Отменено дисциплинарное взыскание, наложенное на защитника в 1941 году в блокадном Ленинграде
Президиум Санкт-Петербургской городской коллегии адвокатов на днях отменил дисциплинарное взыскание, которое было наложено на защитника 83 года назад, в декабре 1941 года. Это уникальный случай в истории российской адвокатуры.
Взыскание получила в период блокады Ленинграда Елена Изместьева, которая ради спасения от смертной казни своего подзащитного, начальника Варшавского вокзала Сидоренко, внесла исправления в протокол судебного заседания военного трибунала. В результате ее «незаконных действий» высшая инстанция обратила внимание на нестыковки в приговоре и пересмотрела его. Сидоренко не расстреляли, а потом даже амнистировали. Современные адвокаты признали поступок своей коллеги из блокадного Ленинграда подвигом.
Обо всем этом — в материале «МК».
Дело 1941 года
Эта удивительная история всплыла на свет благодаря юристу Игорю Бушманову. В процессе исследования работы адвокатов в период блокады Ленинграда он случайно обнаружил в архиве старейшей Санкт-Петербургской библиотеки заметки Елены Изместьевой.
— Я заинтересовался судьбой женщины-адвоката, работавшей в годы войны, — рассказывает Бушманов. — Нашел ее внучку — Татьяну Новожилову, которая, кстати, является известным ученым-физиком. И она поведала мне историю своей бабушки и, в частности, эпизода, из-за которого та пострадала.
Итак, уголовное дело.
В блокадном Ленинграде в результате авианалетов 8 и 10 сентября 1941 года загорелись Бадаевские склады, где хранилось городское продовольствие. Это была настоящая катастрофа. Сгорели около 3 тысяч тонн муки и 2,5 тысячи тонны сахара (точнее, он превратился в густой сироп, который потом удалось переработать на кондитерские изделия). В тушении пожара в числе других принимали участие железнодорожники. По указанию своего руководства часть спасенных продуктов (печенье, крупа, сахар) они загрузили в железнодорожный вагон и отогнали в тупик. Потом все это по спискам раздали работникам железной дороги.
В итоге было возбуждено уголовное дело о хищении продуктов. Организатором преступления признали начальника Варшавского вокзала Сидоренко. Санкция за хищение в особо крупном размере предусматривала высшую меру. Ему дали государственного защитника.
— Дело слушалось военным трибуналом прямо на Варшавском вокзале, — говорит юрист. — Судьи расположились на перроне под его огромной стеклянной крышей. Причем, когда случился авианалет, спрятаться было некуда (бомбоубежища на вокзале не оказалось), так что все остались, рискуя жизнью. На перроне же выступала с речью Елена Изместьева, которую назначили адвокатом Сидоренко. Она пыталась доказать, что продукты не были похищены. Их получили простые железнодорожники, указанные в списках. А это значит, что вменить начальнику вокзала можно только злоупотребление должностными полномочиями.
Зачем вообще на такое злоупотребление пошел Сидоренко? Дело в том, что он хотел поощрить героических железнодорожников. А еще хотел уберечь коллектив, который стремительно разбегался из-за мизерного пайка.
Вообще в период рассмотрения дела (ноябрь 1941 года) ситуация с продовольствием в городе была плачевная. Карточная норма хлеба рабочим была уменьшена с 300 до 250 граммов, а служащим и иждивенцам — с 150 до 125 граммов. Как вспоминали ленинградцы, «хлеб был наполовину из суррогатов, рассыпался на ладони. Есть его можно было, только поджарив на маленькой буржуйке». Но в сентябре 1941-го, то есть двумя месяцами раньше, ситуация не была такая страшная. Вспоминали, что тогда в некоторых столовых еще можно было купить еду без карточек, в магазинах также без карточек продавались некоторые консервы (например, крабы). «Значение блокады Ленинграда еще не было полностью осознанно», — писала Изместьева в своих воспоминаниях о том периоде 1941 года. И в такое время Сидоренко посчитал правильным раздать спасенную еду героическим работникам. Все они были реальными, не подставными лицами.
Дело, как мы уже говорили, слушалось в ноябре, то есть спустя два месяца после пожара. И допросить всех было невозможно. Кто-то из железнодорожников был в отъезде, кто-то ушел на фронт, кто-то погиб...
Из воспоминаний Изместьевой:
«Обвинительное заключение и прокурор считали, что списки в основном фиктивные и продукты получил главным образом Сидоренко».
