Николай Морозов. На стыке.

Настоящая статья не о том, что движет авторским дуэтом Носовского-Фоменко, а о самом Николае Александровиче Морозове (1854 – 1946), которого в моем вузе считали "родоначальником" новых хронологий. Он – уникальная фигура русской истории: незаконнорожденный сын дворянина, революционер-народоволец, узник одиночной камеры, ученый-энциклопедист и один из основателей академического поселка Борок в Ярославской области, известного своим Институтом биологии внутренних вод РАН. Институт носит имя своего основателя Ивана Дмитриевича Папанина (1894–1986). Так совпало, что 2024-й год для двух этих великих россиян юбилейный. В июле со дня рождения Морозова исполнилось 170 лет. А в ноябре будет 130 лет со дня рождения Папанина. 8 июля в Борке состоялась традиционная научная конференция "Морозовские чтения", посвященная разом обеим памятным датам. Конференцию, на которой обсуждалось многогранное научное наследие Морозова, по слухам, посетили более 70 докладчиков. Среди них был Анатолий Тимофеевич Фоменко, зачитавший доклад "Развитие идей Н.А.Морозова в Новой Хронологии". У соавторов недавно вышла очередная книга: "Царь Славян в зеркалах истории", издательство АСТ, 2024. Первая книжка, по объему схожая с брошюрой, превратилась в многотомную серию хронологических "разоблачений". Фоменко объявил Николая Александровича прямым предшественником выдвигаемых им и Носовским идей. В его докладе был тезис: "Морозов впервые осознал необходимость строить здание истории на базе естественнонаучных методов. Первоначальное название его 8-томного труда "Христос" таково: "История человечества в естественнонаучном освещении". (8 том был опубликован лишь в наше время, благодаря нашей инициативе, когда мы извлекли его из Архива РАН)". С другими тезисами доклада можно ознакомиться здесь . Книги о Н.А. Морозове. Все фото из дома-музея Н.А. Морозова – Е. Сафроновой. Однако начать нужно не с "реформы" истории, предложенной Морозовым. Это в какой-то мере венец его жизни, определенный биографией. А для того, чтобы проследить потрясающую биографию Николая Александровича, необходимо обратиться к истокам. Дом в селе Борок Николай Морозов родился в доме, расположенном на территории сегодняшнего академического поселка Борок. Дом был основан в самом начале XIX века, сейчас в нем действует мемориальный музей Морозова, и знакомство с достаточно скромной по современным меркам обителью большого ученого для посетителей начинают с констатации факта: от родительского дома Морозова остались только флигель да барский парк. Флигелем Николай Александрович пользовался как постоянным жильем, поэтому он обрел музейный статус, и в нем сберегается прижизненная обстановка. Судя по чертежам старой усадьбы, с южной стороны от флигеля стоял большой барский дом, который не сохранился, так же, как и прочие постройки и службы. Макет не сохранившейся усадьбы. Слева - флигель Н.А. Морозова. В середине XIX века усадьбой владел помещик Петр Алексеевич Щепочкин, дворянин и конезаводчик. Семейная история Щепочкина мистически перекликается с революционными увлечениями его старшего сына, и о ней необходимо упомянуть. Алексей Петрович Щепочкин был сыном рязанского помещика, его мать принадлежала к роду Нарышкиных, то есть Щепочкины были в родстве с первым российским императором. Дед Морозова сделал блестящую военную карьеру в артиллерийских войсках, участвовал в русско-турецкой войне 1828 года, выслужил орден Святой Анны 4-й степени и большую серебряную медаль "За храбрость". В 1827 году он женился на Вере Егоровне Алексеевой. Сразу же после венчания в Москве они заказали два больших овальных портрета, которые выставлены в столовой дома-музея Н.А.Морозова. Затем была война, а в 1829 году Щепочкин демобилизовался. С 1830 года жил с женой в усадьбе Борок, погрузился в семейные хлопоты, показал себя рачительным хозяином. В семье родилось трое детей: Екатерина, Варвара, а осенью 1832 года появился на свет Пётр, отец нашего героя. Вступивший во взрослую жизнь с большими долгами, Алексей Щепочкин, благодаря своей оборотистости, сделался богатым помещиком. Его хозяйственность, возможно, стала причиной гибели супругов Щепочкиных, уникальной для середины XIX века. Портреты супругов Алексея и Веры Щепочкиных, деда и бабки Н.