«Женщина стала сексуальным объектом» Мир помешался на порнографии. Как мужчины начали тратить на нее все свои деньги?

Возможность детально рассмотреть свою внешность, а уж тем более зафиксировать это изображение, появилась по историческим меркам сравнительно недавно. До широких слоев населения удовольствие любоваться собой дошло еще позже. Тем любопытнее проследить кто и как эти портреты использовал. Что люди ожидали увидеть в своих фотопортретах и с какой целью фотографировались? Как фотография помогала выразить свою индивидуальность и как в ней были отражены нормы публичного поведения? Что говорили старинные снимки их современникам о природе тела и души? Александра Юргенева, кандидат культурологии, старший научный сотрудник сектора художественных проблем массмедиа ГИИ, написала книгу «Человек как социальное тело. Европейская фотография второй половины XIX века», в которой отвечает на эти и другие вопросы. С разрешения издательства «Новое литературное обозрение» «Лента.ру» публикует фрагмент текста, посвященный появлению эротической и порнографической фотографии.

Эротическая фотография XIX века создавалась исключительно как объект досуга или развлечения. Но и у этих снимков можно выделить дополнительные значения. Помимо получения удовольствия как такового, они несли функцию освобождения плоти, пробуждения присущей субъекту от природы внутренней сексуальности, о которой существовал столь обширный дискурс, но которой было отведено так мало места в визуальном поле официальной культуры. (...) Основную роль в существовании фотоизображений сексуальной тематики в этот период играли Франция, которая производила практически всю подобную продукцию, и Англия, где властные стратегии как ни в одной другой стране провоцировали граждан к потреблению подобных фотоизображений.

Во Франции основной мерой пресечения чрезмерной сексуализации населения посредством фотографии был закон о печати, «на основании которого ни одна гравюра не может быть пущена в продажу без предварительного разрешения со стороны правительства...» и который стали применять в том числе и к фотопродукции. Как характеризовал Фуко период с XVII по XIX век:

Но происходил он с целью поиска дополнительных рычагов для его подавления.

Вопрос о здоровом, сильном и контролируемом теле был важен с точки зрения возможных военных действий. Представление о сексуальной активности, понимаемой в церковном дискурсе как деятельность, которая приводит лишь к измождению тела, ослаблению здоровья и разума, было унаследовано медициной. Возникало восприятие тела как некоего аккумулятора национальной мощи, который, однако, был склонен расходовать свою энергию зря. Такая концепция могла возникнуть не в последнюю очередь в результате нарастающей техногенности. В Англии борьба с фривольными изображениями и текстами была частью большой политики, в рамках которой государство стремилось подчинить себе тело нации, вынося такие изображения за пределы официальной культуры.

Эротические фотографии были предназначены прежде всего для мужского взгляда, а, согласно Сеннету, мужчинам XIX века было свойственно «понимание имморальности как пространства свободы». В отличие от начала столетия, когда используемый в одежде муслин подчеркивал формы тела и его пластику (его даже мочили, чтобы движения были нагляднее), одежда 1840-х годов была, по выражению Сеннета, «защитной», а в 1890-х, обретя привлекательность, тем не менее не стала более открытой.

Так, например, женские «наряды для тела теперь включали новый, сексуальный слой», который был представлен нижней юбкой из шуршащей ткани.

Таким образом, жизнь тела в целом, и сексуальность в частности, была облачена в еще одну оболочку, сквозь которую она могла проявить себя в публичном пространстве только на звуковом уровне или в форме словесной игры, но не зрения. Это позволяет представить нам сегодня, почему публичные сеансы доктора Шарко, посвященные женской истерии, несли в себе мотив сексуализации тела пациенток.

Любопытно, что даже для своих экспериментов по изучению природы движения Майбридж снимал обнаженной женщину, занятую традиционной женской работой, связанной с бытом (она заботится о ребенке, несет воду для приготовления пищи или занята уборкой).

В то же время модель-мужчина представляет элементарные или спортивные движения, в которых нет такого прямого переноса из бытовой сферы в область научного наблюдения.

