Москва менялась, ритм жизни укорялся. Явился наглый НЭП — со старыми порядками, прежней прислугой и былыми господами. В Елисеевском приказчик в белом фартуке, почтительно склонив голову, слушал вальяжного покупателя. Вонзал сверкающий нож в желтую осетринную мякоть. И кланялся: «Два фунта, как изволили…»

Приказчик называл чудовищную сумму, но господин спокойно извлекал из пиджака портмоне, шелестел банкнотами. Весело подмигивал спутнице, шаркал английским башмаком…

© Фото: Александр Шогин / ТАСС

Всюду аббревиатуры как абракадабры: Цупвоз, Цустран, Центрхим, Моссельпром, Мосдревотдел, Виноторг, Униторг, Мосторг, Главлес-торг, Центробумтрест… Язык сломаешь, с ума сойдешь.

«Мюр и Мерилиз» был еще пуст и безмолвен, но уже в нем мыли витрины и из дверей выметали мусор. Здесь должен был появиться универсальный магазин Мосторга, и прежние директора универмага были в его правлении.

Стреляют бензиновым дымом мотоциклы, пыхтят автомобили, цокают копытами лошади. Кричат газетчики. «Жужжит “Аннушка”, звонит, трещит, качается. По Кремлевской набережной летит к Храму Христа. Хорошо у храма. Какой основательный кус воздуха навис над Москвой-рекой от белых стен до отвратительных бездымных четырех труб, торчащих из Замоскворечья…»

Словно кинохронику смотрим, удивляемся — до чего ж причудлива была в 20-е годы Москва-матушка.

Печальные и завистливые мысли

Булгаков печатался не только в «Гудке», но и в других изданиях: журналах «Красный перец», «Смехач», газетах «Рабочий», «Накануне». Последнее было единственным эмигрантским изданием, разрешенным в СССР. Разумеется, оно устроилось под крылом Советской власти.

Тем не менее газета выглядела вполне респектабельно, там печатались солидные литераторы. Да и тексты в «Накануне» до крови не резали, давали свободу авторам, конечно, не полную, а в установленных рамках.

Он жил двойной жизнью — журналиста и писателя. Первая давала заработок, вторая была для души. Журналистская начиналась утром и кончалась вечером. И наступала писательская. Он работал над «Белой гвардией», писал «Дьяволиаду». Создавал фантастическую повесть «Роковые яйца», делал наброски других вещей.

© Автор: Репродукция ТАСС

Ритм был бешеный. Но денег по-прежнему было в обрез — вечно брал в долг. Об этом Булгаков жаловался в дневнике самому себе.

Но главная проблема: «"Гудок" изводит, не дает писать». Он вывел в люди, поставил на ноги, но в нем стало тесно, душно. В январе 1925 года Булгаков записал: «Сегодня в “Гудке” в первый раз с ужасом почувствовал, что я писать фельетонов больше не могу. Физически не могу. Это надругательство надо мной и над физиологией…»

Но он промучился в газете до ноября 1926 года и ушел — в другую, знаменитую жизнь.

Все переменилось, и он изменился. Потекли большие гонорары. Булгаков получил большую квартиру на Большой Пироговской. Сшил хороший костюм, заскрипел дорогими ботинками, заблестел моноклем. Телефон звонил не переставая: отовсюду просили его сочинения. Фамилия Булгакова была на обложках книг, театральных афиш, в газетных статьях. Он творил вволю, радовался каждому дню, но сердце стучало тревожно, одолевала боязнь, что все это вдруг оборвется.