Двадцать лет назад, 1 сентября 2004 года, начался один из самых чудовищных терактов в мировой истории — захват школы №1 в Беслане. 1200 человек — в основном это были дети и женщины — в течение 52 часов подвергались пыткам и издевательствам со стороны банды боевиков, выдававших себя за мусульман и представителей интересов чеченского народа. Многие были казнены, других накрыло взрывами и беспорядочным огнем во время штурма. Жертвами теракта стали 334 человека. Спецкор «Ленты.ру» побывал в Осетии, чтобы поговорить с заложниками и матерями погибших в школе детей, с человеком, который пережил расстрел, и теми, кто сохраняет память о трех страшных днях.

«Боевик стал стрелять очередью в нас, лежащих на полу»

Карен Мдинарадзе:

Ткнул меня дулом автомата и сказал на ломаном русском:

У меня зажигалка была китайская и 1000 рублей.

Туда — это из спортзала в школьный коридор. Была маленькая надежда, что заставят что-то таскать, как прежде других мужчин-заложников, но нет — посадили лицом к стене, подняв и сложив руки за голову. «Зайчиком» — так эту позу называли террористы. Справа и слева от меня так же «зайчиком» посадили других мужчин.

Слева от меня был худощавый русский мужчина. Мне было 35 лет, а он на вид постарше. За ним был вход в кабинет. Без двери — ее сняли, когда баррикадировали [школу]. В кабинете были шахидки. Молодые худощавые девушки в хороших спортивных костюмах и кроссовках, но в черной парандже, оставлявшей открытыми только глаза.

Минут через 40 мне уже нестерпимо хотелось опустить руки. В голову проникла мысль: «Пропади все пропадом», — и я опустил руки. В тоже мгновение произошел взрыв. Ударная волна пришла слева. Я упал на пол и отрубился.

Пришел с сознание. Весь в крови. И в своей, и в чужой. Рядом, ближе к эпицентру взрыва, лежал тот русский мужчина. Его тело — ноги и таз — были неестественно перекручены. Еще была большая рваная рана на груди. Я видел, как он дышал, а потом перестал.

Как я понял, взорвался пояс шахидки в классе. Может быть, она не желала участвовать во всем этом, когда увидела, сколько маленьких детей попало в заложники. Может, и главарь ее подорвал с пульта.

Это говорили террористы. Я истекал кровью, но боли не чувствовал. Как-то поднялся на второй этаж. Зашел за другими ранеными в класс — это был кабинет литературы.

Пол покрыт толстым слоем крови. На нем лежат четыре бездыханных мужских тела. Я понял, что произойдет дальше. Смирился с этим.

Дальше было слышно, как он перезаряжает автомат. С криком «Аллах Акбар» боевик стал стрелять очередью в нас, лежащих на полу. Почти в упор.

Огонь прекратился, когда у него кончились патроны в магазине. Люди рядом были еще живы. Они хрипели. А во мне — ни одной пули.

Боевик разрядил в нас второй рожок. Хрипы прекратились, а в меня он так и не попал. Может быть, потому, что рядом со мной лежал мужчина очень большой комплекции, и его тело закрывало меня от огня. В класс зашли двое заложников. Стали выкидывать трупы на улицу через окно. Я лежал молча и неподвижно, пока они не взялись за меня. Тогда я поднялся и сделал шаг к окну, чтобы выпрыгнуть из него. Но мне не дали это сделать.

Пить воду при этом мне было запрещено. Удалось лишь прислонить к губам мокрые пальцы. Несколько капель попало в рот и горло, которое сводило коликами от жажды.

Меня завели в спортзал, где я упал на ноги Зите Сидаковой и потерял сознание. Ее двое детей стали заботиться обо мне: обмахивали каким-то куском бумаги, спасая от духоты, подкармливали лепестками оставшихся с праздничной линейки цветов.

День знаний. «С последним вас первым звонком!»

Завхоз попросила учителя истории Надежду Ильиничну Гуриеву прибрать в классе после летнего ремонта в школе. Нужно было вымыть окна и пол, вытереть пыль, повесить занавески. Последнюю задачу взял на себя ее старший сын Борис. Дочь Вера тоже отправилась в школу помочь матери. У Надежды пробежал холодок по спине, когда девочка написала цветными мелками на свежевымытой доске «С последним вас первым звонком!» Затем, несколько помедлив, добавила: «11 "В"». Это класс, который вела Надежда.

Это было 31 августа 2004 года. Когда учительница с сыном и дочерью вышли из кабинета, в школе №1 города Беслана было тихо и пусто.

Первое сентября — день особенный. Для семьи Гуриевых — вдвойне. Надежда Ильинична выросла в семье потомственных учителей. Педагогом был еще ее прадед. Мать тоже работала в первой школе Беслана. Сама Надя бегала по этим коридорам юной ученицей. Какое-то время мечтала об археологии, учась на истфаке, но еще студенткой, в августе 1978 года, вернулась в свою школу пионервожатой. А затем стала учительницей.

