От пленных японцев до мировых рекордов. 97-летний штангист Вильховский о спорте и жизни

97-летний чемпион Европы по тяжелой атлетике Владимир Вильховский в интервью ТАСС рассказал о том, где встретил Великую Отечественную войну, при каких обстоятельствах стал матросом курсировавшего между СССР и США военного транспортного корабля, о своем участии в освобождении Курильских островов от японцев. Ветеран советского спорта также поделился тем, как ему удалось установить мировой рекорд в присутствии руководства МОК и что про его успех написал ТАСС.

В 2025 году, объявленном в РФ Годом защитника Отечества, страна будет праздновать два победных 80-летних юбилея: 9 мая 1945 года капитулировала нацистская Германия, 2 сентября 1945 года сдалась императорская Япония. Собеседник ТАСС внес свой вклад в разгром врага в обеих войнах, за что был награжден медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и «За победу над Японией», а также матросской медалью Ушакова и орденом Отечественной войны II степени.

— Где вас застала Великая Отечественная война?

— В 1941 году наша семья жила на Донбассе в городе Сталино, который сейчас называется Донецком. Мы переехали туда с мамой в 30-х годах с Украины, спасаясь от страшного голода, о котором и сейчас не хочется вспоминать. Мой отец, как и мама, был по образованию учителем. Его не стало в конце 20-х годов, он погиб в Средней Азии, когда там шла война с басмачами.

Летом 1941 года я уже был подростком и очень любил ходить в расположенный неподалеку маленький сквер, где было много лавочек, на которых отдыхали после работы или учебы жители нашего города. Особенно в этом парке любила отдыхать молодежь. В одну из теплых летних ночей я решил сходить в свой любимый парк и увидел там на одной из скамеек целующуюся молодую парочку. Но мама меня ждала дома, и я пошел спать.

А в четыре часа утра на улице раздался сильный грохот. Сначала подумал, что находившаяся неподалеку шахта обвалилась, выскочил на улицу и побежал через сквер к шахте. И тогда я увидел первых жертв той войны. Встреченная мною ночью молодая парочка осталась на скамейке навсегда, попав под град осколков от немецкой авиабомбы. Та страшная картина произвела на меня очень сильное впечатление, я со слезами побежал обратно домой.

— Донецк в октябре 1941 года был захвачен войсками вермахта. Вы жили в оккупации?

— Незадолго до прихода немцев к нам домой пришел военком и сказал, чтобы мы как можно быстрее собрали минимум необходимых вещей и бежали на вокзал, чтобы поскорей покинуть город. Нам удалось сесть в поезд, который следовал из Одессы, где уже ехало очень много эвакуированных. Я был маленького роста и походил на ребенка, поэтому нашлось место в одной из теплушек. Немецкая авиация бомбила дороги практически непрерывно, и нашему поезду очень часто приходилось останавливаться. Во время одной из бомбежек небольшое ранение получила и моя мама.

До места назначения мы ехали почти восемь месяцев, путь в Узбекистан был очень тяжелым, в дороге сильно голодали, нам остро не хватало еды и хлеба. Но когда мы наконец доехали до Ташкента, тот уже был переполнен беженцами, и нас отправили еще дальше — в Бухару.

Мы жили в кишлаке в восьми километрах от Бухары, куда я каждый день ходил в школу. Мне было тогда 15 лет, постоянно хотелось есть, и однажды я увязался с мужиками на охоту в район местного озера, кишащего змеями. Один из охотников сумел подстрелить фазана, который упал в воду. Собаки бросились к берегу озера, но остановились, напугавшись змей. А я решил достать фазана и потихоньку полез в воду, добрался до птицы и вернулся обратно. Мужики находились в оцепенении от моего поступка и сказали, что этот фазан мой. И когда я принес маме добычу, дома в тот день был настоящий праздник.

Учась в школе, я вступил в комсомол, после чего приобрел очень много друзей, которые, как и я, душой и сердцем были на войне, вчитывались внимательно в каждую сводку с фронта. И в 1944 году, когда мне уже исполнилось 17 лет, я решил исполнить свою давнюю мечту и пошел в бухарский военкомат. Я боялся, что из-за своего маленького роста и небольшого возраста не попаду на фронт и не успею принять участие в разгроме врага.