Прокурор говорил о тяжелой ситуации в городе, о том, что выдача карточек взамен утерянных решением военного совета прекращена, так что потерявшие карточки обрекались на голод и верную страшную смерть. «Здесь же целый вагон полноценных продуктов не пошел в общее снабжение города и был роздан небольшому числу железнодорожников. Может быть, ряд жизней детей, раненых и больных были бы спасены этими продуктами», — передавала речь прокурора в своих воспоминаниях Изместьева. В общем, по мнению обвинителя, Сидоренко должен отвечать за преступное обогащение за счет государства и общества по всей строгости военного времени и заслуживает расстрела.
Трибунал с ним согласился.
72 часа на спасение
На подачу кассационной жалобы отводилось всего 72 часа. Так что каждая минута была на счету. Но оказалось, что не так просто выбраться из здания вокзала. Выводили всех участников выездного судебного заседания под конвоем, поскольку была объявлена тревога. Дорога домой заняла долгих три часа.
Из воспоминаний адвоката:
«Со свистом рвались и падали бомбы, горели дома, с треском рушились стены...»
В общем, вернулись домой ночью. Только утром удалось подать жалобу. Когда адвокат пришла писать ее, то увидела свою фамилию в протоколе с ошибкой. Женщина испугалась, что жалобу не примут, поскольку создавалось впечатление, что ее писал другой адвокат.
Из воспоминаний Изместьевой:
«После долгих колебаний я жирной чертой зачеркнула неправильную фамилию в протоколе, а сверху написал а правильную, свою. О совершенном поставила в известность сотрудников канцелярии, написала записку председателю трибунала, положив ее на его стол на видном месте».
Через некоторое время ее вызвали в президиум городской коллегии адвокатов. Оказалось, что председатель трибунала требовал, чтобы ее «выкинули из адвокатов», поскольку из-за нее он получил строгий выговор с предупреждением. Дело в том, что он отправил в вышестоящий трибунал (Ленинградского округа) материал, даже не читая его. А если бы он прочитал, то заметил бы и исправление, и записку адвоката.
Против Изместьевой было возбуждено дисциплинарное производство. Рассматривал его Президиум городской коллегии адвокатов. Изместьеву признали виновной в самовольном исправлении протокола, объявили строгий выговор с предупреждением.
Сама она по этому поводу не сильно переживала, хотя осознала: могла лишиться профессии и, как следствие, умереть от голода в буквальном смысле слова. Изместьева вспоминала, что осознавала свои неправильные действия, но они могли сыграть роль на пересмотре смертного приговора: ведь вся ситуация свидетельствовала о неполноте и спешности рассмотрения дела. А в делах, где решается вопрос жизни и смерти, такое непозволительно даже в самые тяжелые периоды.
«К тому же, когда никто из нас не знал, что его ожидает в ближайшие минуты — придем ли домой живыми, найдем ли свой дом в целости и сохранности, — выговор не являлся самым страшным из зол».
Между тем произошло главное: приговор начальнику Варшавского вокзала был изменен. Вместо хищения ему вменили злоупотребления и назначили конкретный срок.
— Мы искали в архивах это решение, но, к сожалению, не нашли, — говорит Бушманов. — Как бы то ни было, точно известно, что Сидоренко был спасен. Его посадили в тюрьму, но вскоре амнистировали. После освобождения он работал на железной дороге, вновь стал начальником Варшавского вокзала и занимал этот пост до своей смерти. Так же «расстрельный» приговор был отменен и другим руководящим работникам железной дороги.
Дело 2025 года
Фабула этой истории легла в свое время в основу спектакля, который был показан в 53 театрах СССР, включая Александрийский театр в Ленинграде. Спектакль назывался «Высшая мера», он был поставлен по драме Владимира Арро.
«Вы посмотрите, вы только вдумайтесь, как мы в этом городе связаны. Мы судили сегодня этих людей за то, что они нарушили закон. Они ссылались на чрезвычайные условия. Мы судили их поспешно, жестоко. И тоже ссылались на чрезвычайные условия. Мы не заметили, как сами оказались в положении этих людей. Я назвал бы это юридическим казусом, если бы наше положение не было плачевно».