В 1985-м Надежда вышла замуж, а весной 1990-го первый раз стала матерью. Первенца назвали Борисом. В 1992-м и 1996-м у Борика — так Надежда Ильинична до сих пор ласково зовет мальчика — появились две сестренки Вера и Ира. Время было трудным. Из-за ситуации в стране и регионе супруг Надежды не мог найти постоянную работу. К этому в начале 90-х добавлялся дефицит продуктов и товаров. Но Гуриевы выстояли, так как были вместе. Борик помогал родителям, взял на себя заботы об утреннем подъеме младших сестер. Приучал девочек заправлять кровати. Еще сын очень любил открывавшийся прямо из окон их квартиры вид на горы. Любовался на них вместе с матерью. Это было их ритуалом.

Вскоре День знаний перестал приносить в семью Надежды Ильиничны прежнюю радость — 1 сентября 2002 года скончался ее отец. Однако участие в организации школьной линейки оставалось священным долгом. Личные тревоги, боли и печали в этот день следовало отложить хотя бы до вечера.

Ранним утром 1 сентября у сына Надежды Ильиничны поднялась высокая температура, но остаться дома Борис не мог, так как подготовил вместе с Верой латиноамериканский танец для первоклассников. Решили, что после выступления они оба пойдут домой к бабушке. Будут там дожидаться маму и младшую сестру Иру.

В школу они отправились вчетвером: мать и трое ее детей. Отца дома не было. Вера сразу надела платье, в котором должна была танцевать. На улице еще было прохладно, и, дойдя до школы, девочка накинула на плечи мамину кофту.

Борис помогал вынести столы для аппаратуры и стулья для гостей. Была суета. Из-за нее у Надежды не нашлось минуты выслушать Иру. Девочка хотела пересказать ей ужасный сон.

Ей приснился умерший дедушка. Он сказал, что ему холодно в гробу, и попросил старших внуков Борю и Веру согреть его. Дети послушно легли рядом.

О чем-то похожем — знаках и предчувствиях — говорили потом и другие выжившие заложники. Марина Пак, мать погибшей Светланы Цой, не хотела пускать дочь в школу.

Видеооператор Карен Мдинарадзе, выживший при расстреле, тоже до последнего не хотел идти. День знаний в Беслане был для него подработкой.

Семья Аслана Кудзаева хотела, чтобы Мдинарадзе снял, как их дочь-первоклассница Дзера будет звенеть колокольчиком, сидя на плече у одиннадцатиклассника.

Впервые оказавшись на площадке бесланской школы, Мдинарадзе едва успел поймать крупным планом Дзеру. И начался захват.

«Я лежу в гробике, меня несут, мне тепло»

Анета Гадиева:

У нас есть фотовыставка «Помнить, чтобы жить». И там особый раздел: «Предчувствие». В нем [созданные до теракта] рисунки, стихи детей, которые предчувствовали беду. Один мальчик нарисовал горящую школу и выбегающих из нее учеников. Другой нарисовал взрывы около школы и детей, у которых были оторваны у кого рука, у кого нога. Девочка нарисовала гроб и процессию. Подписала, что «идет дождь (а в дни теракта действительно жуткие дожди были), а я лежу в гробике, меня несут, мне тепло». Она погибла тоже.

Школьница Аза Гумецова стихотворение написала, которое родители нашли, убираясь дома, когда их девочка еще числилась среди пропавших без вести. Азу самую последнюю нашли и в декабре только похоронили.

Было у нас в семье плохое предчувствие. Мы тогда жили прямо рядом со школой, в одном из трех соседних с ней пятиэтажек. Все лето собака так выла по ночам. Я просыпалась и говорила:

Еще возле школы есть дерево. На него отовсюду слеталось воронье до такой степени, что из-за птиц не было его видно вовсе. Много таких моментов было.

Это все произошло И не рано, и не поздно. Потому что навсегда. Потому что все так сложно. Мне билет заказан в рай. И туда добраться скоро Первым рейсом я смогу…

Аза Гумецова.

Захват. «Ненормальный! Сейчас начнет стрелять по детям!»

Расставив с сыном на улице парты для оборудования и стулья для пенсионеров, Надежда Гуриева пошла в школу, чтобы сказать коллегам, что все готово. Она вдруг заметила, что открыт люк на чердак, который всегда на ее памяти был закрыт. Она решила, что надо сказать кому-то, чтобы его снова заперли. Надежда не знала, что там наверху уже заняли свои позиции и затаились террористы-снайперы. Сторож в два часа ночи обошел школу и лег спать, а стрелки пробрались туда под утро, без труда вскрыв окна.

На площадке перед школой тем временем уже собрались люди. Ученики были одеты в новенькую синюю школьную форму. В тот год как раз решено было вернуться к единообразной одежде для учащихся. С родителями пришли не только первоклашки и другие ученики «началки», но и пятиклассники — мамы и папы хотели познакомиться с новыми классными руководителями.

По словам Марины Пак, людей было неожиданно много.

Вдруг раздался чей-то испуганный крик, и на площадке за спиной учеников появились вооруженные боевики. По словам Анеты Гадиевой, поверить в реальность происходящего никто не мог — слишком резко все изменилось.