В военкомате ко мне отнеслись скептически, но, на мое счастье, у меня был товарищ, папа которого работал там. Я попросил его поговорить насчет меня со своим отцом. Тот после рассказа сына, как я рвусь на войну, согласился со мною встретиться и пообещал во время разговора мне, что как только объявят набор, то я буду первым.

И в один прекрасный день мне пришла повестка из военкомата. Я сходил туда, получил талон на два килограмма муки, из которой мне мама напекла лепешек в дорогу. Она меня не уговаривала остаться дома, только постоянно плакала. Потом я вернулся в военкомат, нас посадили в машину, после чего поехали на аэродром. Через сутки я уже оказался на Дальнем Востоке.

— СССР начал готовиться к войне с Японией за год до ее начала?

— Я не стал пехотинцем или танкистом, меня привезли учиться в школу моряков под Владивостоком. Обучение длилось три месяца, нас учили вязать морские узлы, мы заучивали морские флажные сигналы. Да и все остальное, что связано с морскими переходами, мы должны были знать назубок. После окончания школы я получил звание матроса, а более ранние выпуски выходили в море юнгами. Юнгой был известный советский писатель Валентин Пикуль, мы с ним встречались после войны, и он мне подарил свой портрет с автографом, который я храню на даче, а также не одну книгу.

После окончания школы меня посадили на катер и отправили на стоявший на владивостокском рейде корабль, который выглядел настоящей громадиной. Это было судно класса "Либерти", которые США в больших количествах производили для военных нужд. Вся команда собралась на палубе встречать новичков, и когда увидели меня, человека маленького роста, то очень удивились: "О, какого нам морячка прислали", и долго смеялись. Но через месяц я уже завоевал уважение бывалых матросов за свою силу и за то, что я очень быстро соображал. На девятый месяц службы меня капитан однажды даже назначил рулевым, что стало подтверждением моего авторитета в команде.

— Вы были матросом парохода, который доставлял в СССР военные грузы?

— Да, это так. Первый мой рейс был в Америку. По пути в нейтральных водах нас остановил японский эсминец, капитан которого спросил у нашего капитана конечный пункт назначения. Тот ответил, что мы идем в Петропавловск-Камчатский, нам нельзя было говорить, что на самом деле идем в США, с которой Япония находилась в состоянии войны. После долгих переговоров нас отпустили, мы зашли в Петропавловск, взяли там секретный груз, пополнились провиантом и отправились на Аляску. Шла осень 1944 года.

Капитан после выхода из Петропавловска собрал матросов и сказал, что американцы приглашают нас к себе на вечер, чтобы поближе познакомиться. По прибытии в Аляску нас переодели в парадную форму, привезли в местный кинотеатр, и там я в первый раз увидел американцев. Показывали какую-то комедию, и окружающие все время свистели. Только потом я понял, что так американцы выражали свой восторг от увиденного, что было непривычно для советских людей, которые в такой ситуации хлопали в ладоши.

— Как простые американцы встретили советских матросов?

— К нам наши американские коллеги отнеслись очень радушно, хлопали по плечу, ну а мы знали только два слова — very и good, которые произносили в ответ на их приветствия.

Потом мы вернулись на корабль, началась разгрузка. В порту большинство грузчиков были чернокожие, которые с нами очень приветливо общались и постоянно дарили зажигалки с авторучками. Когда наш капитан понял, что у нас будет еще не один рейс в США, то было принято решение нас приодеть. На каждого было выделено по 50 долларов, на которые мы купили себе костюмы, шляпы, все как полагается.

Из-за моего маленького роста мне было трудно подобрать в магазине костюм по размеру. Хозяин магазина увидел это, извинился за отсутствие нужного товара и пригласил меня и моих товарищей в расположенное по соседству кафе, где купил каждому по мороженому. Мы там отдыхали, а спустя некоторое время я получил подогнанный по моему росту костюм.

— Как рядовые американцы относились к своему президенту Франклину Рузвельту, который умер незадолго до Победы?

— В апреле 1945 года наш корабль после 20-дневного плавания прибыл под разгрузку, по-моему, в Портленд. Заходим в порт, и я читаю сигналы встречающего нас американского сигнальщика с указанием спустить флаг на нашем корабле, потому что скончался президент Соединенных Штатов Америки Франклин Делано Рузвельт. Естественно, капитан дал команду, на корабле объявили траур. Потом его приглашали расписаться в книге соболезнований. Американцы очень горевали после смерти своего президента.

— Что везли из США в Советский Союз?

