Почти два года петербурженка Елена Патяева ищет схваченную и вывезенную к родне подругу — чеченку Седу Сулейманову. Седа сбежала от родственников в 2022 году, потому что ее должны были насильно выдать замуж. Девушка переехала в Санкт-Петербург, где несколько месяцев провела в убежище. Однако ее нашел двоюродный брат, который пытался насильно увезти ее обратно на Кавказ. Седе снова пришлось бежать. 23 августа 2023 года полицейские задержали ее, заявив, что якобы она подозревается в краже украшений матери на сумму 150 тысяч рублей, и увезли обратно в Чечню. Там Сулейманову передали родственникам, а через несколько дней уполномоченный по правам человека в Чечне Мансур Солтаев опубликовал фотографию и видео Седы «в хорошем настроении». С тех пор о девушке ничего не слышали. «Лента.ру» поговорила с Патяевой и узнала, что известно о судьбе ее подруги и почему она не оставляет поиски и ездит в Чечню, несмотря на угрозы неизвестных, штрафы и постоянное внимание к ней силовиков.

«Она жила двойной жизнью»

Елена Патяева: Мы познакомились с Седой через нашу общую подругу. Я называю ее Марьям, потому что она тоже беглянка, и настоящее имя лучше не говорить. Я знаю ее много лет, на тот момент у нее была череда обострений [в отношениях] с родственниками, и она думала уехать за границу. Она обратилась в правозащитную организацию, которая поселила ее в шелтер. Там она познакомилась с Седой, которая только сбежала из Чечни. Марьям познакомила меня с ней в конце ноября — начале декабря 2022 года.

Потом Седе надо было переезжать из шелтера и начинать самостоятельную жизнь в Санкт-Петербурге, потому что она и правозащитники подумали, что риски для нее стали невысокими. Ей нужно было найти какое-то жилье. Понятное дело, что если человек так экстренно переехал, даже не выходил первое время из шелтера, то найти работу сразу же за нормальные деньги нелегко. Ей нужно было максимально бюджетное жилье, а мне не помешала бы соседка по съему. Мы решили снимать квартиру вместе, но прожили вместе около недели.

Седа много рассказывала про своих родственников. Она говорила, что у нее есть три старших сестры, брат и мама. Отец погиб в одной из чеченских войн, не знаю деталей. Он умер, когда она была совсем маленькой. Всех сестер выдали замуж еще в 16-18 лет. В родительском доме жили старший брат по традиции со своей семьей, мама Седы и она сама как дочка, которую еще не выдали замуж.

Седа очень любила племянников, и это было взаимно. С ее слов, брат ее любил, но при этом она говорила, что если ее убьют, то сделать это может в том числе и брат как ближайший родственник-мужчина. У меня не укладывалось это в голове.

Она жила двойной жизнью, но старалась ее не показывать. Пока ей удавалось втайне от родных общаться с людьми в интернете и заниматься творчеством, все было в порядке, брат ее любил. Но как только она сбежала, все поменялось.

Помимо близких родственников, там еще есть дяди и двоюродные братья. Они представляют даже большую угрозу, чем брат, потому что, по сути, являются представителями рода. Про одного из дядей Седа рассказывала, что он строгий и лютый, называл своих дочерей шлюхами за малейшие прегрешения.

Седа хотела быть как остальные россияне — жить в Питере, хотя бы иметь возможность туда поехать, потому что ей даже это не разрешали. Она понимала, что у нее есть два пути. Первый — остаться дома и смириться со своей судьбой, жить в семье мужа, от которого будет зависеть, сможет ли она работать, заниматься хобби. Второй — побег, который накладывает позор на семью, а для нее становится риском, потому что тогда ее могут убить. Главная причина побега — на нее все больше и больше давили, мать начала замечать, что она нарушает какие-то правила, и стала угрожать, что все расскажет брату. Седу стали регулярно обыскивать, контролировать, чтобы после работы она сразу же возвращалась домой.

Седа любила рисовать, это не одобряется в обществе. Как только она вышла бы замуж, ей бы запретили это делать. Пока она жила с семьей, ей еще хоть как-то разрешали заниматься любимым делом. Но она очень хотела с этим связать свою карьеру, жизнь. Она очень хорошо рисовала, особенно с учетом того, что нигде не училась. Я училась в художественной школе несколько лет, и мне казалось, что у нее все получится в этой сфере. Она рисовала даже в шелтере в Петербурге и потом, когда жила вместе со своим молодым человеком. Для нее это была очень важная часть жизни.

Работать ей еще разрешали, но общаться с кем-то вне работы было запрещено. Ее семья считала, что они и так слишком «либерально» к ней относились. Я видела много комментариев от чеченцев, что семья якобы ее слишком распустила и довела до греха.

