Небесный человек, пасхальный батюшка, земной ангел и духовник всея Руси — так называли одного из самых известных российских старцев, архимандрита Иоанна (Крестьянкина). За наставлением к нему, бодрому старику в старомодных очках с толстыми линзами, стекались не только граждане Советского Союза, его слава была гораздо шире и распространялась даже за океан. Отец Иоанн старался приголубить каждого, за что получил еще одно прозвище — «скорый поезд со всеми остановками». Кого-то просто погладить по голове, кому-то сказать доброе слово, а с кем-то поделиться опытом. А опыта у отца Иоанна было столько, что хватило бы не на одного человека: он видел революцию и разорение храмов, сидел в тюрьме и отбывал срок в лагере, служил во множестве приходов и общался с тысячами людей. О непростом пути замечательного человека Иоанна Крестьянкина «Лента.ру» рассказывает в рамках проекта «Жизнь замечательных людей».

Слепая вера

Люди идут по лесу. Их фигуры сильно выделяются на фоне белоснежного снега и берез. Одни — безоружные, в разномастных серых лохмотьях. Другие — с винтовками и одинаковыми бурыми, как шляпки грибов, ушанками. В руках у первых — мешки, у вторых — оружие. Первые тихие, разговаривать в строю не положено, вторые уже охрипли от ора на первых.

Так выглядело этапирование осужденных по уголовным и политическим статьям, которых конвой с собаками сопровождал в лагерные пункты Каргопольлага, Архангельского филиала ГУЛАГа.

За плечами у заключенных была многодневная тряска в вагонах-теплушках, питаться в которых приходилось то селедкой без воды, то водой без селедки, а впереди — долгие годы лагерной жизни.

Дорогу к лагерному поселению преграждала быстрая черная река Лаповка. Перебраться через нее можно было двумя способами: либо по безопасным настилам, перекинутым от берега к берегу, либо по полуразвалившемуся мосту, падение с которого в ледяную воду сулило верную гибель. Первый путь предназначался для конвоиров, а вымотанным многодневным этапом заключенным оставалось лишь прыгать с одной покрытой льдом доски на другую. Отказ приравнивался к попытке побега, которую пресекали выстрелом. Падение в воду — тоже своего рода побег с тем же итогом, только конвоирам даже не пришлось бы тратить пулю на заключенного: вода сделает все за них.

Преодолеть преграду и выжить сложно, но еще сложнее тому, у кого во время этапа украли очки — щурящемуся мужчине с черными кудрями. Прыгать по льду над пропастью ему придется вслепую, надеясь лишь на чудо и Божий промысел. И Бог не оставил своего раба — заключенного Ивана Михайловича Крестьянкина.

Игра в священника

Иван родился в Орле в 1910 году, и родился он не вовремя. Во всяком случае, так считали гости дома Крестьянкиных, собравшиеся на именины одного из родственников семьи, — схватки у матери Ивана, Елизаветы, начались, когда все уже собрались за столом и ждали хозяйку дома. Затем к «неуместности» ребенка добавилась крайняя слабость его здоровья — семья сочувствовала Елизавете, надеясь, что сын скоро отмучается.

Во сне к матери Ивана явилась женщина неземной красоты и спросила, отдаст ли она ей своего ребенка. На этом сон обрывался, но по пробуждении Елизавета была уверена — к ней являлась сама святая Варвара, и с ее заступничеством ребенок поправится и будет жить долго. Так и вышло — Ваня начал поправляться.

В том, что Елизавета Крестьянкина узнала в явившейся ей во сне деве святую Варвару, нет ничего удивительного — женщина была крайне религиозной и смогла передать дух веры своему сыну. Ваню сначала носили в церковь на руках, а после он сам принес церковь в родной дом: мальчик так проникся духом православия, что главным его детским развлечением была игра в священника. Из металлической банки он соорудил себе кадило, а из полотенца — епитрахиль. Роль прихожанки домашнего храма Вани Крестьянкина доставалась матери, к игре сына она относилась очень серьезно.

Чем взрослее становился мальчик, тем больше церковного проникало в дом Крестьянкиных. Уже в шесть лет Ваня стал пономарем, и к большим православным праздникам весь дом заполняла церковная утварь — маленькому служителю поручали натереть ее до блеска.

