Миркин о Прокофьеве: У него было свойство характера относиться к жизни легко

Можно ли быть счастливым в сложные времена? Уместно ли? Жил-был Сергей Прокофьев, славный композитор, было ему за 20 лет, и вел он дневник. Мало страданий, много приключений, и каждый день был очень неплох. В июне 1911 г. он с удовольствием записал: "У меня есть свойство характера относиться к жизни легко, она меня не задевает глубоко, а скользит слегка по поверхности. Это - счастливое свойство". "Мрачные минуты" чередуются "с самыми обычными жизнерадостными", становятся "сначала светлее, потом реже", а потом исчезают (Дневник. 1907-1918).

Счастливый человек. Не мучается. Есть жизнь - а в ней радость. Между тем впереди - война, призыв (его он счастливо миновал, за него хлопотали), а там - и ноябрь 1916 года.

Ноябрь? 1916-го? В Госдуме - бунт, речь Милюкова. Она - "спусковой крючок" революции. "Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе". "Кучка темных личностей руководит, в личных и низменных интересах, важнейшими государственными делами". "Глупость или измена?" (Речь 1 ноября 1916 г.).

Что делать? Куда деваться? Но есть и другая жизнь! Радостная, другая! Ноябрь 1916 г., Прокофьев. "Любовался звёздами... Какая радость было увидеть и красавца Ориона, и красный Альдебаран, и красный Бетельгейзе, и чудный зеленовато-белый бриллиант Сириуса... Будто какие-то нити связывали меня с небом! Было четыре часа ночи, надо было спать, а белый Сириус... не давал глазам оторваться от него!" (Дневник. 1907-1918).

Август 1917 г. Безумный месяц. 25-30 августа - мятеж Корнилова, Верховного главнокомандующего русской армии. Верные ему войска готовы идти на Петроград. Куда же дальше, души в изнеможении! Угроза диктатуры? Будущая резня в Петрограде? Свержение Временного правительства?

Нет, август - прекрасен! Прокофьев, 24 августа 1917 г. "Я с наслаждением поселился в моём имении. И хотя была отвратительная погода, но я был полон радости, вероятно потому, что нашёл мой собственный мир и спокойствие после петроградских беспокойств и немецких угроз. Снаружи дул ветер и моросил дождь, но внутри у меня было тепло, просторно и много хороших вещей, - а доставались они нелегко по нынешним временам! Целая куча разноцветных коробочек с разными сортами английских и египетских папирос (до пятнадцати сортов) занимали ящик моего комода. Был шоколад, были конфеты, халва, мёд, сушёные абрикосы, вкусные компоты. К завтраку появились блины, икра и замечательный, прямо-таки феноменальный, копчёный угорь" (Дневник. 1907-1918).

Сентябрь 1917 г. Что только не творится в Петрограде! "Большевики должны взять власть!". "На очередь дня поставить вооруженное восстание в Питере и в Москве (с областью)". Это - Ленин, 12-14 сентября.

20 сентября 1917 г., Прокофьев. "Я уезжал с нежностью (к имению. - Я.М.), удивляясь, как во время войны, революции, междоусобиц и голода можно небогатому, молодому, призывного возраста человеку жить так хорошо, легко и беззаботно. Мир душевный и сознание счастья дал мне Шопенгауэр своими истинами: не гонись за счастьем - стремись к беспечальному. Сколько возможностей сулит эта истина! И человеку, признавшему её, воплотившемуся в неё, сколько восхитительных неожиданностей готовит жизнь!" (Дневник. 1907-1918).

Не знаешь, как к этому относиться. Покивать головой - почему бы нет? Осудить - как можно так, когда судьбы России, и прочая, и прочая? Как можно в разруху, в голод, во времена печали - народной - жить так хорошо и беззаботно? А этика? А тысяча моралей? Если, конечно, забыть, что как раз в это время он пишет, пишет, пишет. Помните, это же Сергей Прокофьев, он - великий, он - композитор! Так можно или нет? И даже не ему, а просто человеку - наслаждаться, когда кругом - можно сойти с ума?