А. Морозова. 21 сентября 1840 года барский дом в Борке взлетел на воздух, при взрыве и пожаре погибла чета Щепочкиных, а их дети Божьим промыслом остались невредимы: спали в боковой пристройке. Дело оказалось громкое во всех смыслах: министр внутренних дел доложил об убийстве супругов императору Николаю I. Владельцев усадьбы Борок похоронили в церкви села Верхне-Никульское возле алтаря. Похороны их превратились в шествие, собравшее множество знатных гостей: ярославского губернатора, мологское уездное начальство и представителей блестящих дворянских родов Ярославщины: Мусиных-Пушкиных, Волконских, Соковниных, Глебовых – и даже толпы крестьян. Крестьяне и уничтожили хозяев, заложив в печь бочку с порохом. Вскоре было установлено, что помещиков Щепочкиных погубили столь экстравагантным способом трое их дворовых. Арестованные, они едва ли не похвалялись своим злодеянием, называя его местью барину. Всех троих высекли кнутом прямо на пепелище господского дома, выжгли им на физиономиях литеры вмененных статей Уложения о наказаниях и отправили на пожизненную каторгу в Сибирь. Причин "страшной мести" с течением времени стали называть целых три. Согласно первой версии, Щепочкин жестоко обращался со своими крепостными, заставляя их рыть бесконечные канавы для осушения собственных болот, и переусердствовал в принуждении к тяжелым и времязатратным работам. Вторая и третья версии – романтические. По одной, якобы, месть замыслил камердинер Щепочкина, воспитанный в Петербурге в "господских" традициях и влюбившийся в одну местную барышню, на глазах которой самодур Щепочкин его однажды оскорбил во время приема гостей. По другой – один из убийц сватался к дворовой девке, но та отказала, так как на неё имел виды сам барин и желал сделать своей наложницей. Чтобы наказать прелюбодеев, жених пошел на преступление, а двое других помогали ему. Неизвестно, какое из объяснений точнее, но злой умысел увенчался успехом. А внук казненных помещиков Николай Морозов в свое время и сам вступит на путь террора в рядах организации "Народная воля". Считается, что на его руках крови нет – но он способствовал развитию терроризма в России и долгое время признавался одним из ведущих теоретиков такого способа "революционной борьбы". Как причудливо тасуется колода, говорил Воланд у Михаила Булгакова… Гостиная в доме Морозова. Спасшихся детей передали на воспитание родственникам, и старший из них, Петр Щепочкин, повзрослев, приехал в Борок и отстроил тамошнюю усадьбу заново в начале 1850-х годов. Он еще приумножил фамильное состояние, когда занялся промыслом конезаводчика. В парке располагались конюшни, где Петр Алексеевич разводил русских рысаков и с этой коммерции имел приличный доход. В доме-музее есть зеркало, принадлежавшее отцу Морозова, итальянской работы середины XIX века, со странным знаком на раме: три конских головы треугольником – две вверху, одна внизу. Поскольку такая композиция не значится в геральдических книгах, специалисты сходятся во мнении, что это был личный герб Щепочкина, символизирующий конный завод. Молодой, красивый, завидный жених Петр Щепочкин связал судьбу с крепостной крестьянкой Анной Васильевной Плаксиной, которую без памяти любил. Анна Васильевна была родом из деревни Усищево Вологодской губернии. Петр Алексеевич Щепочкин приписал ее к мещанскому сословию города Мологи и дал ей фамилию Морозова. Но официальный брак с возлюбленной так и не заключил, несмотря на наличие в этом союзе семерых детей: Николай старший, Петр младший и пять дочерей в середине. Все чада считались незаконнорожденными и получили фамилию матери Морозова и отчества по крестному отцу – Александровичи. Так что по факту народоволец был Николай Петрович Щепочкин, а по бумагам – Николай Александрович Морозов. Сказались ли незаконнорожденность и двусмысленное общественное положение на мировоззрении будущего народовольца?.. Однако всех детей воспитывали в дворянских традициях, давая им прекрасное домашнее воспитание и образование. Для старшего сына был выписан гувернер из Парижа по фамилии Морель – готовить мальчика к поступлению в гимназию. Могила Петра Александровича Щепочкина. Чтобы закрыть тему дома в Борке, надо