«Она приняла решение остаться в России»

Седа работала в кофейне в центре города, где ее нашел двоюродный брат Ахмед Батаев. Он пришел прямо к ней на работу — этот момент попал на видеокамеры. Стал угрожать ей, говорить, что куда бы она ни уехала, ее везде найдут, что у них якобы есть связи в правоохранительных органах. Он начал требовать, чтобы она назвала адрес [по которому сейчас живет]. Из-за стресса она назвала адрес дома неподалеку.

В какой-то момент в кофейню зашел постоянный посетитель. Брат испугался обсуждать при нем семейные дела и вышел переждать на минуту. Седа воспользовалась этим моментом и сказала посетителю: «Меня хотят похитить». Тот попросил Сулейманову подождать его в машине неподалеку, а сам решил закрыть кофейню вместо девушки. Но Седа не дождалась, пока он придет, и убежала. Затем она выкинула сим-карту и телефон и нашла случайных прохожих, которые дали ей на несколько минут телефон. Она связалась с правозащитниками, те сказали ехать в тот же шелтер, где девушка жила до этого.

Я была в шоке, потому что в тот вечер должна была забрать ее с работы, а она даже со мной поначалу не связалась. Потом она написала, я поняла всю ситуацию. До весны мы общались дистанционно. Она приняла решение остаться в России, хотя у нее была возможность уехать. Когда ситуация поутихла, мы снова стали общаться вживую, она познакомилась со своим молодым человеком Станиславом Кудрявцевым, и они довольно быстро стали жить вместе. Его жилье рядом со мной, поэтому мы с Седой часто виделись.

Последний раз мы встречались в компании с Марьям и еще одной девушкой, а до этого мы виделись наедине, сидели на крыше моего дома. Это было меньше чем за 10 дней до ее похищения.

Тем летом я довольно много работала, мы с Седой не общались каждый день, но всячески старались поддерживать связь. В тот роковой день я даже не узнала, что ее похитили. Эта информация дошла до меня на следующий день от Марьям.

Я сразу же спросила, чем можно помочь. Правозащитники просили обойтись без самодеятельности, и мне стало казаться, что все решится — адвокат поехал в Чечню, журналисты написали статьи. Я не осознавала, насколько все плохо. Марьям тоже похищали до этого родственники, и она сама сбегала от них. Ее били и унижали, но сохранили жизнь. Мне было тяжело поверить в то, что родственники могут убить Седу. (Правозащитники пытались договориться с родственниками Сулеймановой, а ее сожитель Станислав Кудрявцев принял ислам, чтобы родственники разрешили брак, но они не согласились — прим. «Ленты.ру».)

Позже я увидела фотографию, где она сидит вместе с уполномоченным по правам человека в Чеченской Республике Мансуром Солтаевым. Мне стало плохо. На этой фотографии она абсолютно на себя не похожа, я даже не могла ее узнать. Меня испугал тот факт, что она сидела рядом с чиновником, я поняла, насколько все серьезно и страшно.

Чуть позже с ней опубликовали видео, где была подпись, что с ней все хорошо, она в нормальном состоянии. Но она ни слова не говорит на этом видео, не смотрит в камеру и не улыбается. На видео с ней говорит Солтаев, но мы даже не слышим, о чем конкретно, так как вместо слов там лишь играет фоновая музыка.

Время шло и шло, стали появляться слухи, что ее убили. Мы с Марьям не понимали, пишут ли это хейтеры или эта информация действительно может быть правдивой.

Мне часто писали чеченки, я просила их что-то узнать про Седу. Те, кто мог разузнать хоть что-то, говорили, что ее убили. До побега она жила в пригороде Грозного Алхан-Чурте, но три разных человека сказали, что ее похоронили в Алхан-Юрте, который считается родовым селом по линии отца Седы. Говорят, что ее закопали либо рядом с кладбищем, либо на окраине села в безымянной могиле. Никто не знает, где конкретно находится это место. Я никак не смогла это проверить, потому что даже не знаю, как.

Ее родственники со мной не связывались, я тоже не могу с ними связаться. Все контакты уже неактуальны, они поменяли номера и аккаунты. В самом начале с ними пробовали общаться родственники Стаса, но я с ними ни разу не контактировала. Мне иногда пишут с анонимных аккаунтов, думаю, что это просто хейтеры — пишут гадости, угрозы, но я не считаю это чем-то серьезным.

«Я жива, а ногти на руках не вырваны»

Первый раз в Чечню я ездила с адвокатом в качестве свидетеля — это было в апреле прошлого года. Я могла пройти допрос в Питере, но хотела поехать именно туда — думала, что Седу убили, и мне хотелось устроить что-то вроде ритуала прощания, поехать в те места, где она выросла.

Мне позвонил чеченский следователь, и я предложила приехать. У меня были эмоциональные качели — одну неделю думала, что она жива, другую — что уже нет.