Боевики окружили собравшихся на празднике людей и, угрожая расстрелом на месте, гнали в здание школы. Туда же подъехал военный грузовик с брезентовым тентом, на котором боевики привезли свое снаряжение.

Надежда Гуриева заметила распахнувшуюся дверь в котельную. В ней укрылась группа детей и какой-то мужчина в спецовке. Надежда подала знак, чтобы он закрыл дверь. Мужчина сделал это, но дверь сильно хлопнула, и бандиты это услышали. Один из них приказал детям выйти. Ребята не послушались. Тогда он направил на них автомат и положил палец на спусковой крючок.

Надежда Ильинична успела остановить боевика. Она сама уговорила детей подчиниться.

Уже через несколько месяцев Гуриева узнала, что во втором помещении котельной прятались еще 17 человек. Через несколько часов им удалось выбраться через окно и убежать. Она спасла их жизни.

Момент захвата растягивался. Быстро зайти в школу через дверь больше тысячи человек не могли, поэтому боевики били окна и заставляли залезать через них. Надежда тоже подошла к одному из разбитых окон, перед которым была навалена куча строительных материалов, оставшихся после летнего ремонта школы. Террорист, который ее вел, хотел, чтобы учительница забралась на эту кучу, а затем пролезла через оконную раму.

Надежда Ильинична побоялась лезть в окно до того, как в здание войдут оставшиеся во дворе взрослые и дети. Думала, что их расстреляют.

Террорист выстрелил ей под ноги, но Надежда продолжала смотреть во двор. Наконец она поняла, что там больше никого нет, и с помощью других заложников забралась через окно в школу.

Учительница оказалась в пустом коридоре. Помогавшие ей люди ушли в сторону спортзала. Надежда посмотрела в сторону главного входа, рядом с которым стоял грузовик. Боевики активно его разгружали. Один из них подбежал к Надежде Ильиничне, спросил, где путь на третий этаж, и удивился, узнав, что школа двухэтажная.

«Она уже после захвата подошла, подняла руки и сумела зайти в школу к своим детям»

Марина Пак:

Когда раздалась стрельба и раздался крик: «Первую школу, первую школу террористы захватывают!», я в чем была босиком побежала туда, к черному входу. Но на подходе меня остановил какой-то парень, который физически не позволил мне двигаться дальше: «Сейчас тебя убьют, и ребенок твой без матери останется. Ты ненормальная? Куда ты бежишь?» — парень этот меня знал, назвал по имени, а его не помню.

Надо было, наверное, подраться с ним... Рядом еще соседка истерику закатила, на асфальт упала. Я пока на нее отвлеклась, там уже совсем все перекрыли.

Снайперы стреляли. Там был Фраев Руслан, который только что семью на линейку привез на машине. Поехал уже и, находясь со стороны центрального входа, услышал стрельбу. Он остановился, но и движения одного к школе не успел сделать, как его подстрелили с крыши школы.

Но была и Алета Собанова, подружка моя. Она жила напротив школы и уже после захвата подошла, подняла руки и сумела зайти в школу к своим детям.

В спортзале. «Вижу полный зал заложников, чувствую запах»

В 1947 году директором первой школы стал прошедший фронт учитель математики Таркан Сабанов. Его стараниями в 1960-е здесь построили самый большой в районе школьный спортзал. По размерам — со стандартную баскетбольную или волейбольную площадку. В этом зале многие годы проходили соревнования районного масштаба.

1 сентября 2004 года Таркан Габулиевич со своими внуками оказался в этом спортзале в качестве заложника. Он погиб от рук террористов. На его глазах зал, его детище, превратился в самый страшный символ терроризма.

Сейчас в спортзал ежедневно заходят люди, чтобы почтить память погибших заложников и спецназовцев. Здесь регулярно снимают ролики, фильмы и телевизионные сюжеты. Журналисты съезжаются сюда на очередную годовщину трагедии. Надежде Ильиничне, другим бывшим заложникам и матерям погибших детей приходится выступать в качестве экскурсоводов, раз за разом погружаясь в тяжелые воспоминания.

Тогда, 20 лет назад, Надежда Ильинична поразилась тому, что больше тысячи человек могут уместиться на четвертой части зала. Только что они заполняли всю площадь возле школы, а теперь оказались сдавлены невидимым прессом с такой силой, что не могли даже вздохнуть. Взгляд учительницы привлекло яркое пятнышко, зависшее в этой толкучке где-то возле окна, — это была дочь Вера в маминой кофте.

Тут кто-то дернул Надежду за рукав — это была ее племянница Аня. Рядом с ней стояла заплаканная Ирочка. Втроем они сели у стены между дверьми в спортивный и тренажерный залы, под баскетбольным щитом. Остальные заложники постепенно разместились по всему спортзалу. Но успокоиться и перевести дух люди не могли.

Боевики протащили по залу тело только что убитого ими мужчины, которого расстреляли лишь за то, что он заговорил по-осетински, пытаясь успокоить оказавшихся в западне людей. Четкий след человеческой крови на полу отпечатался в памяти Гуриевой.

