Как советские войска штурмовали Берлин

21-22 апреля 1945 года войска 1-го Белорусского (Маршал Советского Союза Георгий Жуков) и 1-го Украинского (Маршал Советского Союза Иван Конев) фронтов ворвались в "серо-черный город" Берлин. Наступая с разных сторон, они постепенно продвигались к его центру.

21-24 апреля сражались еще в берлинских пригородах, входивших в черту обнесенного кольцевой автострадой "Большого Берлина". А начиная с 23-24-го дрались уже в собственно Берлине. В большом европейском городе.

Бой "за каждый квадратный метр"

Здесь оборона основывалась не на привычных для полевых боев траншеях, пулеметных дзотах и отдельных опорных пунктах (вроде укрепленных деревень). В Берлине в опорный пункт был превращен каждый дом. Обороняющихся в зданиях поддерживали огнем орудия, стоявшие на площадях, от которых начинались улицы, и вкопанные в землю танки. А также танки и самоходки, маневрировавшие по городу.

На площадях в опорные пункты превратили церкви с их мощной кирпичной кладкой стен, которую не брали даже 122-мм пушки.

На площадях стояли и "зенитные башни" - циклопические сооружения из железобетона высотой до 36 метров и с толщиной стен до 2,5 метра. Они служили убежищами для берлинцев при англо-американских бомбардировках, а на крышах их стояли зенитные орудия.

Теперь снаряды этих орудий летели в советские танки. А из пробитых в стенах башен амбразур стреляли противотанковые пушки, били пулеметы...

Улицы были перегорожены баррикадами, среди которых были и форменные крепостные стены - 10-12-метровой толщины, из четырех рядов бревенчатых срубов, заполненных валунами, железобетонными блоками и плитами и утрамбованной землей...

А 3-й гвардейской танковой армии еще в пригороде путь преградил Тельтов-канал шириной 50-60 метров, "берега одеты вертикально бетонной стеной до 10 метров высотой. Северный (противоположный) берег канала нависает над водой сплошными кирпичными и бетонными стенами заводов, зданий, и все укреплено и превращено в сплошные доты. Поэтому бои в Берлине являли собой "непрерывный штурм, в ходе которого постепенно отвоевываются у противника отдельные здания, кварталы, опорные пункты и узлы сопротивления" (из отчета 8-й гвардейской армии).

"Бой за Берлин был страшным адом. Приходилось штурмом брать каждый дом, каждый этаж, драться за каждый квадратный метр. Иногда казалось, что в этом огненном водовороте царит хаос и неразбериха" (бывший командир отделения автоматчиков Ростислав Битянов).

"В целом бои за Берлин в памяти сливаются в один не прекращающийся ни днем, ни ночью бой" (бывший пехотинец-пулеметчик Иван Аксинин).

Штурмовые отряды и группы

И, соответственно, главными действующими лицами боев в Берлине стали штурмовые группы и составленные из них штурмовые отряды. Их сила основывалась на тесном и непосредственном взаимодействии всех родов сухопутных войск.

В штурмовом отряде - стрелковый батальон, взвод или рота автоматчиков, один-два пулеметных взвода, саперная рота (саперы, огнеметчики и химики - постановщики дымовых завес), рота танков или батарея самоходок и по взводу или батарее (а то и по две батареи) орудий и минометов всех калибров - от ювелирно поражающих амбразуру "сорокапяток" до 152-мм и 203-мм гаубиц, от 82-мм до 160-мм минометов.

В штурмовой группе - стрелковая рота, по одному-два отделения станковых пулеметов, саперов, огнеметчиков и химиков, отделение противотанковых ружей (с трофейными "фаустпатронами" вместо ружей), 3-4 орудия и 2-3 танка или самоходки.

Штурмовой отряд наступает вдоль улицы, овладевает кварталом или крупным объектом. А штурмовая группа - отдельным зданием.

... Вначале район их действий обрабатывает артиллерия дивизии и корпуса. Она подавляет орудия, простреливающие улицу с ближайших площадей.

