Яков Миркин: Александр Вертинский своей жизнью учил не бояться поворотов судьбы

У вас повороты судьбы? Вас судьба берет на излом? Бросьте! Все равно вам не испытать таких "русских горок"! Битый-перебитый, мелкий вор у тетки, приютившей его, бывший гимназист, некто Александр Вертинский, сирота, внебрачный сын, готовый преступник, по городу слонялся, за 50 коп. - статистом в театре (выгнали за кражу). Всегда очень голоден. "Я вырастал волчонком" (здесь и ниже - Вертинский. Дорогой длинною…).

У него были полубоги - артисты. "Мы простаивали часами, чтобы только взглянуть на них". Мы - это богема, безумцы молодости, мечтатели и оборванцы, без крыши над головой. "Всем нам было одинаково плохо, мы делились друг с другом всем, что у нас было, и жили как-то сообща". Где жить? "Тетка сказала однажды: "Где ты шляешься, там и ночуй!"… Я стал ночевать в чужих подъездах".

А дальше? Ему 23 года (1912). "Я эпатировал буржуа!" "Надменный, во фраке" (куплен на толкучке), всегда с живым цветком в петлице, снобирующий все и вся". В кармане первый рассказ - "Моя невеста". Корректор, помощник бухгалтера (выгнали), грузчик арбузов, продавец открыток и т.д.

Время - вперед! Некто Вертинский в вагоне 3-го класса торжественно въехал в Москву, решив ее завоевать (1913). И - понеслось. "Жили мы… как птицы небесные". Компанией, у кого - что. "Опавшие бутоны камелий… я… покупал иногда… по три копейки за штуку… прикалывал их к своей бархатной блузе и щеголял по городу "утонченный", "изысканный"… и голодный".

Вдруг счастье - нанят в театр. За щи и котлеты! Пишет стишки, на сцене всех вышучивает, во фраке, взятом напрокат. Разбогател - 25 руб. в месяц! Но деньги идут на кокаин. У него галлюцинации: "Пушкин сошел со своего пьедестала… и направился к остановке трамвая"! Всё? Приехали? "Мне стало страшно! Что же будет дальше? Сумасшедший дом? Смерть? Паралич сердца?" Со всей силой воли смог остановиться. Сам!

После чего совершил новый кульбит. 1914 г., ему 25 лет, война. Под именем "Брата Пьеро" осел на санитарном поезде. Поезд ходил до фронта и обратно до Москвы с ранеными. "На перевязках тяжелораненых я был один. Я делал самую главную работу - обмывал раны и вынимал пули и осколки шрапнели… Простояв на ногах почти двое суток, я был без сил… шатался как пьяный, мало что соображая". Отправился что-нибудь поесть. По дороге вдруг был схвачен за ногу. "Спойте… Я скоро умру"! Словно во сне, я опустился на край носилок и стал петь", а "утром мои товарищи с трудом разыскали меня в груде человеческих тел. Я спал, положив голову на грудь мертвого солдата". Пел ему колыбельную. Два года в поезде, 35 000 перевязок.

1916 г., ему 27 лет, поезд расформирован, он в Москве, футурист, лицо размалевано, желтые кофты, "на голове цилиндр, а в петлице деревянные ложки". Вдруг - через год - проснулся знаменитым, в костюме Пьеро. Каждая его песенка (сам сочинял) стала отдельной историей. Об отчаявшихся, о блуждающих сердцем, для тех, кто запутался в любви и своих катастрофах. Потрясающий успех в мире, где всем - плохо.

25 октября 1917 г. Тот Самый День! А у него бенефис, вся Москва в огромных афишах. "Билеты были распроданы за один час… Москва буквально задарила меня! Все фойе было уставлено цветами и подарками... Серебряные лавровые венки, духи, кольца-перстни с опалами и сапфирами, вышитые диванные подушки"…

Но разве революцию прозеваешь? "В Москве жить становилось все труднее. В магазинах все припрятали. Исчезли сахар, белый хлеб. Пить приходилось чуть ли не денатурат". Значит, еще один поворот в судьбе. Вперед, на Юга России, на прокорм, к белым, зеленым и красным, туда, где рыдают о потерянной стране в кафешантанах, подвалах и ресторанах!

Дальше, дальше, 1922 г., ему 31 год, уплывает в Константинополь, ныне Стамбул. Жаркий чад овевает русских, денег нет, точнее, есть на прокорм, но нет на билеты - куда-нибудь. Он поет в "Черной Розе", в "Стелле", поет султану, за что получил ящик его личных сигарет, поет: "Я в Вас вижу "Царицу Небесную", Богородицу волжских скитов…" И так далее.