Террористы чувствовали себя бодро и уверенно. Они попали в школу разными путями, здоровались друг с другом. В спортзале стоял жуткий гул от крика и плача — это единственное, что раздражало боевиков. Они пытались заставить заложников молчать, но не получалось. Cыпались угрозы. Когда боевики заставили людей отдать свои мобильники, то предупредили: если у кого-то в зале зазвонит телефон, то 25 человек тут же расстреляют.

В какой-то момент Надежда заметила сына Бориса, а он ее. Мальчик хотел пересесть к матери, но та показала на большую самодельную мину, которую террористы положили прямо у ее ног, и взглядом попросила Борика оставаться на месте. Однако со временем он все же потихоньку переместился к матери. Чуть раньше это сделала и Вера. Надежда и трое ее детей вновь были вместе.

Вставать и ходить по залу было нельзя. Сидеть на одном месте на полу было очень трудно. У Гуриевой и тех, кто был рядом, хотя бы была возможность опереться спиной о стену. Другие облокачивались друг на друга.

Весь этот невероятный стресс вскоре привел к гибели нескольких заложников, имевших хронические заболевания или слабое здоровье. В том числе нескольких детей. Надежде самой стало плохо к вечеру 1 сентября. Ей с трудом удалось собраться с силами и преодолеть слабость.

Мины. «Второго "Норд-Оста" не будет»

Боевики быстро занялись минированием школы. Заставляли старшеклассников носить взрывчатку и провода. Соединял все это, по наблюдению Надежды Ильиничны, человек, который заметно отличался от остальных террористов своей внешностью, разговаривал на смеси английского и арабского языков, а с заложниками — жестами.

Она детально смогла разглядеть одно из самых больших самодельных взрывных устройств, которое лежало на полу прямо у ее ног. Оно было обмотано полупрозрачным бежевым скотчем, через который можно было разглядеть начинку: лезвия, рубленные шурупы, мелкие обрезки металла.

По центру зала почти под потолком протянули провод, на который прикрепили мину. Этот провод провис, и заложники иногда случайно задевали его головой.

Боевики также смастерили что-то наподобие «взрывных педалей»: книги с проводами между страницами, тянущимися к взрывчатке. Террористы меняли друг друга на этих «педалях». Еще в школе было несколько женщин-шахидок с поясами смертниц. Угроза, что в любой момент времени какое-нибудь из множества устройств сдетонирует и приведет к подрыву других, постоянно нависала над заложниками.

Обилие взрывчатки — защита от штурма. Террористы очень боялись его, особенно если пустят газ. Один из них, по словам Гуриевой, как-то занес в спортзал найденный им старый армейский противогаз и, размахивая им, закричал:

Вечером 1 сентября, когда в спортзале включили освещение, автоматически заработали вентиляторы.

Боевики продолжали отчаянно искать подвалы — боялись, что спецназ может пробраться через них. Сотрудники школы честно отвечали им, что под старым зданием нет никаких подвалов, только под новым. Бандиты сказали, что сразу расстреляют завхоза и директора, если им солгали. Учителя труда они заставили взять топор в мастерской и рубить им пол в библиотеке.

Жажда. «Люди передавали мокрый пакет друг другу»

Террористам было мало мучений заложников. Они устроили им многодневную пытку жаждой и голодом, которая со временем становилась все более изощренной и жестокой. Питаться людям приходилось лепестками принесенных на праздник цветов. Принять воду извне боевики многократно отказывались. Главарь Руслан Хучбаров по кличке Полковник пригрозил расстрелом тем бандитам, кто позволит людям пить. Он приказал сломать все краны в школе.

Надежда Ильинична не помнит такого издевательства со смоченным пакетом, но помнит, как один из боевиков решил демонстративно «подготовиться к намазу», строя из себя мусульманина. Он пришел в зал несколькими бутылками воды, крикнул, чтобы все заткнулись и не мешали ему «молиться», а затем стал умываться, мыть себе руки и ноги, наслаждаясь тем, как смотрели на него дети.

2 сентября, когда Надежде позволили вывести нескольких детей в туалет, она увидела, что все носики у кранов были отломаны. Вместо них были вбиты деревяшки. Чтобы хоть как-то смочить горло, заложникам приходилось пить собственную мочу. Карен помнит, как набирал ее в свои туфли.

После пережитого взрыва и расстрела он был весь изранен. Как потом выяснилось, в его теле было 36 осколков. На лице была огромная гематома, из-за которой Карен ничего не видел левым глазом. Сидевшие рядом первоклашки заботливо делали ему компрессы, прикладывая к гематоме смоченные в моче кусочки тетрадных листов. Они не знали, что левого глаза у Карена после взрыва уже не было — он вытек.

Больше других мучился от обезвоживания сын Надежды Ильиничны. У Бориса все три дня, проведенных в плену, была высокая температура. В спортзале к тому же стояла невыносимая духота.

Переговорщик. «Руслан, помогите, спасите детей!»