... Затем работает артиллерия штурмового отряда. Она бьет прямой наводкой по окнам, пулеметным амбразурам, проделывает проломы в стенах и баррикадах.

Под прикрытием ее огня идут вперед танки и самоходки. Идущие по одной стороне улицы ведут огонь по зданиям на другой. В этом случае угла возвышения танковых пушек хватает для поражения даже и верхних этажей.

Бронетехника добивает огневые точки - или закрывает их амбразуры своими корпусами.

... Теперь - бросок пехоты. Не более чем на 150-200 метров, с чередованием "перебежка - залегание"... В окна, в амбразуры, в проломы в стене летят гранаты, бьют автоматные и пулеметные очереди - и пехота врывается в здание.

Если ворваться не получается, то к зданию подползают саперы и огнеметчики. И расширяют взрывами проломы в стенах, и выжигают струями огня все живое...

Химики с приборами дымопуска и дымовыми шашками ставят дымовую завесу - и под ее прикрытием идет вперед второй эшелон наступающих. Он зачищает захваченные здания. А штурмовые подразделения начинают атаку следующих. Иногда пробирались и по сообщавшимся между собой подвалам.

А немцы, в свою очередь, проникали мелкими группами в казалось бы отвоеванные уже кварталы по подземным коммуникациям - тоннелям метро, коллекторам, тем же подвалам. И внезапно открывали шквальный огонь с тыла...

Десять дней - десять ночей

И так - полторы недели. Десять дней.

"Вниз было страшно смотреть. Там творилось что-то невероятное! Как будто перемешивалось какое-то дьявольское варево. Клубился черный, белый, рыжий дым. Горели дома, сквозь дымы вырывалось пламя. Отблески выстрелов орудий, разрывы бомб и снарядов. Все это прошивалось разноцветными трассами выстрелов. Мы были на высоте полутора-двух тысяч метров, но и на эту высоту поднимались смрад и какая-то вонь!" (бывший летчик-истребитель Юрий Мовшевич).

"Параллельные узкие улицы и переулки загромождали рухнувшие дома, все вокруг горело, дым стоял настолько плотный, что [...] десантники с брони видели на 50-100 метров, а дальше все тонуло в черно-серой пелене. [...]

Характерная деталь тех дней: и наши, и гитлеровцы были одинаково черными с головы до ног - столько копоти и дыма плавало тогда по берлинским улицам" (бывший командир танковой бригады Василий Архипов).

Только по ночам, когда стрельба становилась менее интенсивной, "воздух пропитывался острым, горьковатым запахом свежей листвы". "Этого аромата не могли перебить даже чад пожаров, танковая гарь, пороховые газы, вонь взорванного тротила" (бывший командир отдельного гвардейского тяжелого танкового полка Вениамин Миндлин).

"А жить хотелось!"

"Десять дней уличных боев... Из каждого окна и подвала по тебе стреляют, грохот кругом неимоверный. На каждой улице баррикады, куски от стен на головы рушатся. Снайперы свирепствуют.

Потери дикие, каждый день группы пополняют, сливают между собой, а к вечеру нас все равно меньше половины оставалось. [...] Стены комнат в домах "фаустами" пробивали и так шли дальше. Про рукопашные не буду рассказывать... Танки наши подбили. Я раненого механика из люка вытащил, на спину взвалил, отбегаю от танка, а в это время танкиста пулеметной очередью прошило. Выходит, телом своим меня прикрыл. Последний танк нашей группы получил снаряд от вкопанной в землю "пантеры". Башня от Т-34 отлетела и своим весом еще несколько бойцов насмерть задавила. Вот такая война там была. Я эту Унтер-ден-Линден до сих пор по ночам вижу" (бывший командир стрелкового взвода Матвей Гершман).

"Я никогда не забуду о боях в Берлине. [...] На улицах жуткий огонь стоял! Под ногами валялись оторванные головы, было месиво, бои были очень страшными. И чем ближе к центру, тем опаснее для жизни. А жить хотелось! Вот еще один квартал, дом, атака - и все! Пахнет Победой! Сделаешь неправильный шаг - и "привет, Шишкин". Сколько ребят потеряли!" (бывший пехотинец-автоматчик, народный артист Российской Федерации Павел Винник).