— В основном это были грузовые машины, трактора, паровозы, вагоны. Нашей армии без этой техники было очень сложно быстро победить врага. Также на борт грузили американскую тушенку, крупы и другие непортящиеся продукты.

Но однажды в одном из портов США нам на палубу погрузили специальный груз, а перед этим нас предупредили, чтобы были внимательными. Грузом были громадные тюки, которые в основном были запечатаны. Наша задача была закрепить эти тюки тросами, чтобы они в море не болтались по палубе и не угрожали устойчивости судна. Это была очень тяжелая работа, наши ладони были стерты до кровавых мозолей.

— Переходы из СССР в США и обратно представляли опасность для советских судов?

— В один из переходов мы шли вслед за судном "Трансбалт", которое по размерам не уступало американским "Либерти". И этот "Трансбалт" потопила неизвестная подлодка. Нам пришлось вылавливать тела погибших наших товарищей. Это было страшно. Было немало случаев, когда японцы топили наши торговые суда.

— После того как нацистская Германия в мае 1945 года объявила о капитуляции, нагрузки на экипажи советских судов, доставлявших в СССР грузы по ленд-лизу, сократились?

— Не сказал бы. В августе 1945 года наш корабль прибыл во Владивосток. Мы были очень уставшими после разгрузки, и я был решительно настроен отоспаться за все долгие бессонные ночи. Но вдруг раздалась команда капитана: "Внимание, всем по местам, идем на Курилы". На наш корабль прибыли три батальона солдат, потом мы приняли на борт грузовые автомобили и не один десяток лошадей со всем провиантом, включая солому. Когда мы стали подходить к вражескому берегу, в стоявших на палубе лошадей попал вражеский снаряд, и некоторые животные в панике начали прыгать в воду. Я тогда впервые увидел, как лошади плачут, видя, как гибнут в воде их товарищи. Жуткое зрелище.

Пришвартоваться на Итурупе было очень непросто, но нашему капитану удалось это сделать. Противостоявшие нашим войскам японцы оборонялись в бункерах, вырубленных в скалах и оборудованных большой толщины дверьми. Было очень сложно их оттуда выкурить, но наши саперы хорошо знали свое дело. Многие японцы не сдавались, сражались до последнего и вместо плена кончали жизнь самоубийством. Было очень тяжело там, я потерял на том острове своего друга. О подвиге советских солдат, сумевших сломать сопротивление японцев, вкопавшихся в скалы десятков курильских островов и островков, написано очень мало, к сожалению. И это неправильно, считаю.

Но постепенно мы сломили их сопротивление, и наш борт стал принимать первых пленных. Перед погрузкой японцев тщательно обыскивали, чтобы они не пронесли на корабль никакого оружия. Капитан попросил нас быть очень внимательными в отношении пленных, нас ждал очень тяжелый переход через пролив Лаперуза в Советскую Гавань.

Во время морского перехода случилось ЧП. Сначала мы сказали пленным, что везем их домой в Хоккайдо. Но во время перехода один из японцев воспользовался компасом, который сумел спрятать во время обыска, и наши пленные поняли, что их везут не домой, а в Советский Союз. Нам с трудом удалось подавить их сопротивление. Один из японцев меня тогда чуть не задушил, но я благодаря своим сильным рукам сумел избежать смерти.

— 2 сентября Япония капитулировала, и у вас очень быстро началась мирная жизнь?

— Война закончилась, и капитан принял решение отправить меня учиться, я был командирован в Ленинград в мореходное училище. Туда отправляли тех молодых ребят, которые прошли огонь и воду, но не успели получить нормальное образование. Учиться в нем было очень почетно, но там царили железные порядки, от чего я сильно страдал, но все равно уходил в самоволку. Но нормально мне поучиться там так и не удалось.

В конце первого курса меня вызвал контр-адмирал и объяснил, что страна нуждается в моей помощи. Дело в том, что после окончания войны осталось очень мало опытных моряков, а Советскому Союзу нужно было получать по репарации бывшие немецкие и итальянские корабли. Я человек военный был, поэтому возможности отказаться у меня не было.

Кораблем, который нужно было перегнать по морю в СССР, была "Клара", личное судно одного из вождей нацистской Германии Германа Геринга. Я был на "Кларе" электромехаником, на которого учился в училище. Роскошь этого корабля поражала, трюмы его были заполнены бочками с первоклассным вином. Когда я вернулся на учебу в Ленинград, то приехал с полным чемоданом тетрадей, карандашей и ручек, которые я выменял в Германии на вино и которые после войны были у нас в очень большом дефиците.

