Этюды о еде
На фуршете «новый русский» набивает живот вкусными вещами, а француз берет маленький пирожок и яблоко. Новый русский:– Ты че, братан?!– Я ем, только когда голоден.– Ну ты прям как животное…Анекдот
Народная традиция
Все народные герои, воплощение народного здравого смысла и отношения к жизни, демонстрируют невероятную прожорливость. Петрушка в народных сказках съедает то всю кашу на обед крестьянской семье – то есть человекам тридцати, то целого жареного быка. Немецкий аналог Петрушки, Ганс Вурст (что и значит в переводе «колбаса») тоже сжирает целые кладовки колбасы и копченостей, а потом всячески демонстрирует сытость: рыгает, пукает, похлопывает себя по животу, валится на спину отсыпаться и так далее. Неказистый юмор? Но такой же юмор и у всех остальных народов мира.
Ганс Вурст. Иллюстрация: Martin Engelbrecht, bavarikon.de
Русский «вурст» налегает не на колбасу, а на кашу и щи, японский – на рис и рыбу, мексиканский – на кукурузу, но, право же, все это частности. Главное – народный герой, воплощение отношения народа к жизни, беспрерывно и жадно жрет. Жрет до отвращения много, по-хамски; жрет вопиюще некультурно; жрет до рвоты, до поноса, до тупого оцепенения. Приходится сделать вывод: видимо, это занятие у всех народов считалось чем-то очень важным и ценным.
Само слово «жрать» в русском языке прямо происходит от «жрец». Важной частью служения богам в язычестве было пожирание как можно большего количества еды. Что называется, до рвоты. Чтобы видели боги и радовались за людей.
Внимательный родитель давным-давно заметил – в народных сказках, стишках, потешках невероятно много внимания уделяется еде. Развлекаться – это есть что-то вкусное. Хорошая жизнь – это когда есть ватрушки, пироги, шанежки, зразы, сочни, пироги с рыбой, вареньем, яблоками, рисом-мясом, сливами, грибами… Впрочем, я, кажется, увлекся.
К празднику. Иллюстрация: Н. В. Беседнова, academy-andriaka.ru
Даже для самых маленьких подчеркивается: «каша сладенька» – причем наряду с «бабушка добренька», то есть с самыми важными для малыша фактами.
Почему так?!
Ответ будет не очень веселым – а потому, что еды вообще-то всегда не хватает. То есть какая-то еда обычно есть, жить можно – но, во-первых, еды всегда в самый-самый притык, еле-еле.
У всех народов есть меры объема, показывающие, сколько хлеба нужно человеку на месяц или на год. Русская четверть – порядка 180 кило зерна. Японское коку – примерно 160 кило риса. Прямо скажем, нормы не особенно богатые. С такой нормы трудно лопнуть, как Ганс Вурст. И если это средняя норма потребления, то кому-то обязательно не хватит.
В самые благополучные времена приятное застолье упитанных людей всегда оттенял кто-то, глотавший голодную слюну. И это зрелище воспитывало.
Неизбежность голода
В историческом прошлом всегда за сытыми годами следовали голодные. Неизбежно наступал год, или же несколько лет, когда еды не хватало уже для многих. Во время войн, осад, катастрофических неурожаев наступал момент, когда даже верхи общества жестоко страдали от голода. Не от того, что называем голодом мы, зажравшиеся потомки. Не то, что мы испытываем, заблудившись в лесу или утопив хлеб и консервы в походе. Наступал момент, когда и вчера нечего было положить в рот; и сегодня нечего; и завтра тоже будет нечего. И послезавтра так же будет бурчать в животе, и так же придется, вставая, придерживаться рукой за стенку; и что самое ужасное, с той же надеждой будут смотреть на тебя твои дети огромными ввалившимися глазами.
Голод в Китае, 1946 г. Фото: Church Harlow, loc.gov
«Еще не мужчина тот, кто не испытал войны, любви и голода». Этой французской поговорке примерно четыреста лет. Так говорили дворяне в самой богатой, самой культурной (и самой сытой) стране тогдашнего мира. Но как раз в этой богатой и сытой стране вошло в обычай поедать лягушек и варить суп из улиток, а каждые несколько лет каждый взрослый человек получал возможность пройти свое испытание голодом. Такого голода, от которого шатает ветром сильного человека; голода, который служит таким же испытанием его личных качеств, такой же проверкой зрелости, как сильная любовь к женщине, как поведение в атаках и под огнем.
Сытость «верхов»
Не надо думать, что верхи общества меньше зациклены на еде, чем низы. То есть они были относительно сыты, в сравнении с простолюдинами. Но ведь воспитывались верхи на том же культе еды. И для верхов голод служил верным испытанием, способом перейти в новый возрастной класс.
И верхи просто до неприличия демонстрировали свою относительную, в сравнении с низами, сытость. Во все времена, у всех народов. Взгляните на коллективные портреты византийских царедворцев. Все они подпоясаны «под груди», как говорили крестьяне на Руси. Зачем? А чтоб выпирал сытый живот. Чтоб было сразу видно – вот люди богатые, сытые.
Так же подпоясаны и рыцари на миниатюрах XII–XV веков. И бояре XVII века. И брахманы в Индии показывали свои сытые, раздутые от вегетарианской пищи животы.
Петр Потемкин, представитель старинного боярского рода. Иллюстрация: Готфрид Кнеллер, commons.wikimedia.org
Избыточное потребление пищи – по сути дела, расточение продуктов – было не только чем-то приятным. Оно надежно отделяло богатые верхи от бедных низов. Так же надежно, как одежда и образование.