заглянуть в будущее. После осуждения своего первенца Николая, о чем будет рассказано далее, отец его впал в депрессию, забросил дела, наделал долгов и умер в 1886 году. Имение досталось семье Морозовых, только огромное состояние конезаводчика ушло за долги, они владели, фактически, только этим жильем. Отец успел распределить постройки усадьбы между детьми так, что каждому достался какой-то дом. В Борке жили ослепшая к старости мать, сестры и брат Николая. Сюда Морозов вернется из Шлиссельбургской крепости и здесь останется жить во флигеле. Младший брат его умрет в 1914 году и будет похоронен на погосте села Верхне-Никульского. Мама упокоится в 1919-м. Три сестры скончались еще в начале ХХ века от эпидемии холеры, так что их освобожденный из тюрьмы революционер не застанет. Две сестры удачно вышли замуж и покинули отчий дом. К слову, только благодаря этим двум выжившим представительницам семейства род Морозовых не пресекся – ведь Николай Александрович умер бездетным. А у сестер его были дети, и в нашей стране и даже за рубежом существуют потомки семьи. Говорят, каждое лето кто-то из них приезжает в Борок на ежегодные "Морозовские чтения". Портреты Ксении и Николая Морозовых. В доме в Борке Николай Морозов обосновался со своей второй женой Ксенией Алексеевной Бориславской, талантливой пианисткой и не менее талантливой супругой и сподвижницей большого ученого. Вопреки распространенным мифам о бытовой неприспособленности людей искусства, Ксения оказалась на редкость хозяйственной дамой, после смерти брата Николая взяла дела имения в свои руки и вела их грамотно. Даже после октября 1917 года строй жизни народовольца практически не изменился. Это в равной степени зависело и от хлопотливой супруги, и от Советского правительства. Государство в знак признания заслуг Морозова перед революцией в 1923 году подарило ему усадьбу в пожизненное пользование. А Ксения Алексеевна обеспечила "помещичий быт" для мужа и постоянный прием гостей в усадьбе. Она пережила его всего лишь на два года и покинула этот мир в 1948 году. Но успела похоронить супруга в барском парке метрах в пятидесяти от усадьбы – так что памятник с могилы Морозова все время смотрит на свой земной дом… Место захоронения Николая Морозова. Николай Александрович понимал: по его кончине усадьба снова станет государственной, как все "дворянские гнезда", и его обожаемый дом ждет разорение. Чтобы избежать такой перспективы, в середине 1930-х годов он передал половину своего имения, в частности, барский дом, Академии наук СССР. Так в Ярославской области появилась база Академии наук. Барский дом стал лабораторным корпусом. Осколок "дворянского быта" в доме Морозова: кушетка "тет-а-тет" для двоих собеседников. По инициативе Морозова в нем было оборудовано первое научное учреждение: маленькая биостанция, где девять ученых изучали новую экосистему, возникающую прямо на глазах – Рыбинское водохранилище , которое в конце 1930-х начали заливать водой Волги, Шексны и Мологи. Этот процесс длился около 10 лет. Так что наукоград в Борке возник фактически благодаря Николаю Морозову. Но собственно Институт биологии внутренних вод построил здесь, как уже сказано, Иван Дмитриевич Папанин. Эти две величины не были знакомы и даже нигде не пересекались. Но через 8 лет после смерти Морозова, в середине 1950-х, Папанин приехал в Борок инспектировать вышеупомянутую маленькую биостанцию. По итогам инспекции ему поручили преобразовать небольшое научное заведение в более масштабное, и в результате Папанин сформировал Институт биологии внутренних вод. Прилегающий поселок Борок был фактически построен Папаниным. Он "выбил" для Борка проведение газа, железной дороги – а до того сюда летали на самолетах или долго добирались на перекладных – и современные для своей эпохи научные корпуса и прочее обеспечение научной деятельности. Дом в Борке, музей Морозова, всегда ждет гостей, чтобы поведать им о своем знаменитом обитателе. Вот что можно узнать в доме-музее. Дом-музей Морозова. "Рыцарь Международной интеллигенции" Одаренность Николая проявилась уже в раннем детстве, когда он продемонстрировал тягу к естествоиспытательским опытам и экспериментам. Отец прочил ему карьеру ученого. Ну, и француз-гувернер