Звезда «Ленкома» Игорь Миркурбанов немного ошарашил московского зрителя своей новой постановкой

Звезда «Ленкома» Игорь Миркурбанов решил немного ошарашить московского зрителя трехчасовой постановкой по всем основным произведениям Гоголя, которую почти бесполезно смотреть человеку неподготовленному. Но в этом и заключается главная прелесть последней премьеры, подготовленной при директорстве Марка Варшавера.

«Ленком» однозначно смог удивить. Об одном только названии — «Гогольилиада» — можно написать диссертацию. Потому что это в первую очередь Гоголь+Илиада (то есть масштабное, эпическое повествование-полотно по русскому классику, но как у Гомера). Также прочитываются слова «ад» и «ил» (остающийся после разлива Нила — потому что Древний Египет в спектакле — второе по важности смысловое отечество после России), и, наконец, если переставить буквы, «Аид» и «Аида» — потому что Аидой Поприщиной зовут жену «городничего» (мэра города NN-ска).

Создатели спектакля определяют его жанр как «театральный коллаж по мотивам произведений Гоголя», называя «Нос», «Ревизор», «Записки сумасшедшего», «Мертвые души», «Портрет», но на сцене мы видим бонусом панночку из «Вия» в красном матричном платье и сапожках с копытами вместо подошв. И еще ряд текстов Николая Васильевича присутствует на уровне полунамеков, включая цитаты из публицистики и писем.

Тон всему действу задается в первой сцене, на совещании у Городничего/мэра NN-cка (Павел Капитонов), когда выясняется — не просто, что «к нам едет ревизор», но что это тот человек, которого где-то видели и он поселился в гостинице. Каламбур раскручивается по максимуму, «тот» произносится с почтением и ужасом — и это уже не указательное местоимение, а имя египетского бога Луны Тота, председательствующего на суде Осириса. Именно Тот (Сергей Пиотровский) будет во втором акте судить «страшным судом» вороватых чиновников из «Ревизора» с небольшим осовремениванием: почтмейстер (Андрей Сергиевский) станет служить на «Почте России».

При этом Тот одновременно будет «ревизором» (Самозванцем) и персонажем «два в одном» — Гришей-Носом, звездой шансона. Он споет «Рюмку водки на столе», будет носить черные очки и длинный плащ, что выльется во встречу Нео с Архитектором, как в фильме «Матрица. Перезагрузка». Впрочем, не менее запутанные трансформации и «совместительства» ждут всех актеров и персонажей.

Ставшая мемом в соцсетях игра слов «тот» — «Тот» (картинка, где человек с головой Ибиса и подпись: «Хорошо смеется Тот») постепенно превращает весь спектакль в чрезвычайно сложный для истолкования каламбур.

В этом всем есть пелевинское безумие и «смешение языка», тем более что к хромому псу с пятью лапами из «Genetation «П» Миркурбанов делает прямую отсылку.

При этом безумность задумки отрицать сложно — достаточно себе представить соседство Гоголя и Хайдеггера, матросов в бушлатах, квадроберов, блатных лагерных песен, неполиткорректных фразочек («англичанка гадит») и бардовских шедевров Визбора и Городничего, тьфу, Городницкого.

Но Миркурбанов предметно доказывает, почему это допустимо. Но режиссеру-постановщику (он же — автор инсценировки) и здесь удается «умыть руки», когда в спектакле звучит саркастическое: «Хорошо, что столичные авторы переписывают классику».

Главное же, что ключ к пониманию «Гогольилиады» нужно искать в «Записках сумасшедшего», а не у Пелевина. Потому что в стадии острого безумия Аксентий (в спектакле — Павел Иванович, как Чичиков) Поприщин путает Испанию и Китай и начинает ощущать непрочность Луны: «Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге; и прескверно делается. Я удивляюсь, как не обратит на это внимание Англия».

Смешение смыслов и слов происходит отсюда, как и Луна, сияющая на заднике сцены, то есть бог Тот, с празднеством которого в Древнем Египте наступала весна (ее в финале призывают русскими (!) народными песнями).

Остается сказать, что монолог мучимого в сумасшедшем доме Поприщина («Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! Что они делают со мною») Павел Капитонов исполняет с максимальной долей эмоциональности. За секунду до пронзительной сцены зрители ржали над шутками в духе «триста» и «тракториста», детских похабных стишков о зайце, вышедшем на крыльцо, и так далее. Но режиссер сознательно сначала окунает в кипяток, а потом в ледяную воду. Зачем он это делает? У меня есть один вариант объяснения. Чтобы пришедшие в респектабельный театр в центре Москвы люди услышали обращенные к зрительному залу месседжи: «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!», «Все вокруг казнокрады и лихоимцы» и «Покайтесь, господа, успейте!». Такая вот метафизика. Вполне гоголевская.