«Ваш Мур». Смотрим выставку в Доме-музее Марины Цветаевой

1 февраля исполнилось 100 лет со дня рождения Георгия Эфрона — сына Марины Цветаевой. Его жизнь трагически и очень рано оборвалась в Великую Отечественную войну: 7 июля 1944 года Георгий Эфрон без вести пропал на фронте в бою у деревни Друйки (Витебская область, Беларусь). Ему было всего 19 лет.

В День защитника Отечества рассказываем, как могла бы сложиться жизнь этого разносторонне одаренного юноши, если бы не война. Экскурсию по выставке «Ваш Мур» для mos.ru провела ее куратор Мария Степанова, старший научный сотрудник Дома-музея Марины Цветаевой.

Автопортрет в дневниках

Георгий Эфрон родился 1 февраля 1925 года. Семья тогда жила в эмиграции в Чехии, в деревне Вшеноры под Прагой. «С<ереженька>, если Вы живы, мы встретимся, у нас будет сын. <…> У нас будет сын, я знаю, что это будет, — чудесный героический сын, ибо мы оба герои», — писала Марина Цветаева мужу в феврале 1921-го. Это было, к сожалению, не единственное пророчество. В первые недели жизни Георгия, которого мать ласково называла Муром, она записала в дневнике: «Мальчиков нужно баловать — им, может быть, на войну придется».

Заглавный портрет, который встречает посетителей, был сделан в мае 1941 года. Фотография, составленная из фрагментов, создает ощущение разбитой жизни, разбитой судьбы. Но одновременно фрагменты напоминают листы дневника — быть может, главного наследия, оставшегося от Георгия. Автор выставки Наталья Федоренко отталкивалась именно от его записей. Вести дневник Георгий очень любил и был в нем невероятно искренним — оставил автопортрет, облик личности, самого себя. И выставка словно бы собирает его образ из этих листов.

Первый экспонат тоже подчеркивает концепцию: экспозицию открывает письмо Георгия от 8 января 1943 года к Самуилу Гуревичу, другу семьи и возлюбленному его сестры Ариадны Эфрон. Оно стало попыткой подвести своеобразные итоги короткой жизни — в частности, там есть такие строки: «Мне хочется, чтобы как можно больше людей знали обо мне, и это не эгоизм, а попытка обмануть собственное кромешное одиночество». Вниманию гостей выставки представлены те дороги, которыми мог пройти в жизни Георгий Эфрон.

Художник-карикатурист

Способности к рисованию были присущи семье Эфронов: хорошо рисовала Ариадна (изначальную одаренность она развила во Франции художественным образованием), талантлива была Елизавета Петровна Дурново, мать Сергея Эфрона. В Доме-музее Марины Цветаевой достаточно много работ Елизаветы Петровны, а недавно фонды пополнились оригинальными рисунками Георгия. Их передал в дар Станислав Грибанов, летчик, военный журналист, который в 1970-е занимался поисками документов о судьбе Георгия Эфрона и был знаком с Анастасией Цветаевой и Ариадной Эфрон.

Георгий рисовал с раннего возраста: детские рисунки с тракторами, машинками, Микки-Маусом Марина Цветаева сохранила в отдельном альбоме. По мере взросления автора героями изображений становились политические деятели, спортсмены. Страстью Георгия была карикатура и абстракция, его ориентиром — Пабло Пикассо. Ариадна Сергеевна как-то писала брату, что у того насмешливая зоркость, мешающая доброму взгляду на человека. Он же говорил, что это его органическая черта: Георгий подмечал прежде всего смешное и характерное, преувеличивая увиденное. На выставке представлены копии рисунков, которые хранятся в Российском государственном архиве литературы и искусства.

Когда вместе с Мариной Цветаевой Георгий приехал в Советскую Россию, на таможне он лишился части работ. Цветаева писала: «Мурины рисунки имели большой успех. Отбирали не спросясь, без церемоний и пояснений».

Георгий показывал свои работы разным художникам, его способности отмечали Николай Радлов и «Кукрыниксы», но в конце концов оказался, по его собственному выражению, развенчан в графических талантах. Поступить в профильное учебное заведение он не мог, потому что не хватало базовых знаний: нужно было учиться азам композиции, осваивать разные техники. И в горьких раздумьях юноша писал в дневнике о том, что придется заниматься живописью, а он так любит графику — карандаш, тушь, перо.

Писатель, переводчик, литературный критик

Георгий Эфрон буквально с рождения был погружен в писательскую среду, и этот путь его очень привлекал. На выставке представлен авторский рукописный сборник «Проба пера», составленный им. Благодаря этому документу можно познакомиться со стихами, которые он написал в 1941–1942 годах. После 1942-го Георгий сосредоточивается на прозе — пишет пейзажные и философские зарисовки. Он очень трезво оценивал свои сочинения и понимал, что пока это скорее подражания, упражнения, поиски и опыты. Персонального стиля Георгий, к сожалению, обрести не успел, но писательские задатки у него, очевидно, имелись.