Представления о дальнейшей жизни мальчика изменились лишь единожды, в 12 лет, когда тот объявил о желании еще глубже уйти в веру — стать монахом. Но как и любое другое начинание, намерение принять монашеский постриг следовало обсудить с духовником или другим опытным наставником, и иподиакон Ваня Крестьянкин рассказал о своем стремлении к монашеской жизни уважаемому им епископу Николаю (Никольскому). Иерарх не отговаривал мальчика, но и благословлять на монашество не стал — посоветовал подрасти, поработать, получить сан и лишь после этого возвращаться к мысли об уходе от мира.

Миру мир

Мир, из которого так хотел сбежать Ваня, успел стремительно поменяться с тех пор, как он после игр в священника получил свое первое настоящее облачение клирика, — страну успела охватить революция.

После уничтожения самодержавия и самого самодержца революция нацелилась на православие, и желание мальчика приблизиться к Богу, став монахом, было смертельно опасным.

После революции в Орловской области осудили и расстреляли сотни священников и верующих, закрыли десятки храмов, из церквей изъяли тысячи килограммов ценностей, и решивший связать себя с Русской православной церковью Иван Крестьянкин добровольно отдавал свою жизнь на алтарь веры — рано или поздно должны были прийти и за ним.

«Рано» этого не произошло. Иван следовал наставлениям отца Николая и, несмотря на революционную разруху, в несколько подходов доучился в школе, затем получил специальность бухгалтера и успел поработать по ней. Сталинские репрессии 1937-го миновали его, в Великую Отечественную он не попал на фронт из-за крайне слабого зрения, а сразу по окончании войны был рукоположен сначала в диакона, а после — в пресвитера. Тогда-то, после рукоположения, Крестьянкин и столкнулся с войной лицом к лицу: фронтовики устремились в церковь за своего рода психотерапией — креститься, слушать проповеди и делиться на исповеди пережитым в окопах. Отец Иоанн же относился к прихожанам крайне внимательно: исповедовал каждого по отдельности, мог часами разговаривать с верующими, долго и обстоятельно готовился к проповедям.

Антисоветская агитация

«Поздно» случилось в 1950 году, когда на Церковь обрушился новый виток гонений.

Советской власти не понравилось, что отца Иоанна слишком любит его паства. Коммунизм предполагал слияние государственного и личного, а церковь призывала разделять Божье и кесарево. Да и слишком выделялся Иоанн на фоне остальных священнослужителей, а его паства в храме в Измайлово — на фоне прихожан других церквей.

Его православное служение стало поводом для возбуждения уголовного дела.

Он мог найти общий язык как с уголовниками, которые относились к нему как к «бате» и не давали в обиду, так и с администрацией лагеря, которая не только позволила священнику сохранить образ Божий (не брить волосы и бороду), но и спустя два года после начала отбывания наказания выделила отдельное жилье.

В лагере отец Иоанн тайно проводил обряды, наставлял паству в письмах, исповедовал верующих лагерников и даже, как говорят, крестил начальника лагеря строгого режима и его семью. В лагере Иоанну удалось найти занятие по специальности: если сначала он, как и остальные заключенные, валил лес, то позже, уже в отдельном лагерном поселении для доходяг, Крестьянкин вернулся к бухгалтерскому учету.

Но относительно спокойной лагерной жизни предшествовали издевательства в тюрьмах.

Следователи несколько месяцев пытались выбить из него нужные показания и заставить оговорить знакомых и близких — так старались, что искалечили Иоанну обе руки. Но этими же руками Иоанн продолжал креститься во время молитв, в которых он просил в том числе и за мучивших его следователей.

Батюшка не описывал тягот, с которыми он столкнулся в тюрьмах и лагере, и дело не только в цензуре, которой в обязательном порядке подвергалась вся лагерная корреспонденция, — священник воспринимал все происходящее как часть испытания, посланного ему Богом, и благодарно принимал его.

Даже оказавшись на свободе, Крестьянкин крайне мало рассказывал о годах заключения — в Псково-Печерском монастыре, где позже будет монашествовать Крестьянкин, даже поначалу не знали о лагерном прошлом Иоанна. Лишь иногда былое давало о себе знать — например, в добавленной батюшкой к наставлению фразе «не верь, не бойся, не проси».

Скорый поезд со всеми остановками

Когда отец Иоанн освободился из лагеря — досрочно, советская и церковная власть сговорились о том, чтобы не давать жизни молодому, горящему верой и жаждущему помогать людям деятельному священнику.