постарался, на славу "подтянул" воспитанника. Двенадцати лет Николай Морозов уехал в Москву и поступил во 2-ю мужскую классическую гимназию. Учился легко, параллельно подрабатывал в Музее Московского университета. Свободное время Морозов проводил в любительских экспедициях по окрестностям Москвы, где искал древности и раритеты, которые сдавал в музей. До сих пор там хранится челюсть одного из видов палеозавра, подарок Морозова. Также Николай стал вольнослушателем естественнонаучного факультета Московского университета, слушал лекции профессоров – и разговоры ровесников. Именно в Московском университете он сблизился с революционно настроенной молодежью и сам проникся идеями преображения социума, с чем и вступил в партию "Земля и воля". Партия вскоре раскололась на несколько "крыльев", Николай выбрал "Народную волю" и "хождения в народ", в глухие деревни: просвещать крестьян. Он выбился в авторитеты среди членов "Большого общества пропаганды". Юноше было 20 лет, а он успел пожить в Московской, Ярославской, Костромской, Курской, Воронежской губерниях и поработать в кузнице, на лесопилке, на фабрике. Всюду Морозов пропагандировал революционные идеи – но быстро понял, что прежде народу надо дать "обычное" образование, избавить от безграмотности. Мемориальная табличка в доме Морозова. Отношение к "Народной воле" у Морозова сложилось неоднозначное. В более поздние годы он написал четверостишие: В моих думах не ищите вы Т е н д е н ц и и, Никогда ничьим я не был У г о д н и к о м, Я рыцарь Международной и н т е л л и г е н ц и и, Не считайте меня Н а р о д н и к о м. Цитирую стихи с авторской разбивкой по брошюре "Человек, проживший три жизни", изданной в Борке в прошлом году. Впрочем, может быть, это насмешка не над "Народной волей", а над собственно народом, темным и забитым. Бюст Н.А. Морозова. "Рыцарю Международной интеллигенции" пришлось много претерпеть за свое служение. По возвращении из "хождения в народ" Морозов обнаружил, что эта деятельность стала поводом для его исключения из гимназии. Теперь уже никакие обязательства не стесняли юношу, кроме обязательств перед собственной совестью. И он отрекся от всего мирского и посвятил себя революции. Морозов занялся подпольной деятельностью и перешел на нелегальное положение, тем более, что был объявлен в розыск как опасный преступник. Вскоре ему пришлось эмигрировать в Европу – товарищи переправили его в Женеву. За границей Морозов обитал в разных городах, занимаясь изданием журнала "Работник" и прочей литературы для революционеров, и стал членом I Интернационала. Брошюры собственного изготовления Морозов порой тайно перевозил в Россию. И при очередном нелегальном переходе границы его схватили, арестовали и посадили в тюрьму – примечательно, что сразу в одиночку. Дознание, кто Морозов, из какой партии и что еще успел натворить, кроме печати прокламаций, шло много месяцев. В одиночной камере Николай Морозов писал стихи и умудрялся передавать их на волю, чем заслужил в своих кругах славу революционного поэта. В конце концов, состоялся суд, который освободил узника, однако правительство решило все же покарать возмутителя спокойствия отправкой в ссылку на основании внесудебного решения. В ссылке Морозов не задержался, перешел на привычное ему нелегальное положение и женился на члене "Народной воли" Ольге Любатович. Они вместе снова уехали в Швейцарию: исполнительный комитет "Народной воли" назначил супругов своими представителями за границей. Именно в этот период Морозов ездил в Лондон специально для знакомства с Карлом Марксом. Он – один из двух россиян, лично общавшихся с основоположником научного коммунизма, второй Бакунин, а вождь мирового пролетариата, как известно, Маркса в живых не застал и только поклонился его могиле на Хайгетском кладбище. А Николай Александрович даже подружился с семейством Маркса и с самим политическим реформатором и просил у него статьи для революционного сборника. Карл Маркс охотно согласился. Он выдал молодому коллеге "Манифест коммунистической партии" для перевода на русский язык, еще какие-то статьи свои и Энгельса и дал устное согласие написать предисловие для русских изданий всех этих материалов. Но планы пошли прахом. Многочисленные аресты привели