Яков Миркин: Христианский социалист - такую характеристику давали Сергею Булгакову

Обычно мы молчим. Все переживаем внутри себя. Но каждому приходится пройти в жизни 6-7 поворотных пунктов, для кого-то гибельных, для кого-то буйных, превосходных, когда - полный вперед! Они все меняют в нашей жизни. Слава Богу, есть люди, пытающиеся объяснить - вслух и принародно, что с ними происходит. Для всех, чтобы мы тоже могли понять - историю нашего духа, наших поисков, наших переворотов, когда полностью меняется наша жизнь.

Кто такие? Философы! Вот только что с ними делать? Вечно всех путают, вечно бросают от идеи к идее, их даже проверить невозможно. А мы способны быть такими же сложными? Менять, как они, все шиворот-навыворот? Переворачивать все смыслы в жизни?

Для начала нужно родиться. Так он и сделал. Чуть позже, чем Ленин и Бунин, всего лишь на год позже, но та же генерация 1870-х. В 1950 году им было бы по 80 лет. Не граф, не князь - священническая семья, их было в России сотни тысяч. Значит, семинария, никуда не денешься. Сергей Булгаков - семинарист. Все - к Богу. Это и был первый поворотный пункт.

А потом, когда ему - 14, пункт второй - уход, гимназия, университет, великая наука экономика, статистика, и - безбожие, неверие. "Я всегда жил в вере и верою. Как же могло случиться, что этой верой моей стало неверие и я в нем прожил не короткий промежуток времени, но долгие годы, целую часть своей жизни, примерно с 14-15-го года жизни примерно до исполнившегося 30-летия. Как произошло это отшествие блудного сына из дома отчего?" (С. Булгаков. Мое безбожие).

Да, вот как? К тому же превращение в марксиста, пусть легального? То бишь в социалиста? Очень просто. "Странным образом на этот вопрос, как совершилось это падение, я принужден ответить: никак". Быт семинарии, бурса, быт обрядов, нет мистики, разрывы с духом - вот и уход. Еще и "непримиримость к порабощенности и раболепству всей русской жизни, в частности и церковной". А чем ответил? Долой самодержавие! Да здравствует конституция! Свобода и равенство! Социальные идеалы! А еще? Неверием, которое "единственно возможная и существующая форма мировоззрения для "умных" людей". И все - так и таким образом, до "всей русской катастрофы 1905 года". Но только - до ней. "18 октября 1905 г. я вышел с толпой студентов праздновать торжество свободы, имея в петлице красную тряпицу, как и многие, но, увидав и почувствовав происходящее, я бросил ее в отхожее место" (С. Булгаков. Мое безбожие).

Как же так? 1905 год - для нас святой! Но представьте себе ужас 34-летнего молодого человека, ученого, пытающегося просвещать, учить, перед анархией, перед толпами, перед теми, кто разрушает "черными переделами"? Ужас того, для кого человек - любовь, торжество, бесценен. Ужас перед пренебрежением человеческими жизнями. Какой ответ? Его немедленно должно было бросить в идеализм. Туда, где все есть любовь, есть возвышенность, как он считал. К божеству, привычке с детства.

Но не совсем к церкви в ее "физической реальности", в обрядах, в прозе бытия. "Так предопределилась судьба всей моей жизни... чужой среди своих, свой среди чужих, а в сущности нигде не свой. Один в поле не воин, но всегда и везде один..." (С. Булгаков. Мое безбожие).

Как хорошо! Вечно один. Это я, Сергей Булгаков, мыслящий. Между тем в жизни должен быть новый, четвертый поворот, иначе это - не жизнь. Зачем ему быть священником? Разве мало быть университетским профессором, который ведет за собой чужую мысль? Чей удел - книги, которые могут существовать века, если они - Книги? Разве Кант, которого он обожал, - священник?