После заключения он попал в Рязанскую область, где ему предстояло поднимать бедный и разоренный приход. Но едва он смог наладить церковную жизнь, вместе с прихожанами подлатал крышу храма, как его откомандировали в другое село — «для пользы Церкви, для блага дела». Так за десять проведенных им в Рязанской области лет случалось пять раз, и каждый раз это происходило сразу после того, как отец Иоанн успевал восстановить приход. Порой священнику даже приходилось скрывать плоды своего труда: новую крышу одного из храмов при ремонте спрятали под старыми ветхими листами железа.

За десять рязанских лет дела храмов — ремонт, поиск утвари, работа с прихожанами — так измучили отца Иоанна, что близкие стали подозревать у него скорый инфаркт. Кроме того, сказывались годы, проведенные в лагере. И не в последнюю очередь для того, чтобы облегчить жизнь Иоанну, которого уже собирались перебросить на новый приход, священника постригли в монахи и определили ему келью в Псково-Печерском монастыре, где Крестьянкин провел остаток своей жизни.

Стоило ему осесть в монастыре, как все прихожане храмов, где служил Иоанн, как и те, кто узнал о священнике от них, устремились в Печоры к монаху.

Посетителей было так много, что короткий путь от храма до кельи монах преодолевал за несколько часов: шустрому, как поезд, священнику приходилось делать остановку возле каждого посетителя монастыря, обращавшегося к нему за советом. За это Крестьянкин и получил свое прозвище-оксюморон: «скорый поезд со всеми остановками». Люди поджидали священника не только у храма и не только днем. Крестьянкин вспоминал, что как-то глубокой ночью, возвращаясь в келью из туалета, встретил в темном коридоре посетителя, который сразу же бросился к нему за наставлением.

К счастью, сохранилась переписка. В свободное от служб, послушаний и живого общения с духовными чадами время Крестьянкин отвечал на мешки писем, которые присылали ему со всего мира. Он внимательно изучал проблему, с которой к нему обращались, и давал честный ответ, не елейный, не приторно-сладкий, а серьезный и порой даже жесткий.

«То, что происходит с Вами, — прелесть, и в моем духовном опыте я наблюдал ныне таких явлений множество. И если Вы сейчас в самом начале этого пагубного пути стоите, то конец его — погибель». «Знаете Вы волю Божию, а с усердием исполняете волю вражью». «Уверяю Вас, Ваши нынешние трудности по сравнению с монастырскими покажутся вам ничтожными. Да и по возрасту уже поздновато начинать перестраивать всю свою жизнь». «Судя по Вашему письму, Вы уже и имя мое забыли, а может, и не мне адресовано письмо Ваше. Но раз попал листочек с вопросами в мои руки, то считаю своим долгом помочь Вам».

Но чаще отец Иоанн был невероятно ласков — во время разговора он старался склонить голову как можно ближе к собеседнику, взять за руку, положить ладони на волосы просителя, пригладить их.

Спасательный круг

С юности отец Иоанн стал моральным авторитетом для окружавших его людей, и с каждым годом их количество росло. Даже в лагере Крестьянкину удалось увеличить число своих духовных чад. Он мог бы сравниться с известнейшими гуру, если бы не одно но — в отличие от них Крестьянкин вел людей не за собой, а за Русской православной церковью, своим примером показывая радость следования за Христом.

Одновременно строгий и ласковый, он мог одним взглядом сквозь свои огромные очки внушить собеседнику душевный трепет и одним касанием ладони подарить спокойствие, вызвать слезы радости.

Всю жизнь он делился с православными пасхальной радостью, и сам находил ее во всем, даже в подготовке к отходу в иной мир. На видном месте в его монашеской келье стоял специфический подарок — большой дубовый гроб, — напоминая ему о скором соединении с Господом. И даже этим монах был готов поделиться. Так, в 2003 году он с радостью «одолжил» его святому преподобному Симеону Псково-Печерскому, чьи мощи на время поместили в гроб отца Иоанна, а после был счастлив, что гроб стал уже «обжитым».

Так — с Богом, у собственного гроба, отвечая на бесчисленные письма и вопросы, провел свои последние дни отец Иоанн. В 2006 году на 96-м году жизни он окончил земную жизнь и перешел в тот мир, в кото­рый христиане родились крещением.

Щурящийся молодой человек преодолел не только скользкий мост через черную реку у лагерных ворот, но и достойно прошел остаток жизненного пути, порой не менее опасного и скользкого. Поток людей к его келье не иссякает и по сей день, а многие из духовных чад отца Иоанна считают его святым и собирают материалы для канонизации старца.