к тому, что "Народная воля" в России почти обезлюдела, и Морозова вызвали на родину. Революционные соратники Морозова с Карлом Марксом во главе. Между первым и вторым заграничным вояжем Николая Александровича прошло четыре года. За это время его соратники по партии в Питере успели подготовить и совершить новое покушение на Александра II, которое наконец-то оказалось удачным: 1 марта 1881 года царь погиб. Всех причастных к организации привлекли к процессу о цареубийстве. Морозова схватили на границе – и он попал в этот же маховик. Основных организаторов теракта казнили. Остальных "помиловали" – приговорили к пожизненному заключению. 26 марта 1882 года Николай Александрович переступил порог Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Пребывание в этом узилище было мучительно из-за холода как в скандинавском аду и вечной сырости, так что Морозов пережил три приступа цинги и заболел туберкулезом. Но на фоне того, что произошло с другими арестованными, он едва ли не отделался легким испугом – восемь из них скончались, один помешался, а трое полностью утратили здоровье. Морозов же оказался более стойким. Через два года его и товарищей по несчастью перевели в Шлиссельбургскую крепость. Та же участь постигла Веру Фигнер, соратницу и подругу Морозова, в которую он был когда-то влюблен и даже делал предложение. Но та, как истинная революционерка, отвергла для себя возможность брака. Двое единомышленников остались друзьями, а Морозов нашел другую жену. Но эта семья естественным образом распалась. Любатович уедет в ссылку в Сибирь и там снова выйдет замуж, искренне считая мужа погибшим. Вера Николаевна же проживет 87 лет и еще успеет навестить товарища по революционной борьбе в Борке. В интерьерах дома Морозова. В 27 лет Николай Александрович попал в одиночную камеру Шлиссельбурга с перспективой провести в ней всю жизнь. Единственный плюс пребывания в островной тюрьме – к "политическим" не сажали уголовников. Все остальное было как в Алексеевском равелине: суровые условия заключения, холод, недоедание, болезни, обострение заработанного еще в Петропавловке туберкулеза. Но витальность Морозова потрясала. Он усвоил достаточно знаний из книг, чтобы разработать собственную дыхательную гимнастику, с помощью которой излечил у себя чахотку. Кроме того, "политические" все время требовали от администрации Шлиссельбурга улучшения содержания, и рано или поздно узникам позволили самим решать вопросы своего внутреннего распорядка, стали чуть лучше кормить и разрешили гулять и читать. Так что на протяжении 21 года Шлиссельбург был для Николая Александровича не столько тюрьмой, сколько научной лабораторией и библиотекой. Изолированной лабораторией, но не все ли равно для работы мысли?.. Этим он не замедлил воспользоваться. Главный труд, написанный Морозовым в крепости – работа по теоретической химии "Строение вещества". Для её создания пришлось затронуть многие разделы других естественных наук, в результате чего он написал собственные сочинения также в области математики, физики, биологии, астрономии… Все это наследие составило 26 (!) томов. Там же Николай Александрович выучил 11 языков. Написанное в камере Морозову разрешили вывезти при освобождении из крепости 10 ноября 1905 года. Он был отпущен на волю по амнистии 1905 года, последовавший за принятием Манифеста об усовершенствовании государственного порядка, обнародованного 17 (30) октября 1905 года. Ученому на тот момент шел 52-й год. Личные вещи Морозова. Выйдя на свободу, Николай Александрович изумил врачей: при обследовании у него не обнаружили и следа туберкулеза. Дыхательные пути его, конечно, не были в полном порядке. Всю оставшуюся долгую жизнь, 40 с лишним лет, Морозова мучили бронхиты и воспаления легких, он был вынужден находиться под наблюдением медиков. Но роковую для дореволюционной России чахотку ученый сумел победить. Окрыленный освобождением, полный сил, он стал добиваться печати своих работ. "Откровение в грозе и буре" На воле выяснилось: большинство открытий, явившихся Морозову в полной изоляции от мира, уже совершено другими. Но многие работы покорили научный мир. В 1907 году Морозов опубликовал труд "Периодические системы строения вещества", спорящий с самим