Кронгауз: Раздражает, когда сталкиваешься с огромным количеством незнакомых слов

Госдума взялась за заимствования в русском языке, а точнее за случаи, когда на уличных вывесках и билбордах ими "пересолено". И если закон, который слушается парламентариями в первом чтении, будет принят, мы больше не увидим на российских улицах таких предложений, как "faceology" или "sale", а среди названий новых ЖК, скажем, "Victory Park Residences" или "Famous". Кстати, это примеры из материала "РГ" конца 2022 года, когда репортеры газеты прогулялись по улице Большая Дмитровка и обнаружили, что в центре старой Москвы три четверти вывесок на чужих языках. Так что считаем, что и мы внесли свою лепту в борьбе за чистоту родного языка.

Однако как соблюсти меру в этом традиционном для нас споре об иностранных словах? Как регулировать городскую языковую среду? Об этом разговор с профессором РГГУ и НИУ ВШЭ, доктором филологических наук Максимом Кронгаузом.

Максим Анисимович, вам жалко слов, которые почти уже стали родными: шоп, сейл, суши…

Максим Кронгауз: Не вижу ни большой потери, ни больших страданий по поводу того, что исчезнет "sale" или "shop". В их присутствии для меня очевидно подражание большому глобальному миру, хотя многие иностранные слова стали для русского уха уже своими, они не напрягают. Смущает цикличное возвращение к борьбе с заимствованиями, которое вызвано, как мне кажется, нелингвистическими проблемами. Мы сейчас спокойно воспринимаем иностранные слова, и ничего плохого в том, что мы расширили наш языковой запас, я не вижу.

На улице, где заседает Совет Федерации, много раз поднимали вопрос о чистоте русского языка и о грамотности наших чиновников, три четверти вывесок на иностранных языках. Разве это нормально?

Максим Кронгауз: Так ведь, наверное, там много фирменных магазинов?

Много. Но, как следует из законопроекта, к фирменным названиям у наших депутатов претензий нет. "Christian Dior" останется на месте. Речь идет о бесконечных "плазах", "гастробистро", "бизнес-центрах"…

Максим Кронгауз: Думаю, что какая-то умеренная латиница может присутствовать на наших улицах. Однако во всем важна мера. Перебор, конечно, раздражает. С моей точки зрения, разумно было бы соблюдать давнишнее постановление предыдущего московского градоначальника: если есть вывеска на латинице, обязательно нужно ее дублировать кириллицей не меньшим шрифтом. В таком "охранительстве" не вижу ничего плохого. Русские вывески - хорошо. Однако латиница, убежден, это не завоевание нашего идеологического пространства, а торговый прием.

Смогут ли предприниматели, на чьих заведениях придется менять вывески, быстро адаптироваться, чтобы не получить штраф на следующий день после принятия закона? Может быть, стоит и помочь малому бизнесу?

Максим Кронгауз: Конечно, бизнесу нужно дать время. А если все делать по уму, такие решения не должны быть спущены сверху, нужно опросить людей... Если латиница - это маркетинговый ход, то значит, иностранщина у нас кого-то манит. Несомненно, от нашей борьбы за чистоту русского языка пострадают владельцы маленьких кафе и магазинчиков. Но удар по ним, не думаю, что будет уж очень страшный.

Иногда люди, не владеющие, скажем, английским, а у нас таких много, жалуются, что не могут понять, чем торгует магазин, если на витрине все на иностранном. Согласитесь, неуютно от этого, как будто ты не дома…

Максим Кронгауз: Действительно, нервирует, когда ты сталкиваешься с огромным количеством незнакомых слов. Приходишь в ресторан, а там в меню - чужие названия, которые никак не объясняются. Не только неприятно, но и неудобно. Такие ситуации должны беспокоить прежде всего бизнес, поскольку это факт недружелюбия к своим. Дружелюбным следует быть не только к туристам. Нужно объяснить, хотя бы в скобках, какое блюдо скрывается за иностранным словом. А вот переводить названия, которые являются "фишками", брендами национальных кухонь, не всегда разумно, поскольку теряется специфика. Мы же не переводим, скажем, слова "суши" или "сашими". Здесь название - это прием погружения в экзотику. Постепенно мы к этому слову привыкаем.

Да, никому не приходит в голову переводить, например, слово "харакири"…

Максим Кронгауз: Когда речь идет об иностранном слове, которое, мы рассчитываем, станет модным и войдет в обиход, нужно не лениться и пояснять его значение.

Депутаты подчеркивают, что будет определен список словарей, куда можно заглянуть и понять, укоренилось слово в русском языке или пока еще оно иностранное?

Максим Кронгауз: Боюсь, что это приведет к проблемам, которые возникли в 2009 году, когда были выделены четыре словаря для русского как государственного. И возник скандал с "кофе" среднего рода. Найти качественные словари, конечно, можно. Но дело в том, что любые словари, особенно те, которые выходят на бумаге, устаревают. Часто бывает так, что слово уже вошло в язык, функционирует в нем, а словари его еще не отметили. Просто лингвисты запаздывают с описанием. Слово может пять лет быть в русском языке, но не в словаре. Поэтому подходить таким образом, что, пока слова не вошли в словарь, они как бы незаконны, нельзя. Так мы искусственно будем замедлять развитие русского лексикона.

Цикличность наших дискуссий о чистоте русского языка хорошо известна. Еще Пушкин писал: "Шишков прости, не знаю, как перевести". Но почему они возникают? Знаменитый Лев Успенский считал, что борьба старого и нового - это извечная игра, которая идет "вничью" и не позволяет русскому языку стать мертвым или раствориться в других языках.

Максим Кронгауз: Многое, конечно, зависит и от политики, и от экономики. Но бывают ситуации, когда нас буквально захлестывают потоки заимствований. И тогда возникает, так скажем, народный протест. Я бы связал последний мощный всплеск с 90-ми годами, когда хотелось ограничить заимствований и латиницу. Эти неграмотные вывески или надписи на одежде! Они вызывали смех, но были модными. Сегодня такой моды нет. Впрочем, может быть, кто-то почувствовал, что опять перебор и нужен некий патриотический жест.