Первая записка, которую принесла заложница в оперштаб в 11 утра, гласила: «89287383374 Мы требуем на переговоры президента Респ. Дзасохова, Зязикова презид. Ингушетии Рашайло дет. врача. Если убьют любого из нас, растреляем 50 человек, если ранят любого из нас убьём 20 чел, Если убьют из нас 5 человек мы все взорвем. Если отключат свет, связь на минуту, мы растреляем 10 человек».

Записка была написана заложницей под диктовку. Телефон был указан с ошибкой, из-за чего связаться с боевиками не удалось. Неясно было и то, о каком «Рашайло» идет речь. Заложница приписала, что, по ее мнению, имеется в виду детский врач Леонид Рошаль, который уже выступал переговорщиком в «Норд-Осте». На самом же деле террористы имели в виду Владимира Рушайло, который в 2004 году перешел с должности секретаря Совбеза России на должность председателя исполкома СНГ.

Примерно в 16:15 в здании школы взорвалась шахидка (об этом взрыве рассказывал Карен Мдинарадзе). После этого боевики расстреляли 21 мужчину из числа заложников. В телефонном разговоре с переговорщиком один из боевиков заявил, что они были убиты из-за того, что власти не отреагировали на их первую записку, и потребовал, чтобы на переговоры, кроме ранее обозначенных людей, приехал еще и советник президента Асламбек Аслаханов.

Вечером 1 сентября в Беслан приехал Рошаль, но боевики отказались впустить его в школу, как и принять принесенную доктором воду и еду.

В итоге единственным, кому удалось попасть в захваченную школу и вступить в переговоры, стал к тому времени уже бывший глава Ингушетии Руслан Аушев, ингуш по национальности. Это произошло днем 2 сентября.

По словам Мдинарадзе, когда он зашел, гул и крики, которые в спортзале не прекращались, заметно усилились. Люди надеялись, что он их всех спасет, что скоро весь этот кошмар закончится. Визит Аушева стал последним лучиком надежды на мирное разрешение ситуации.

К вечеру первого дня захвата родителей с маленькими детьми (самой маленькой было пять месяцев) террористы вывели в раздевалку. Помещение было небольшим, а родителей с детьми — человек 25. Детей уже ничто не могло успокоить. Они постоянно плакали, уже не выносили голода, жажды, бессонницы.

Перед взрывом. «В первую ночь террористов хлопнули бы — и все»

На третий день боевики стали еще более обозленными, а состояние заложников — критическим. Шум в спортзале не прекращался, он усиливался, несмотря на все угрозы. Люди уже едва подчинялись командам своих мучителей.

В какой-то момент одна из матерей взяла своих дочек и пошла прямо на террориста. Тот выругался и направил на нее автомат. Надежда Гуриева успела схватить эту женщину за руку, и она просто упала прямо на ее племянницу Аню, а затем перевела взгляд на Гуриеву. Глаза этой женщины выражали только одну мысль:

Аналогичные мысли в то время крутились и у Надежды, и у ее детей.

Карен Мдинарадзе тем временем был на грани жизни и смерти, то теряя сознание, то приходя в себя. По словам Гуриевой, на третий день, еще до взрыва, в спортзале от обострения хронических заболеваний скончалось несколько человек, а у одного ребенка произошел инфаркт.

Родственники захваченных людей сходили с ума от осознания собственного бессилия, гнева на бандитов и негодования в адрес силовиков, а особенно чиновников всех мастей, неспособных разрубить этот гордиев узел.

К третьему дню в Беслан, как ей показалось, приехала вся Осетия. Тысячи людей, у многих было в руках оружие — охотничьи ружья, травматические пистолеты. Со стороны улицы Лермонтова и Дома культуры к школе было не протиснуться — такой плотной была толпа.

Боевики открывали огонь даже из гранатометов. В результате одного такого выстрела был ранен милиционер в оцеплении.

Переговорный процесс на третий день практически сошел на нет. Конечными требованиями террористов был вывод войск из Чечни и освобождение участников бандформирований, что выполнить было невозможно. Удалось договориться только об эвакуации тел убитых в первый день заложников, выброшенных из окна второго этажа. Для этого примерно в 12:40 четыре сотрудника МЧС подъехали к школе на машине. Они под прицелом боевика стали грузить в нее трупы.

Развязка наступила внезапно. Около 13:05 в спортзале произошла серия взрывов, после чего началось массовое бегство заложников из школы и стихийный штурм — людей надо было прикрыть и увести. Эти взрывы стали полной неожиданностью как заложников, так и для силовиков.

«Зал был усыпан телами и фрагментами тел»

Надежда Гуриева:

Ближе к полудню [накануне штурма 3 сентября] у Иришки началась истерика. В такой толпе измученных людей это было опасно. Слова не помогали. Я несколько раз ударила ее по щекам. Доча глубоко вздохнула и успокоилась. Потом я услышала рассказ о том, как перед самым взрывом злая училка избивала маленькую девочку.

Напряжение нарастало. Один из террористов, пытавшихся заставить нас молчать, стрелял вверх, стоя в зале у выхода. А там наверху висели взрывные устройства. Одно из них хлопнуло и убило террориста, который держал кнопку-детонатор от бомбы. Вот этот маленький взрывчик — его снаружи никто не видел.