Эти строчки — слова одного из судей — отсылка на то, что председатель трибунала и они все были наказаны. А дальше идет, думается, глубокий диалог между председателем и адвокатом. Кажется, он особенно актуален сегодня, когда некоторые горячие головы призывают сделать суд скорым и жестким, ссылаясь на особые условия.
«Председатель трибунала: «Я выполнял свой долг. Точно так же, как и предыдущие пять месяцев войны. И до войны, и всегда. Я начал войну раньше вас. Я всегда был лицом к лицу с врагом, какие бы обличья он ни принимал! И пока вы распевали антивоенные песни и маршировали на физкультурных парадах, я сражался! Сражался!»
Адвокат: «Никогда не маршировала».
Председатель трибунала: «И если хотите знать, почему войска стоят насмерть, а в городе нет паники и капитулянтских настроений, так это только благодаря нашей твердости и непримиримости. Мы днем и ночью…»
Адвокат: «Не смейте!.. Не смейте продолжать!.. Войска стоят насмерть, а в городе нет паники и капитулянтских настроений лишь потому — лишь потому! — что каждый боец… каждый житель по доброй воле, по приказу сердца… по приговору совести поклялся не отдавать город. А вы им не верите. Скажите, почему вы позволили себе… им не верить? По какому праву вы лишаете нас осознанной силы и даете взамен неосознанный страх перед вами? Разве так мы победим?»
Председатель трибунала: «Понимаю… Понимаю вас. Вы не так наивны, как мне показалось вначале. Ваши слова делают вам честь. Их можно даже высечь на камне. Но всё дело в том, что они вас ни к чему не обязывают. За ними не обязательно следует дело. И в этом смысле я вам завидую. Знаете, мне сегодня не один раз хотелось поменяться местами с вами. Я любуюсь вашим идеализмом. Но он мне не к лицу. Я — солдат».
Адвокат: «Справедливость и милосердие украшают солдата. Если бы за линией фронта узнали, что в осажденном городе исправлена судебная ошибка, там были бы потрясены. Тот, кто сломлен, на правду не способен».
Бушманов нашел несколько афиш этого спектакля и упоминания о нем в советских газетах. Журналисты, критики были потрясены глубиной спектакля и его главной идеей о справедливости и милосердии.
Однако даже с учетом того, что никто из юристов в послевоенном СССР не сомневался в благородстве и правильности поступка Елены Изместьевой, взыскание с нее не снимали. А с годами все просто забыли об этом случае.
Ошибка прошлых лет была исправлена на днях. Только уже не в Ленинграде, а в Санкт-Петербурге. Спустя 83 года.
«Несомненно, что внесение защитником или любым другим лицом правок в протокол судебных заседаний является неправомерным действием, — цитата из решения Президиума коллеги адвокатов. — Вместе с тем, следовало учесть предпринятые Изместьевой попытки внести исправление в протокол иными способами, длительность ожидания появления на рабочем месте должностных лиц, которые имели право удостоверить внесенные изменения, оставленную записку на имя председателя трибунала, проявленную им халатность по направлению уголовного дела в трибунал Ленинградского фронта, опасность возможного пропуска 72-часового срока для подачи кассационной жалобы. Следует признать, что адвокат действовала в обстоятельствах крайней необходимости. При разрешении данного дисциплинарного дела следует применить общеправовой принцип признания правомерности причинения вреда, если он служит для предотвращения значительно большего вреда. Вред от внесения исправлений должен быть признан правомерным для предотвращения другого вреда — вынесения неправосудного приговора по уголовному делу, где речь шла о спасении жизни человека. Полагаем, что адвокат Изместьева при осуществлении защиты начальника Варшавского вокзала Сидоренко совершила человеческий и профессиональный подвиг. Тот факт, что с момента наложения дисциплинарного взыскания прошел значительный срок в 83 года, а также то, что адвокат Изместьева скончалась, не препятствует отмене ошибочного решения о привлечении ее к дисциплинарной ответственности».
В итоге решение Президиума Ленинградской коллегии адвокатов от декабря 1941 года отменили, и дисциплинарное производство в отношении Изместьевой прекратили.
О работе адвокатов в блокадном Ленинграде долгое время не было известно фактически ничего. Обычные суды в тот период превратились в военные трибуналы, но от адвокатов даже в тех условиях не отказались. Задача юристов была невероятно сложной и важной: не допустить расправ и показательных судов над невиновными. И судя по делу Изместьевой, они доказали: даже в самые тяжелые времена все мы можем оставаться ЛЮДЬМИ.