Балтийское море через год после войны еще не до конца разминировали, подводные, надводные, акустические мины — чего там только не было. Во время перехода из Киля на носу корабля стояли всегда два наблюдателя, которые сообщали о всплывавших минах и давали команду расстреливать их из пулемета. Но бывали случаи, когда мины всплывали незаметно, и суда вместе с людьми шли на дно. Это была опасная работа.

— Простившись с "Кларой", вы простились навсегда и с тем, что связано с войной?

— Да, это так. После окончания войны я горел желанием заняться спортом, у меня были очень сильные руки после плаваний в США и обратно, когда приходилось постоянно закреплять тросами грузы в трюмах корабля. Учась в Ленинграде, я бегал из одной спортивной секции в другую. Я попробовал себя в борьбе, в акробатике, где после неудачного падения на месяц попал в больницу. И только потом по совету друзей я отправился в секцию тяжелой атлетики, которая стала делом всей моей дальнейшей жизни.

— Ваш путь к спортивным вершинам был тернистым?

— Я с первых дней очень хотел себя сразу же проявить, поднять требуемый для получения взрослого разряда вес, но порвал косую мышцу живота. Эта травма притормозила меня надолго.

— Вы были кандидатом на участие в Олимпиаде 1956 года в Мельбурне?

— Летом 1956 года я входил в состав сборной СССР, которая готовилась к Играм на базе в Подольске. Стояла сильная жара, и в тесном зале для тренировок было не продохнуть. А рядом с залом была открытая танцплощадка, и мы попросили директора разрешить нам там тренироваться с условием, что не будем бросать штангу, только тренировать толчок и приседание. И со мной случилась беда — во время подъема 150-килограммовой штанги подо мной ломается доска. Нога провалилась, штангу повело, и я получил травму позвоночника, которая оставила меня без Олимпиады. Мой товарищ Юра Власов отнес меня на руках до скорой, которая отвезла в подольскую больницу, где мне пришлось пролежать только на доске больше полумесяца.

Условия там были не самые хорошие для лечения, и по распоряжению председателя Спорткомитета СССР Николая Романова меня перевезли в Москву в Боткинскую больницу. Там я начал восстанавливаться, но вернуть себе прежние кондиции уже не получалось. Хотя кое-чего мне удалось достичь, когда уже на следующий год я сумел выиграть золото чемпионата Европы по тяжелой атлетике в Будапеште. Но через два года я опять травмировался, после чего был вынужден завершить карьеру спортсмена и перейти на тренерскую работу в Московском энергетическом институте, где преподавал много лет.

— Но в вашей карьере есть и мировые рекорды…

— Хочу рассказать напоследок еще одну историю о том, как обо мне первый раз написал ТАСС. Это было в 1953 году, когда я уже перебрался в Москву и выступал за общество "Спартак". Мы выступали на одной из арен на востоке Москвы, куда приехал американец Эвери Брендедж, возглавлявший тогда Международный олимпийский комитет (МОК). Он решил посетить СССР и лично выяснить, как так получилось, что на первой для советских спортсменов Олимпиаде 1952 года в Хельсинки те практически на равных выступали с американцами.

Его команда хотела проверить все: какого веса наши снаряды, штанги, ядра. Легче всего было проверить тяжелоатлетов, и для нас на той арене соорудили помост. Вместе с Брендеджем и его свитой на стадион приехал один из руководителей СССР Климент Ворошилов, который потом пожал мне руку.

Нас выстроили в одну линейку, вместе со мной рядом стояли наши олимпийские чемпионы Иван Удодов, Рафаэль Чимишкян и Трофим Ломакин. А на моем счету тогда было уже один или два мировых рекорда, и ребята сказали, что я буду выступать первым.

Стадион был забит до отказа, зрителей собралось больше 70 тысяч. Я вышел на помост практически без разминки, и первый подход я смазал, не сумев зафиксировать штангу надо собой. Но во втором подходе я взял рекордный вес. Меня тут же отправили на взвешивание. Сам Брендедж посмотрел на весы, после чего произнеc: very good и объявил об установлении мирового рекорда. И ваш ТАСС тут же молнией объявил на весь мир о моем достижении. Так обо мне узнали в других странах.