Я поняла, что сейчас будет большой взрыв, но не успела крикнуть «ложись!», бомба убитого террориста рванула, выбив стену под окном. Кто-то из заложников рванул на улицу, кто-то хотел двинутся следом, но еле смог только встать на ноги, чтобы прийти в себя. И тут через 20 секунд после первого произошел второй — большой взрыв.

Какое-то время я лежала без сознания, а когда пришла в себя, зал был усыпан телами и фрагментами тел. На все это сверху садилась серебристая пыль... Слева на спине лежала Верочка: ноги согнуты в коленях, руки скрещены на груди, как перед причастием. В них зажат крестик. Чужой. Он попал к ней, пока мы были в зале. Дочь просила меня ее покрестить, но все не получалось. Договорились покреститься 5 сентября...

На губах Веры застыла улыбка, на щеках кровавые слезы... Единственное ранение, которое я увидела, — осколок, попавший ей в голову сзади. Он убил ее на месте.

Зашевелил губами Борик. Он лежал передо мной. Застонала где-то за спиной Аня. Борис был в крови, но не в своей, а в моей. У него я нашла две дырочки: внизу живота справа и под ключицей слева. На ранах крови не было. Глаз он не открывал, не говорил, но меня слышал.

Пока осматривала его, Иришка сказала, что все бегут. Сказала ей: если есть куда — беги. Я же не могу оставить Борю и Аню.

Она пошла к двери спортзала, которую выбило взрывом. Там, за кучей мусора, увидела бандита, но уже переодетого. Он снял приклеенную бороду и засунул ее в мусор. Дочь смотрела на него, а бандит на нее. Он поднял автомат. И тут лежавшая рядом на полу женщина в красном подтянула Иришку к себе и закрыла ей глаза рукой. Бандит передумал стрелять и куда-то ушел.

Тем временем из-под обломков потолка и груды мертвых тел я вытащила Аню. Живую. К счастью, она могла двигаться самостоятельно.

Освобождение. «В окне промелькнул шлем — там наши!»

После нескольких мощных взрывов бандиты все еще пытались сохранить контроль над ситуацией. На их стороне было то, что в школе оставалось еще много заложников. Далеко не все они находились в спортзале. К тому же боевики хорошо укрепили несколько огневых позиций, с которых стреляли по убегавшим людям и по тем, кто пытался пойти на штурм.

Карен Мдинарадзе после первого взрыва сумел собрать все силы в кулак, выпрыгнул из спортзала на улицу через высокое окно, чему удивляется до сих пор, и рванул в одних носках прочь от школы.

Тем временем в спортзал зашли боевики. Тех заложников, кто мог передвигаться, они перегоняли в столовую. Надежда Гуриева с Аней и Ирой тоже отправились туда. Не сумев вынести Бориса на руках, Надежда положила его рядом с другими ранеными. Пообещала, что обязательно за ним вернется. Тело Веры ей тоже пришлось оставить.

Надежда Ильинична передвигалась с большим трудом. После взрывов ее ступни нашпиговало осколками стекол. Несколько самых крупных она вытащила, чтобы встать на ноги. Остальные кололи с каждым шагом.

Покидая спортзал, Гуриева попросила двух стоявших у входа боевиков помочь ей вынести Бориса, на мгновение забыв о том, с кем она вообще разговаривает. Те ответили, что помогут, когда закончится перестрелка.

Столовая вся была усыпана битым стеклом. Надежда взяла веник и подмела пол у глухой стены, чтобы посадить там Аню и Иру.

Затем в столовой появился боевик, который неожиданно для всех отдал детям коробку, на дне которой оставалось немного печенья. Ребята брали по одному и отходили в сторону, пропуская других.

Надежда попыталась вернуться за сыном в спортзал. У дверного проема по-прежнему стояли два террориста. После ее слов о том, что они обещали помочь вынести сына, один из них ударил Гуриеву прикладом в лицо. Это был один из тяжелейших моментов в ее жизни: осознание собственного бессилия, с которым такому человеку, как Надежда Ильинична, смириться было невозможно.

По дороге в столовую ей попался раненый подросток. Он попросил перевязать ему рану, но у Гуриевой в этот момент отнялась рука, и зубами порвать ткань она тоже не могла — зубы ей только что выбили.

Заложников в столовой к моменту возвращения Надежды стало намного больше. Террорист заставлял их становиться в окна, кричать и размахивать занавесками, чтобы остановить штурм. Окна были закрыты решетками, поэтому выпрыгнуть из них было нельзя.

В какой-то момент одна из заложниц заметила, что решетка крайнего окна выскочила из креплений. Она сказала об этом остальным, и люди сумели отодвинуть ее. Эта заложница прыгнула первой, бросив сперва в окно свои оранжевые шлепанцы.

После этого в окно школы ринулся спецназ. Надежду Гуриеву подхватили и вывели в соседний частный дом. Там на диване у окна сидел весь перевязанный, как мумия, подросток, военный делал ему укол. В шкафу дети нашли банку с компотом. Для всех них кошмарные события этих трех дней наконец-то закончились.