В России было ничем, ничуть не лучше. Взять хотя бы знаменитую книгу Елены Молоховец, пособие для молодых хозяек. Быт бытом, простой рассказ про то, как надо готовить, из чего, сколько и как подавать. Прочитать книгу Молоховец может всякий, но не читавшим сообщу сразу: самый обычный обед предполагает от шести до девяти перемен блюд. Праздничный обед – до 38 перемен. Порции в каждой перемене огромные. Если суп – то из огромных тарелок в литр вместимостью. Если мясо, рыба – то полфунта или фунт, плюс гарнир.
Получается – и в России было, как везде и всегда: всякий вырвавшийся из бедности, из самой глухой нищеты, вовсе и не думал о сохранении фигуры, диетах и правильном питании. У этого вырвавшегося было занятие более важное – он ел. Ел, обжирался, жрал, впихивал в себя как можно больше. Пока можно. Пока еще есть. Пока не кончилось.
Современному человеку просто неприятно читать про этот культ каждодневного коллективного жранья. Мы так делать вполне определенно не будем – и денег жалко, и перевод продуктов, и просто вредно для здоровья.
Великан-обжора Гаргантюа, один из главных героев романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Иллюстрация: Gustave Dore, meisterdrucke.uk
Исключение из правила
Из этого правила есть исключение. Это европейская цивилизация – а именно самая ее рациональная, англосаксонская часть.
С XVII века, с рождения Британской империи, еда имущих классов Британии стала разнообразнее, чем когда-либо. Ели мясо и овощи, позволяя себе обходиться без сытных, но менее вкусных каш и картофеля. Ели тропические фрукты и «экзотические» плоды. Везли рис из Индии, кукурузу из Мексики, устриц с юга Франции. В обычай вошло употреблять легкие наркотики и стимуляторы – чай, кофе, какао, табак, шоколад. Сложилась диета из продуктов, возникших на разных материках, под звездами разных континентов. Для этого потребовалась империя, над которой никогда не заходит солнце. «Где соленая вода – там и Англия».
И тут же другая тенденция – богатые и образованные стали все больше воздерживаться в еде. Джентльмен должен быть тощим и выносливым! Джентльмен умеет отказаться от лакомого блюда; джентльмен не обжирается, он много занимается спортом и не любит тяжести в брюхе.
«Джентльмен за завтраком», XVIII в. Иллюстрация: Henry Walton, emuseum.toledomuseum.org
В XVIII – начале XIX веков английский джентльмен отличался от простолюдина не только умением владеть шпагой, не только изяществом манер, но и воздержанностью в еде.
Наложив лапу на весь земной шар, выкачивая сказочные богатства из Индии и Африки, английские джентльмены стали первыми людьми на планете, для которых голод навсегда ушел в прошлое. Для них еда перестала быть предметом престижа, и они перестали наедаться впрок.
Нажитки и пережитки
Чтобы отказаться от еды, чтобы контролировать процесс поедания – надо быть сытым. Поколениями сытым, с дедов-прадедов. В этом отношении мы все сейчас живем так же, как двести лет назад жили только британские джентльмены, но совсем не так, как еще совсем недавние предки.
Потому что мы частью уже вошли в удивительный мир, совершенно неведомый предкам, частью стоим на его пороге: мира без голода. Мира, в котором «хорошо есть» означает не «много есть», как было всегда. А означает «разумно есть».
Мир заботится о диетах, о сохранении стройной фигуры, рельефного тела, признаков молодости и чуть ли не юности. И это вовсе не пережитки какой-то древней поры. Это самые что ни на есть «нажитки» цивилизации, и возникли они совсем недавно. Они не имеют ничего общего с народной культурой, с традициями русского народа или с уходом от цивилизации. Когда меня призывают «вернуться к простой пище предков», я невольно начинаю улыбаться – вспоминаю Петрушку и Вурста.
То есть можно выдумать какую угодно диету, и назвать ее как угодно. Сесть, скажем, на сырые овощи и придумать, что именно на такой диете стал богатырем Алеша Попович или Микула Селянинович. Но с тем же успехом можно сказать все что угодно; например, что Микула Селянинович был марсианином, или что он – китайский шпион.
Идеал будущего
Тем, кто родился после Второй мировой войны, трудно бывает понять переживших голод 1930-х или ленинградскую блокаду. У старших отношение к еде похоже на старинное крестьянское. Для этого поколения почти непонятно, что вообще можно не доесть лежащее на тарелке. Что можно что-то на тарелку не положить, если представилась возможность. Эти люди пришли из мира, который страдает от голода, а отнюдь не от сытости. А мы живем в мире, где голод изгнан на самую периферию цивилизации, и если цивилизацию не взорвут – он скоро вообще исчезнет.
На наших глазах возникает новый тип человека: поджарого, спортивного, с рельефной мускулатурой живота. Человека, который мало ест и уклоняется от переедания. Для которого вкус пищи не особенно важен. Человека, который слишком занят другим, чтобы готовить и поедать много вкусного.
Человека, возраст которого трудно определить. Человека, сохраняющего и в старости энергию и бодрость, умеренность в еде и работоспособность. Человека, у которого одновременно рождаются первые правнуки и последние дети.
Мы пока не таковы, мы только идем к идеалу. Такими будут наши дети… Может быть, даже младшие братики и сестрички.
Автор статьи: Андрей Буровский, доктор философских наук, кандидат исторических наук, профессор, писатель.