В случае с мужской моделью это был набор базисных движений и тех, которые показывают максимальные проявления силы человеческого тела. Стоит оговориться и отметить, что среди снимков Майбриджа женщина запечатлена также и в повседневном платье.

Несмотря на то, что главной целью было распознавание пластической основы движений тела, а не его чувственных аспектов, Майбридж вскрывает мотив, который разрабатывался и в порнографических изображениях: демонстрацию потенциально сексуального содержания повседневности. Это опять же свидетельствует о существовании научного интереса к физической реальности, окружающей женщину, скрытой под множеством покровов и скованной предписаниями этикета и морали.

Само понятие порнографии в близком к современному смыслу этого слова не случайно было введено в употребление именно в этот исторический период, когда сексуальные практики получали названия и классификации в рамках медицинского и религиозного дискурсов. Всему должно было быть дано название и определение.

Христианское пастырство установило в качестве фундаментального долга задачу пропускать все, что имеет отношение к сексу, через бесконечную мельницу речи.

В статье «Порнография» энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона издания 1898 года говорится об определении порнографии, данном литературными критиками, где ее цель обозначена как «возбуждение любопытства к скабрезности».

То есть представление о ее вреде заключалось в том, что словесная порнография пробуждает в человеке склонность наделять сексуальным содержанием повседневность.

В то время как производство, продажа и демонстрация порнографических изображений законодательно наказывались, само по себе «обладание порнографией никогда не считалось в Англии нарушением закона». В этом можно было бы усмотреть уважительное отношение к частному пространству граждан, но дело было в том, что субъект, хранящий порнографическую продукцию, автоматически подпадал под юрисдикцию медицины, а не в область интересов уголовного права. Он должен был либо сам обратиться к докторам за помощью, либо на подобный «изъян» должны были обратить внимание домочадцы и проследить, чтобы член их семьи прошел необходимое лечение. Эту проблему позволившего себе физиологическую свободу субъекта пытались распознать на стыке церковной и медицинской областей по внешним признакам.

Противоречивое положение раннего эротического фотоизображения заключалась в том, что, будучи отнесенным властными структурами по жанровой принадлежности к явлениям низовой культуры, сам по себе этот дагеротип был дорог и стать его владельцем мог человек только весьма состоятельный. Согласно данным, приводимым Ромером, стоимость дагеротипического портрета составляла 5 франков, в то же время цены на выполненные в этой технике академические ню варьировались от 6 до 78 франков, а стереодагеротип с изображением «легкой эротики» стоил 36 франков — то есть более «порнографические» снимки стоили дороже (для сравнения автор приводит заработную плату среднестатистического рабочего, который получал в неделю всего 5 франков).

Из этого следует, что первые фотографии сексуального содержания были предметом роскоши.

Хранить в уединении своего кабинета подобную ценность мог весьма небедный господин: крупный землевладелец, военный высших чинов или представитель состоятельных буржуа. Это коррелирует с тем представлением об области «мужской свободы», о которой мы говорили чуть выше.

Таким образом, дагеротипы сексуального содержания обеспечивали свободу тела немногих, при этом они продолжали пользоваться большим спросом и в период с 1840-х по 1860-е годы, когда во Франции было отпечатано около 5000 эротических дагеротипов и фотографий.

Исследователь медиа Б. МакНейр приводит высказывание бывшего директора Международного центра фотографии в Нью-Йорке и Елисейского музея фотографии в Лозанне Уильяма Юинга о том, что «эротические фотографии стали феноменом массового рынка не раньше 1850-х годов с внедрением позитивно-негативного процесса, позволяющего делать неограниченное количество копий любого формата».

Отпечатки формата визитки и изобретение мокроколлодионного процесса сделали фотографию ню поистине массовой.

Карточки-визитки создали пространство свободы тела для многих. Они были гораздо дешевле и доступнее, а изобретение камер с несколькими объективами, позволяло создавать сразу несколько снимков, что выводило фотографию на уровень тиражной продукции.