20 лет спустя

Теракт в Беслане — это слишком большая тема, чтобы о ней можно было написать в одной статье. Слишком много искалеченных судеб, слишком много чудовищных деталей, вопросов, на которые трудно ответить.

Сейчас, 20 лет спустя, Надежда Ильинична пишет книгу, в которую пытается вместить если не все, то хотя бы наиболее важное из пережитого в захваченной школе, а также до и после теракта, дать ответы на самые трудные и неудобные вопросы. Но рукопись идет тяжело, слишком много дел и встреч, и возможность поработать над черновиком у Гуриевой была только в прошлом году, когда она лежала в больнице, — травмы, полученные при атаке на школу, с возрастом дают о себе знать все сильнее.

В город круглый год едут люди, желающие узнать о теракте из первых уст, снять об этом ролик или фильм. Часто они приезжают с набором мифов в голове, которые Гуриевой приходится развенчивать, что-то объяснять и доказывать. И каждый раз ей нужно погружаться в воспоминания о самых темных моментах своей жизни, когда она лишилась двоих своих детей.

После теракта Надежду, чья жизнь была разорвана в клочья, спасали только необходимость заботиться о младшей дочери Ире и стремление возродить родную первую школу.

Первый день был самым тяжелым. Серый, сумрачный — в конце ноября. Так выпало, что Гуриевой нужно было провести урок в Боречкином классе. Тогда дети еще не знали, кто жив, кто лечится. Одна девочка из класса радостно побежала ей навстречу:

Кто-то из ребят ее тут же ткнул.

Уже с октября 2004 года Гуриева вместе с двумя старшеклассницами стала собирать в разрушенной школе вещи для будущего музея. Аккуратно раскладывали их по пакетам, в зависимости от места обнаружения. Теперь, 20 лет спустя, многие из этих предметов легли в основу экспозиции открывшегося к печальному юбилею Международного культурно-патриотического центра профилактики терроризма «Беслан. Школа №1».

Карен Мдинарадзе тоже с головой погрузился в работу, едва покинув стены захваченной террористами школы, в которой лишился глаза и полностью поседел за три дня.

Сейчас Карен работает оператором в Национальной академии футбола. В Беслан он не ездит, в ставший мемориалом школьный спортзал не заходит, с журналистами не общается — с годами воспоминания о произошедшем даются труднее, боль от пережитого не притупляется.

Марина Пак нашла спасение в материнстве и православной вере, но это был непростой и длинный путь.

Многие годы она возила пострадавших от теракта бесланских детей в Богоявленский Аланский женский монастырь в Алагире. Там специально для них был создан реабилитационный центр, программу для которого разрабатывали ведущие психологи и врачи.

Марина вышла замуж за врача-реаниматолога Алана Адырхаева, овдовевшего после теракта. Его жена была среди заложников вместе с двумя их дочерьми, сумела спасти детей, а сама скончалась практически на руках у супруга, когда ее доставили к нему в больницу. После этого Алан ушел из реанимации, но остался в медицине, взяв на себя координацию помощи пострадавшим в теракте. Он очень хотел, чтобы у его дочерей была заботливая мама, поэтому женился на Марине, но брак их оказался недолгим.

Среди тех, кто приезжал в Осетию все эти 20 лет после теракта, было много людей, удивлявших бесланцев своим бескорыстием, искренним желанием оказать материальную и моральную помощь. Во всех частях света и регионах России у них появились друзья и знакомые, переживающие трагедию Беслана как личную.

К примеру, художник-самоучка Михаил Чернов. Он приезжает сюда вот уже 15 лет. Михаил — обычный парень из Ульяновска, для которого по какой-то неизвестной причине Беслан и Осетия стали практически второй родиной. Первый раз он приехал в республику как фанат Сергея Бодрова, чтобы попасть на место его гибели в Кармадонском ущелье. Потом познакомился и подружился с бесланцами. В 2018 году в первой школе Беслана он провел первую в своей жизни выставку, нарисовав портреты десяти спецназовцев, погибших при освобождении заложников. Оказавшись в гостях у Надежды Ильиничны, он зашел в комнату ее сына Бориса, в которой все осталось как в тот день, когда мальчик последний раз ушел из дома 1 сентября 2004 года.

В 2019 году, делая в Воронеже выставку «Легенды рока», Михаил познакомился с певицей Ириной Пухониной («Сектор Газа»). Она предложила ему нарисовать всех погибших в Беслане.

«Все только награждены или повышены в звании»

Анета Гадиева:

В чем наши проблемы, негодование и возмущение? В том, что те люди, кто в силу своих полномочий должен был предотвратить теракт, а когда он уже случился — организовать работу оперативного штаба по спасению заложников более эффективно, — никто из них не наказан, никто не привлечен к ответственности.

Как ни странно, все только награждены или повышены в звании. Например, был у нас руководитель подразделения ФСБ района Олег Гайденко. После теракта он возглавил отдел по борьбе с терроризмом в республиканском управлении. Затем он пошел дальше и стал руководителем регионального управления ФСБ в Саратовской или Самарской области, а потом в Башкирии. Стал генерал-лейтенантом. Это человек, у которого такое в Беслане произошло!