Когда мы вышли из кабинета следователя, у меня было чувство эйфории — трава зеленая, небо голубое, я жива, а ногти на руках не вырваны.

Второй раз я поехала в Чечню с пикетом в марте 2025 года, было очень страшно. Я планировала все заранее, думала сделать 25 марта — был ровно год, как СК Чечни завел дело и ничего не расследовал. В итоге мы поехали на пять дней раньше с адвокатом, он не мог позже. Все те два с половиной месяца подготовки мне было страшно, тяжело было осознать, что я собираюсь это сделать. У меня был конкретный план — заранее записать видео, договориться с подругой, что она будет их выкладывать. Нашла адвоката — это было сложно даже за приличные деньги. Набрала долгов, теперь отдаю их. Сложно было и найти журналиста, который смог бы сделать профессиональные фотографии.

Конечно, я держала в голове, что им будет невыгодно меня пытать и бить, и план казался мне логичным. Но гарантий быть не могло. Я прекрасно знаю, что это за регион, какие ситуации там происходят. Есть такой момент, на который я тоже рассчитывала: у местных органов есть право поступать как хотят именно с чеченцами. Например, достать Зарему Мусаеву из другого региона. Но на русских это право не распространяется. Хотя за последний год два таких громких случая все же были.

В Чечне задержание было самым быстрым — в Питере я осталась в спецприемнике на два дня, а в Чечне в участке я провела полчаса.

Местные жители явно интересовались пикетом. Многие машины тормозили, люди опускали стекла или смотрели сквозь них. С другой стороны дороги тоже смотрели.

Мимо меня прошли подростки, они отвернулись. Мне кажется, им было страшно. Затем пожилые мужчины. Они что-то сказали мне на чеченском. Наверное, меня приняли за чеченку, потому что на плакате была надпись на чеченском и русском языках. Я ничего им не ответила, потому что не знала языка и мне было очень страшно. Мне показалось, что сказали что-то доброжелательное, но я не могу утверждать точно.

«Подписи оставляют и жители Северного Кавказа»

Моя жизнь поменялась кардинально. Я никогда не была публичным человеком и не собиралась им быть, мне это абсолютно не близко. Я не была и тем человеком, который интересовался, что происходит в обществе, — изолировалась в частной жизни и не читала новости. И жила довольно счастливо по сравнению с той жизнью, которая у меня сейчас. Моя повседневность была обычной за исключением того, что я работала на стройке — довольно нетипичная сфера для женщины.

Если бы мне кто-то сказал, что через полтора года я дважды побываю в Чечне, в том числе с пикетом, и дважды посижу по двое суток в «обезьяннике», я бы не поверила.

Сейчас у нас собрано по России 2506 физических подписей. В Москве есть хорошая команда людей, которая готова собирать их на улицах. В Питере команда поменьше, и я одна не успеваю собирать подписи — есть много организаторских задач и параллельно работа, которую нужно успевать делать.

Сбор физических подписей мы объявили во многих городах. Все делают это, как могут, — кто-то собирает подписи по знакомым, кто-то проводит уличный сбор, кто-то собирает в помещениях.

Иногда по адресам вижу, что подписи оставляют и жители Северного Кавказа — Дагестан, Ингушетия. В основном это девушки. На днях подошла девушка из Дагестана, пообщались с ней на тему прав женщин республики.

СК Чеченской Республики выкладывал карточку о пропаже Седы. Якобы 5 февраля 2024 года она вышла из дома и не вернулась — это со слов родственников. Но при этом сами родственники не обращались в полицию и не пытались ее активно искать. К тому же в карточке написано, что она даже не жила со своей семьей, а проживала в семье дяди. Для меня это значит, что если с ней что-то сделали, то это мог сделать кто-то из тех родственников.

Убийства чести не происходят, как правильно, импульсивно. У них проходит совет старейшин, на котором присутствуют одни мужчины и где принимается главное решение. Убийство совершает кто-то один, а все остальные его покрывают, потому что это было общее решение. Поэтому здесь трудно сказать, кто конкретно мог убить Седу.

Полиция явно не хочет расследовать это дело, скорее всего они не допрашивали родственников. Я даже не в силах это никак проверить, потому что не могу быть в статусе потерпевшей по этому делу, ведь Седа не моя родственница. Они не обязаны передо мной отчитываться.

Если говорить объективно, то вероятность того, что Седу убили, равна 90 процентам. Прошло уже полтора года. История стала очень громкой, и если бы она была жива, то чиновники записали бы видео с ней и сказали, что все вокруг врут. Как будто это самое простое и логичное. Но надежды есть. Марьям более оптимистична, чем я, и нам хочется верить, что Седа жива. Есть истории, когда человек находится живым спустя 10 лет. Может, ее держат в подвале или на цепи в комнате.