Менделеевым – но Дмитрий Иванович оценил работу по достоинству и хлопотал о представлении Морозова к ученой степени доктора химии Петербургского университета. После бурных дебатов ученый совет заведения присвоил Морозову почетное звание. Биолог и антрополог Пётр Лесгафт пригласил Николая Александровича в свой Народный университет на высшие женские курсы читать лекции по химии. С 1918 года Морозов станет директором астрономического отделения Государственного естественнонаучного института имени Лесгафта и сохранит этот пост до самой кончины. Кабинет Морозова. Таким образом, в начале ХХ века Морозов стал чрезвычайно популярен в Петербурге – и как революционер, и как самобытный ученый, автор многих любопытных теорий. Некоторые представители научного сообщества принимали его в штыки как самоучку, не получившего систематического образования – Николая Александровича это не смущало. Он с удовольствием читал научно-популярные лекции на любые темы, его выступления пользовались огромным спросом в столице. Все лекции были платными, но благотворительными: часть выручки докладчик отдавал на какие-либо общественно значимые проекты и начинания. Именно к этой поре слегка лихорадочной популярности Морозова относится его женитьба на молодой пианистке Ксении Алексеевне Бориславской (1880 – 1948). Немолодой ученый встретился с юной музыкантшей в одном из салонов. 26 лет разницы в возрасте не стали для них преградой. Супруги были очень гармоничной парой. Первые годы после свадьбы они провели в путешествиях, были за границей и проехали по всей России вплоть до Владивостока, где в крупных городах неизменно давали концерты: Морозов читал лекции, жена сопровождала их музыкой. Карта лунной поверхности в доме Морозова. Астрономия имела для его изысканий первостепенное значение. Самая популярная лекция называлась "В поисках философского камня". В его лекциях всегда так называемая "гуманитаристика" соседствовала с точными науками. Примером служит труд "Откровение в грозе и буре", тоже созданный в Шлиссельбурге и опубликованный в 1907 году. В "Откровении в грозе и буре" Николай Александрович поверял астрономией содержание "Откровения Иоанна Богослова" насчет Апокалипсиса и приходил к выводу, что в божественной книге описаны астрономические положения созвездий над островом Патмос в воскресенье 30 сентября 395 года по юлианскому стилю. Наблюдатель, мол, видел стоящие в определенном порядке созвездия Девы, Стрельца, Скорпиона, Весов и другие и зашифровал их в образах Жены, Коня Бледного, Коня Темного, Мечника и пр. То есть Апокалипсис написан не в I веке нашей эры, а в IV, и не Богословом, а Иоанном Златоустом. Это и была предтеча "новой хронологии". Ознакомившись с этой книгой, православная церковь оперативно внесла ее в список запрещенных. Та же история вышла и с книгой 1914 года "Пророки. История возникновения библейских пророчеств, их литературное изложение и характеристика". Николай Александрович доказывал, что ветхозаветные пророческие книги были созданы еще позже Апокалипсиса, то есть позже V века нашей эры. Глобус Марса. Многие религиозные исследования Морозова печатались уже в богоборческие 1920-е. Они и сами были вполне богоборческими. Как ни парадоксально, во время свержения и отрицания всех религий сочинения бывшего народовольца тоже встречали препоны. Семитомный труд "Христос" Морозов начал "пробивать" в печать в 1921 году. Не кто иной, как Анатолий Луначарский писал в Петроградский Госиздат по этому поводу: "Лично я с книгой знаком. Это совершенно сумасбродная вещь, доказывающая на основании нелепой выкладки, к какому числу могут быть отнесены затмения Солнца и Луны, указанные в Евангелии, как сопровождавшие распятие Христа, произошедшее, по Евангелию, в пятницу, что Христос жил не в первом веке, а в V, отрицающая на этом основании в качестве мифов таких лиц, как Цезаря, который почему-то оказывается Юлианом Отступником, как Августа и т. д. как относящихся на самом деле к Средним векам, и т. д. и т. п. Я очень люблю и уважаю Морозова, но книга эта до того курьёзная, что издание её несомненно принесет известный ущерб имени автора и Госиздату". Радиоприемник Морозова. К тому же помешала гиперинфляция. Иными словами, "Христос" в семи книгах