Кажется, вот ответ: "Господи, услыши глас мой и помоги всем сирым и скорбящим душам. Как высоко служение священства - стоять у скорбных и умирающих, зреть борения их и свет души их, молиться с ними и о них. Я был у постели молодой чахоточной девушки, и душа моя горела, и трепетал я от жалости и умиления пред этим срезанным цветом жизни. Близ Господь всем призывающим Его" (С. Булгаков. Дневник духовный. 21 марта 1924 г.).

Повторим тихо, с сердцем, почти как песню: "Как высоко служение священства - стоять у скорбных и умирающих". "Господь дает священнику стоять у врат вечности, когда они открываются". Священнику "дана власть от Бога". "Господь вышел мне навстречу и взял меня в дом свой, в ограду Священства". "С благодатию священства Господь дает и благодать приятия чужих грехов и искреннего их неосуждения и прощения; священнику - сердце беззлобное. И ему видится кающийся не в грехах своих, но в красе своей Божьего творения, в нем светит образ Господа, в нем начертанный" (С. Булгаков. Дневник духовный).

Кажется, вот - истина. Быть в помощь. Любовь, "человече - в красе Божьего творения", сердце беззлобное. Подать руку, но не только в слове начертанном, не только в слове, произнесенном для всех, а Ему, творению Божьему, просто человеку - в самых больших его испытаниях, со всей силой быть в помощь рядом, так, чтобы можно было коснуться, хотя и духовно.

Это ведь действительно переворот. В 1918 году, в отчаянное для России время, в бедности, голоде и холоде, посреди мора, рукоположен в диакона, затем в священника. Когда начались гонения на церковь. Новый поворотный пункт, не идеи, книги, небо, философия, а служение мирское, лицом к лицу. Телесно дотронуться до обезображенного человека. Быть посланным в помощь среди людей, в их радости или беде, со всеми их несообразностями, при самых отталкивающих испытаниях жизни. Врач, который располагает не только духом, но еще и телом человека, каким бы оно ни было.

А потом - поворот N 4. Его изгнали из России. Из следственного дела С. Булгакова: "Священствует 4 года. В Ялте недавно, б. профессор Московского университета, имеет степень доктора политэкономии. Пользуется авторитетом среди духовенства и верующих". Кто такой? "Христианский социалист". 20.09.1922 г. - обыск. Ничего не нашли. 13.10.1922 - арест. 21.10.1922 г. - разрешено свидание с женой. На 10 минут. В тот же день телеграмма Менжинского из Москвы: "После ареста выслать бессрочно за границу". 01.11.1922 - освобожден. Даны 2 недели для устройства дел. 27.12.1922 - выслан "с женой своей Еленой, дочерью Марией и сыном Сергеем, 11 лет, без права возвращения". Из Севастополя в Константинополь, на пароходе "Жан" (Филимонов С., Омельчук Д. Следственное дело отца Сергея Булгакова). Старший сын, Федор, остался в России. Был навсегда разлучен с родителями.

Так начались его скитания. Константинополь (страх и голод), Прага и Париж - там служение. "Когда молишься о России, так тяжело, что сначала молитва упадает в пустоту и как будто отскакивает беззвучно перед глухой стеной. Она безответна. А затем сердце слышит какой-то ответ, что мы не ведаем происходящего, что хранит русскую землю Матерь Божия, что она спасена, и не нужно только отчаиваться, нужно верить и надеяться, нужно в себе возгревать эту любовь и веру" (С. Булгаков. Дневник духовный).

Какая птица к нам залетела! Человек любви, человек света, человек письма, священнический человек. Он был, он есть в его словах, они до нас дошли, он будет, как будут новые поворотные пункты в каждом из нас, чтобы искать истину, чтобы найти свой путь. Будем искать, будем меняться, будем жить, все понимая и все пытаясь найти, кто - божественное, кто - человеческое, но неизменно там, где правда и, хочется сказать, любовь. Или - свет, добро, противопоставление тьмы. Бедные - бедные эти слова, как мы их измучили, бездну раз повторили, замотали вконец. Но куда от них нам деться? Нам - никуда. Все то, что отталкивает тьму.