У Георгия Эфрона был и большой замысел — написать роман о собственной семье, особенно о бабушке и дедушке, Елизавете Петровне Дурново и Якове Константиновиче Эфроне. Жизнь Елизаветы Петровны действительно была похожа на авантюрный роман — сама судьба располагала создать книгу об этой женщине. Дворянка из древнего рода Дурново увлеклась революционными идеями, стала на путь борьбы, тратила семейное состояние на дело революции, сидела в тюрьме, оказалась в политической эмиграции… Жизнь ее, увы, окончилась трагически. В письмах и дневниках Георгий раздумывает о том, что богатый материал ему могла бы дать тетя Елизавета Яковлевна. На выставке представлена копия одного из писем к ней и выдержка из письма к Ариадне Сергеевне с размышлениями о романе.

Георгий был воспитан на лучших образцах русской и зарубежной литературы, очень любил французскую — языком владел в совершенстве, так что о переводческой карьере тоже задумывался. Он перевел несколько глав романа Жоржа Сименона «Три преступления моих друзей», мечтал составить антологию французской литературы и философской мысли. Уже будучи на фронте и переписываясь со своим институтским преподавателем Львом Озеровым, Георгий рассказывает, что хочет написать книгу о французском символисте Стефане Малларме. По его словам, Малларме все знают как выдающегося поэта, но мало кто ценит в нем талант прозаика, и Георгий собирался исправить это упущение.

В Литературный институт Георгий Эфрон поступил в 1943 году, вернувшись в Москву после эвакуации в Ташкент, где окончил десятилетку. Зачислению юноши в вуз содействовал писатель Алексей Толстой — на выставке представлена копия его письма ректору. Среди экспонатов — обложка студенческих прозаических работ Георгия. В институте он оказался буквально на своем месте, в органичной среде: помимо того что Георгий был вдумчивым и внимательным читателем, его отличала невероятная любознательность, а ответы на экзаменах удивляли и радовали не только преподавателей. Ученый-лингвист Александр Реформатский, преподававший тогда введение в языкознание, вспоминал о Георгии Эфроне как об идеальном студенте — вежливом, деликатном, воспитанном и очень приятном молодом человеке. Вполне вероятно, что если бы он продолжил обучение, то мог бы стать критиком или ученым.

Литературный институт не давал отсрочки от армии — вскоре после начала учебы Георгия мобилизовали. Но даже во время службы он находил возможность поработать над текстами и продолжал тянуться к искусству. В последнем дошедшем до нас письме Георгия Эфрона тете Елизавете Яковлевне он пишет: «Жалко, что я не был в Москве на юбилеях Римского-Корсакова и Чехова». В этом, отмечает Мария Степанова, весь Георгий Эфрон.

Наследник большой семьи

Один из разделов выставки посвящен Георгию как наследнику большой творческой семьи Цветаевых и Эфронов. В 1918 году в послереволюционной Москве Марина Цветаева написала стихотворение «Мракобесие. — Смерч. — Содом…» — ее родителей уже не было в живых, но в тот момент она как никогда ясно понимала ценность семьи:

Обведите свой дом — межой,

Да не внидет в него — Чужой.

Берегите от злобы волн

Садик сына и дедов холм.

Под ударами злой судьбы —

Выше — прадедовы дубы!

Георгий осознал эту ценность далеко не сразу. В письме сестре от 1 января 1943 года он признавался, что, не имея опыта жизни бессемейной, в семейной видел только отрицательные стороны, думал, что семья была тормозом его развития. Только потеряв всех, Георгий понял, как сильно заблуждался.

Конечно, забота Цветаевой о дочери и впоследствии о сыне была безмерной, это вообще важное свойство ее натуры — безмерность в творчестве и повседневной жизни. Многие из тех, с кем Марина Ивановна общалась в эмиграции, упрекали ее за излишнюю опеку по отношению к детям, но это было еще и следствием потери: после революции в Москве умерла ее средняя дочь Ирина, и Цветаева долго винила в произошедшем себя. Кто-то, напротив, упрекал впоследствии уже повзрослевшего Георгия в том, что он был недостаточно нежным и чутким сыном. Впрочем, Ариадна Эфрон всегда утверждала, что отношения Марины Ивановны и Георгия были хотя и сложными, но прекрасными. «Это ведь непросто — быть сыном гениальной матери», — говорила она.

На выставке представлены семейные реликвии Цветаевых и Эфронов: локон младенческих волос Мура, записка Марины Цветаевой и копия записей из ее тетрадей, где она описывает детство сына, оловянные солдатики, с которыми играл Георгий, учебник географии и карта, нарисованная им, его куртка и кепка. Кроме того, можно увидеть серебряную рюмку, принадлежавшую Цветаевой, — ее Георгий взял с собой из Елабуги в Чистополь и, вероятно, передал писателю Николаю Асееву, которого Цветаева в предсмертной записке очень просила заботиться о сыне.

Предметы в соседней витрине позволяют воссоздать обстановку эвакуационного и военного быта, представить себе, какие вещи могли окружать Георгия тогда. Завершает выставку уникальный документ — один из дневников Георгия Эфрона, интересный не только как автопортрет одаренного и подающего большие надежды юноши, но и как свидетельство эпохи.

Выставка открыта до 3 августа, посетить ее можно по билету в Дом-музей Марины Цветаевой.