На это есть ответ. Февраль 1918 г., Прокофьев. "Принципы духовного состояния во время пути". И кажется, что речь идет о жизненном пути. На дворе - тоскливо. "Грабят без конца и без разбора: дворцы, ризницы, особняки, клубы, богатых, бедных. Грабят анархисты, грабят вообще люди на автомобилях и с винтовками. Кто они? Бог их ведает". "Расстрелы вводятся в широких размерах". "Настает такое времечко, когда только и можно сказать: "пронеси, Господи" (Окунев Н. Дневник москвича. 1917-1920).

Не бойтесь, есть "Принципы духовного состояния": "Как велика разница между длинной дорогой, наполненной нервничанием, досадой, обидой, - и дорогой сплошь из хорошего настроения! Сперва может быть нелегко, а потом надо направить все усилия к сохранению хорошего настроения, работая над этим, как над трудной, но благородной задачей, наконец, рассматривая её как некий спорт. Сохранить хорошее настроение на весь путь - это марка!

Запереть сердце на ключ и ко всему окружающему относиться деревянно. Это спасёт от многих ненужных беспокойств, а всё равно ничем не поможешь.

Утешение - радостное будущее, а время всё равно должно пройти, всё равно наступит момент, с которого можно смотреть на это, как на прошедшее" (Дневник. 1907-1918).

Вот и всё. Весь секрет.

3 марта 1918 г. Ночевал у оперной певицы Кошиц в Москве. "По дороге муж Кошиц хотел показать на заборе мозги расстрелянного накануне грабителя. Вечером Кошиц тащит в театр, но мне приятно было поваляться на её очаровательном диване, низком, мягком, светло-сером с массой подушек и удобной электрической лампочкой, почитать Асафьева и превосходную книгу о Южной Америке, покурить хорошие египетские папиросы и поговорить с её мужем об американских планах".

Хорошо! Как хорошо! 25 апреля 1918 г. Выбрался! Прокофьев в поезде, идущем во Владивосток, а там, через Японию - в Америку. Письмо Кошиц: "Мой поезд пока оправдывает своё почётное имя - идёт резво и изнутри удобен: ресторан с метр д'отелем и большими на чай официантами, пианино, вины, бельё и никаких солдатов. Я читаю "Вавилонскую культуру", курю, думаю об океане и вспоминаю Москву. Жаль. Ваши духи, оброненные на мой носовой платок, - выдыхаются. Но моё воспоминание о Вас по-прежнему благоуханно. Целую Вас, миленькая, и сердечный привет всем. Серёжа" (Дневник. 1907-1918).

И это - в апреле? "Петроград уже накануне полной голодовки. Начались бунты, крики "довольно слов, дайте хлеба". В Колпине расстреляли десятки людей" (Окунев Н. Дневник москвича. 1917-1920).

Господи, ведь есть еще и май! Окунев: "Москва объявлена на военном положении". Грабят и расстреливают. Прокофьев: "Сосед расхваливает японских гейш во Владивостоке. "Очень вежливые", - говорит".

И так далее. 14 июля он записывает: "Я не могу считать мир за страдание для меня, но скорее за радость". 7 ноября. "В моей жизни мне много раз придётся проходить через важные и ответственные моменты. Если я буду переживать эти моменты с драмой и волнением, то что мне толку в них? И какая разница - если принять их радостно и просто!"

Что ж, это - позиция. Это - способ жизни в сложные времена. Живешь и наслаждаешься. Радуешься. "Запереть сердце на ключ и ко всему окружающему относиться деревянно". Так можно?

Не нам судить. Но так бывает, чтобы выжить. И ведь что еще - ему хорошо пишется. Сочиняется. Музыка его великолепна и дарит радость тонкому человеку безотносительно времен, когда она была написана. Кто бросит камень? И судьи - кто?