В силу особых отношений дагеротипии и жанра портрета, о которых уже говорилось ранее, в фотографии сексуального содержания возникало внутреннее противоречие: моделями для снимков служили женщины из низших сословий (служанки, танцовщицы, проститутки, торговки и проч.), и они оказывались запечатленными в визуальном поле наравне с почтенными гражданами, заказывавшими фотографам свои портреты. Эти женщины не имели никого веса в обществе, их имена оставались неизвестны, их индивидуальные черты намеренно стирались, чтобы уступить место игровым «маскам». Все это парадоксальным образом обезличивало такой портрет.

При этом на многих изображениях соблюдается одна из вариаций сложившегося к середине 50-х годов канона фотографического портретирования: модель запечатлена средним планом, зачастую сидящей в кресле и смотрящей в камеру, так что формально жанровые черты были сохранены.

Но главным действующим лицом этих снимков становилась сексуальность.

Модель, как правило, обнажает грудь или высоко задирает подол, но чаще, репрезентируя свое тело, она находится в позе максимального раскрытия и обращенности к субъекту: отведенные за голову руки, разведенные колени — ее задача вызвать наиболее сильную эмоциональную реакцию у смотрящего. Можно сказать, что ее как бы «принимающая» поза формирует на самом деле агрессивный сексуальный образ.

Фотографу при выстраивании подобного функционального изображения было необходимо создать образ, наделенный такими характеристиками, которые смогут пробудить преследуемую в повседневности сексуальность воспринимающего субъекта. Такая форма подачи тела объясняется и техническими особенностями создания снимка, который требовал длительной выдержки, а значит, положение модели должно было быть достаточно устойчивым для создания качественной фотографии. Сюжеты фотографий рождались из взаимодействия существующих представлений о запретных областях и иконографических образцов предшествующих эпох.

Образцы самых откровенных репрезентаций отражали традиции, сложившиеся в современной и более ранней галантной гравюре (к примеру, у Ф. Галле, У. Хогарта, Ф. Ропса), немецких гравюрах XVII века, живописи эпохи Возрождения. Например, в фотографию перекочевал известный живописный прием, знакомый по многочисленным «Венерам перед зеркалом»: при помощи зеркала фотографам удавалось создать иллюзию объемного образа.

Зритель видит обнаженную «лицевую» сторону модели, отраженной в зеркальной поверхности, когда на первом «реальном» плане видна лишь спина. Такой «спецэффект» создает двойную дистанцию между смотрящим и моделью, ведь ее нагота явлена на вторично отраженной плоскости (первая — это зеркало, вторая — фотография) и вносит в образ элемент барочной игры в перевертыши.

Кроме того, уже в конце XIX века существуют фотографии, где половой акт снят весьма рафинированно, стилизуясь под постановку академической сцены. Чтобы силуэт тела был виден нагляднее, модель постепенно стали помещать на простом темном фоне, а не в отвлекающем глаз бутафорском интерьере.

Таким образом, изображение освобождалось от всего лишнего и оказывалось подобным снимку скульптуры; поводом к такому сопоставлению служат позы, необходимые для создания работ на классические сюжеты и созвучные античным скульптурам. Сам по себе жанр ню в практике пикториалистов вводил реальное несовершенное человеческое тело в область искусства. Одна часть фотохудожников опиралась на опыт живописи, а другая —скульптуры.

По мнению МакНейра, отправной точкой для создания различных сюжетов в этой области является признание эротических фантазий и сексуальных желаний зрителя и последующий их возврат ему или ей в форме сценариев, воспроизводимых в одном или более вариантах репрезентации — печатном слове, фотографии, подвижном изображении.

До конца XIX века женщина не могла пойти в одиночестве в публичное место, к примеру в ресторан, так чтобы не вызвать осуждения окружающих. О театре и речи не могло быть: только после середины столетия даме было разрешено занимать в театре места в партере, где она оказывалась у всех на виду. Этот исторический факт стал, к примеру, причиной того, что фотографии моделей без малейшего признака обнажения наполнялись чувственным содержанием: женщина по-прежнему, так же как и в нравоучительных трактатах Средних веков, делалась сексуальным объектом в силу своей недоступности.