Когда мы были на встрече с Путиным, он нам сказал, что этот теракт не мог не быть подготовлен заранее. Но отсюда разве не следует, что плохо сработали ФСБ и МВД, не выявив эти приготовления? Сколько ни писали, сколько ни судились, ничего мы не добились.

Есть официальное расследование — уголовное дело №20849. Из него тогда были выделены два других дела. Одно — по руководителям РОВД Правобережного района, второе — по руководителям РОВД Малгобекского района Ингушетии. По ним провели судебные процессы. На первом адвокаты подсудимых предложили сначала опросить потерпевших, а потом их клиентов. Так суд и решил. Когда же мы пришли на заседание, на котором собирались давать показания подсудимые, была уже принята Госдумой амнистия, под которую попали все участники контртеррористических операций.

На скамье было тогда трое подсудимых: начальник Правобережного РОВД Северной Осетии Мирослав Айдаров, его заместители Гурам Дряев и Таймараз Муртазов. В результате они не были привлечены к ответственности.

Когда ты признаешь амнистию, то пишешь, что согласен с обвинением... А они написали:

У нас есть эти письма.

А второе дело в отношении двух человек — начальника Малгобекского РОВД Мухажира Евлоева и его заместителя Ахмеда Котиева — рассматривалось судом присяжных заседателей в Ингушетии. Их оправдали. За то, что там была сформирована банда, которая беспрепятственно проехала и захватила школу, никто из них не ответил.

Еще было выделено дело по террористу Кулаеву. Его осудили, пожизненное дали. Он сейчас в «Полярной сове», насколько я знаю. Даже он посмел просить о пересмотре его дела.

Помимо официального расследования СКР, было еще парламентское расследование, которым руководил [Александр] Торшин, расследование республиканского парламента, которое [Станислав] Кесаев возглавлял, и независимое расследование Юрия Савельева, на основании которого он написал труд «Беслан. Правда заложников».

В итоге федеральная парламентская комиссия пришла к выводу, что виноваты региональные правоохранительные органы Осетии и Ингушетии, а республиканская — что виноваты федеральные органы. А Юрий Савельев, который был членом федеральной комиссии, но действовал самостоятельно, знал показания всех заложников, пришел к выводу, что оперативный штаб не организовал должным образом освобождение и спасение заложников, все происходило хаотично и никто не знал, что делать, а первый взрыв и пожар в спортзале произошел из-за того, что из одного из соседних домов был произведен выстрел из огнемета [реактивного огнемета «Шмель»].

На сегодняшний день уголовное дело №20849 не закрыто. Недавно опять из Следственного комитета пришло письмо. В очередной раз они продлили срок расследования в связи с тем, что есть еще пять неопознанных трупов.

Пока их не опознают, закрыть уголовное дело не получится, а их, наверное, никогда не опознают, эти трупы. Предположительно, говорят они, это иностранные наемники, возможно, из Саудовской Аравии.

Насколько могу, я стараюсь быть объективной. В прошлом году мы встречались с одним из бойцов спецназа, участвовавшем в спасении. Когда мы стали с ним беседовать, это так было удивительно: у него свое восприятие, а у нас свое. Он со своей точки говорит, а мы со своей. Я тогда поняла, что у каждого своя правда — так выходит.

Но когда он нас послушал, то во многом с нами согласился. Он не понимал, какие могут быть претензии к спецназу. У них даже есть обида: мы собой рискуем, теряем друзей, а нас еще в чем-то обвиняют? Это тоже понятно. Вот эти простые ребята, спецназовцы, проявили настоящий героизм. Тот же Туркин, который накрыл гранату своим телом и погиб, спасая заложников. И другие ребята. Это, безусловно, большой героизм. Никто и никогда не может их осудить, а может только ими восхищаться и их благодарить. И их родителей.

Мы же говорили о том, как это все было организовано. Мы же были на судебных процессах и слушали показания представителей оперативного штаба, заложников. Вырисовывалась картина, что мало кто там понимал, что делать.

Да, могут сказать, что от терроризма никто не защищен. Это действительно так. Да, и в США, и во Франции, и в Израиле происходят теракты. Но их спецслужбы, получаются, тоже плохо работают. Пусть их граждане предъявляют претензии. Нужно же искать какие-то формы, методы, чтобы не было больше такого, чтобы ни в чем неповинные люди больше не погибали так страшно.

Наша позиция в том, что после Беслана никаких выводов сделано не было, и люди не стали в большей безопасности. Неправильно, когда погибает столько людей в государственной школе и никто не несет за это ответственность. Даже если бы столько цыплят поубивали, и то бы кто-то понес ответственность.

Боль остается. Она притупилась, конечно, не такая разрывающая, но она всегда с нами. Всегда! И утром, когда просыпаешься, и вечером, когда ложишься. Думаешь, вспоминаешь и молишься о душе своего ребенка. Живешь, все время думая о своем ребенке.

Ведь Алана в этой жизни всего девять с половиной лет провела со мной. Прошло уже двадцать. Но вот эти девять с половиной лет — это будто бы вся моя основная жизнь и была.