увидел свет только в 1924 году и после вмешательства, вы удивитесь, Феликса Дзержинского. Название "Христос" вместо "История человеческой культуры в естественнонаучном освещении" предложило издательство. А что касается истории Руси, то, прибегая к своему фирменному методу сопоставления описанных в хрониках событий с картой звездного неба, Морозов вычислил, что Чингисхан – это одно лицо с папой Иннокентием III, что татарское иго было частыми набегами крестоносцев, ибо дань Русь платила не Орде, а ордену. И что столица Золотой орды Сарай — не что иное, как сербское Сараево. Поздравления высших государственных деятелей к 80-летию Морозова в 1934 году. Надо сказать, что в 1911 году Морозов перенес еще одно годичное тюремное заключение – в Двинской крепости за развенчание перед коллегами по революционной деятельности Евно Азефа как "короля провокаторов". Когда ему не поверили, Морозов написал "Беззвездное стихотворение", которое и возмутило власти. Много позже провокаторство Азефа было установлено. Сам этот антигерой бежал из России еще до революции, скрывался под чужим именем и умер в Берлине в 1918 году. Еще год в тюрьме не охладил жизнелюбия Морозова. Почти 60-летний ученый всерьез увлекся авиацией и не только делал теоретические выкладки насчет воздухоплавания, но даже принимал участие в научных полетах, а во время Первой Мировой войны поехал на фронт и в качестве делегата Всероссийского земского союза помогал больным и раненым. После Морозов написал книгу очерков "На войне", изданную в 1916 году. Участие Морозова в Первой Мировой неожиданно аукнулось в наши дни, когда возник самый причудливый миф о Николае Александровиче, который долго приводил в отчаяние сотрудников мемориального музея в Борке: что он самый старый участник Великой Отечественной войны и в 88 лет стал снайпером. Указывалось даже точное количество фрицев, которых он подстрелил. Многие гости музея спрашивали именно об этом, и музейщики замучились объяснять, что это фейк. Однако на его основе был снят 4-серийный художественный фильм "Дед Морозов". Версификация вполне в духе "новой хронологии", но, скорее всего, речь шла о полном тезке мыслителя. Если не об откровенной выдумке. Материалы о Морозове-снайпере. На склоне лет Николай Александрович так подводил итоги своей научной работы: "Кроме разных статей в научных и литературных журналах, у меня вышли отдельными книгами: "Откровение в грозе и буре", "Периодические системы строения вещества", "Менделеев и значение его периодической системы для химии будущего", "В начале жизни", "Из стен неволи", "Основы качественного физико-математического анализа", "Законы сопротивления упругой среды движущимся в ней телам", "Начала векториальной алгебры в их генезисе из чистой математики", "В поисках философского камня", "На границе неведомого", "Письма из Шлиссельбургской крепости" и перевод "Откровения в грозе и буре" на польский язык. Я был уже профессором химии в Вольной высшей школе Лесгафта, почётным или пожизненным членом многих учёных и литературных обществ и деятельным членом тогдашнего аэроклуба, принимая непосредственное участие в полетах на аэропланах и аэростатах, нередко с научными целями…". Не все эти работы стали научными прорывами или воплотились в реальные деяния, такие, как шаги к созданию Института биологии внутренних вод. Но у наследия Морозова есть один безусловный смысл: доказательство бескрайности пытливости человеческого разума и его превосходства над самыми жёсткими реалиями бытия. Революционер и ученый показал собственным примером, что сознание определяет бытие, а не наоборот. Журнал "Советский Союз" со статьей о Морозове на разных языках. Напоследок – одна "человеческая" деталь про Николая Александровича. Как многие интеллектуалы, он был слегка чудаковат и рассеян, особенно в старости. Морозов мог бы без грима сыграть роль "чокнутого профессора" в голливудской фантастике. Одним из экспонатов дома-музея служит портфель ученого, сделанный из крокодиловой кожи. Под 90 лет он частенько этот портфель терял. На столь досадные случаи внутри лежала записка: "Портфель принадлежит академику Николаю Морозову, в случае находки прошу возвратить в секретариат Академии наук по адресу…". Записка из портфеля.