Наконец - прочь! Ему куплен греческий паспорт на имя Александра Вертидиса за 100 лир, и он мчится в Бессарабию. С этим паспортом он объехал полмира. "Только в Грецию не суйся, отберут!"

Румыния, Польша, Чехия, Германия, Австрия, Египет, Франция ("О, любимый Париж!"), Америка (как же он ее ругал, искусственную и обезжиренную!) и т.д. Приземлился в Шанхае (1935), и там - стал жить. Всюду пел, от подвалов и ресторанов до тысячных залов. Знаменитости на него слетались как бабочки. Анну Павлову учил танго. С Шаляпиным дружил и пил. В Румынии сел в сигуранцу, еле выбрался. Его невзлюбила подруга румынского диктатора. Принцу Уэльскому пел свое танго "Магнолия". Снимался с Мозжухиным в кино. Блистал, возвращаясь в Париж после турне по Европе, чтобы петь в кабаках. "Кабак - большая и страшная школа". Там "пьют, едят, стучат ножами и вилками, разговаривают и часто не слушают вас. Какую энергию, какую внутреннюю силу тратит актер, чтобы подчинить эту дезорганизованную аудиторию!". Он подчинял.

Знаменитый Вертинский, человек отелей, съемных квартир, никогда своего места, вечно блуждающий "ночной человек". "Утренний Вертинский угрюм, хмур, на лице выражение брезгливости. Лениво тыкал вилкой в яичницу…", шепча "Бежать из этой дыры!". "Ночной Вертинский весел, бодр, шутлив. Прекрасный рассказчик, импровизатор, мистификатор"! (Ильина. "Дороги и судьбы").

"На сцене… мне всегда было страшно! Я думал: вот сейчас кто-то вскочит, кто-то крикнет: "Господа! Да ведь это ложь! Это обман! Этого не бывает! О чем он поет? Любовь? Какая любовь? Сказки! К черту! Долой его!.. И все полетит в бездну. Ноты, цветы, рояль… Люди, звери - все сольется в одно. Кто-то будет топтать меня ногами и кричать: "Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!" (Вертинский. Цит. соч.).

Не случилось никогда. Всеобщая любовь. Впрочем, ему уже 46 (1935), он поет в Шанхае, но не в том, что сейчас, а в Шанхае, открытом порту, полном русских, иностранцев, полном русской жизни - и кабаков, садов, ресторанов, залов, где можно петь.

А риски копятся. Хотел создать на паях "Гардению", ночной клуб. Обворовали немедля, банкрот. Деньги есть - и денег нет, всё проживает. Всё скуднее жизнь, война, Шанхай под японцами (1941). И еще - есть любовь. Жена - на 30+ лет моложе. "Я понял. За все мученья, за то, что искал и ждал, - как белую птицу Спасенья Господь мне ее послал".

Как выжить в войну? Как сберечь семью? Как, наконец, вернуться в Москву? Ему в этом отказали несколько раз в 1920-х - 1930-х. Его письмо Молотову (7 марта 1943 г.): "Двадцать лет я живу без Родины. Эмиграция - большое и тяжелое наказание… Я… прошу… позволить мне пожертвовать свои силы… и, если нужно, свою жизнь - моей Родине… Разрешите мне вернуться домой".

Ему разрешили, снова - резкий поворот судьбы. Он вернулся в самый разгар войны (1943). Но жизнь в Отечестве сложилась странная. Нет, никаких репрессий, 4-комнатная квартира на главной улице в Москве. "Недавно купил по случаю наполеоновский стол" (Ильина). "Уже по 4-му и 5-му разу объехал всю нашу страну… Заканчиваю уже третью тысячу концертов" (1956). Вдоль и поперек, от Сахалина до Заполярья и Средней Азии. В залах, на стадионах, в клубах, на заводах, в шахтах и рудниках, в холоде, иногда в невыносимых условиях, на пределах выносливости он мечется по стране. Но о нем молчат. "Почему нет моих пластинок?.. Почему нет моих стихов, моих нот? …Почему за 13 лет нет ни одной рецензии?.. Мне горько". Так он пишет "наверх" в 67 лет (1956). "Меня любил народ и не заметили правители".

А что он успел, работая на износ, в свои последние "три пятилетки" (1943-1957)? Выкормить свою семью, своих двух девочек. Купить им дом, землю (копил деньги тысячами концертов). Быть в большой любви - женской, детской, в любви народа. Всегда - аншлаги! И вот что еще он успел - сказать нам: не бойтесь поворотов судьбы, делайте их искусно, со всей осторожностью, но не бойтесь их. Жизнь - это множество приключений, которые нужно пережить, как радость, которая нам нечаянно дана. Совершайте их!