Где-то три батальона стрелкового полка сводили в два, а три роты стрелкового батальона - в две. А где-то было и хуже.

"Не сдавались немецкие гады"

Чем ближе к центру Берлина, к оборонительному сектору "Z" (Zitadelle, то есть "Цитадель") продвигались армии, тем больше сужались их полосы наступления. Соответственно, все больше уплотнялись их боевые порядки. Плотность войск и техники на улицах все возрастала.

Поэтому стали особенно опасными обрушения стен зданий. (А обрушить их мог даже близкий выстрел 203-мм гаубицы.) Теперь под грудой камня и кирпича высотой до пяти метров гораздо чаще оказывались танк или самоходка - откапывать которые приходилось тяжело и долго. И люди - а ранения от камней были очень тяжелыми...

Возросла и плотность войск противника - и, соответственно, плотность его огня. Поэтому немецкие пули все чаще рикошетили от стен домов. А после рикошета они летели кувыркаясь и впивались в тело плашмя - нанося в результате столь же тяжелые раны, что и пресловутые разрывные пули.

И, наконец, возросло упорство противника - это отмечали советские командиры всех уровней. Участились контратаки - и в том числе при поддержке танков и самоходок. Все чаще воздух расцвечивали не только желтые трассы немецких пуль и багровые шлейфы выпущенных из "фаустпатронов" реактивных гранат, но и вишневые и голубые трассы бронебойных снарядов.

Большую часть берлинского гарнизона составляли ополченцы из фольксштурма, но они, "как правило, дрались до конца и на этом последнем этапе проявляли значительно большую стойкость, чем видавшие виды, но надломленные многолетней усталостью немецкие солдаты.

Солдаты по-прежнему сдавались в плен только тогда, когда у них не было другого выхода. То же следует сказать и об офицерах". А фольксштурм проявлял прямо "истерическое самопожертвование" (бывший командующий фронтом Иван Конев)...

Однако не жалели себя и советские бойцы и офицеры.

"Автоматчики добегают до чугунного столба, на котором среди оборванных проводов раскачивается разбитый фонарь; они падают на мостовую мгновенно отползают в сторону и словно прилипают - сливаются с булыжником.

Еще один взмах руки командира - и другое отделение проделывает то же. Так и живет автоматчик в атаке: рывок вперед - падение на землю - отползти в сторону - открыть огонь - приготовиться к следующему броску. Ох, как тяжело подняться в такой бросок - грудью на шквальный огонь!" (бывший командир отдельного гвардейского тяжелого танкового полка Вениамин Миндлин).

Тишина!

Сердце Берлина - его правительственный квартал с рейхсканцелярией, Рейхстагом и "домом Гиммлера" (зданием гестапо) - выпало штурмовать 3-й ударной армии (генерал-полковник Василий Кузнецов).

29 апреля ее 150-я (генерал-майор Василий Шатилов) и 171-я (полковник Алексей Негода) стрелковые дивизии пробились - ломая сопротивление фольксштурма и сводного отряда из эсэсовцев, моряков и зенитчиков, сквозь огонь орудий и "ванюш" (шестиствольных реактивных минометов), через защищаемую тремя рядами траншей, рвом с водой и железобетонными дотами площадь Кёнигсплац, - к зданию Рейхстага. 30 апреля подразделения 150-й и 171-й ворвались в здание рейхстага и завязали бои за лабиринты его коридоров и комнат.

1 мая, сражаясь в дыму и адской жаре от устроенных немцами пожаров, подчас в загорающихся от жары гимнастерках, они овладели зданием рейхстага...

"[...] Здесь самый страшный бой был, там много наших ребят поубивало. Не сдавались немецкие гады. [...] В Рейхстаг зашли, когда бой в здании затихал, только в подвалах еще шла стрельба. Даже радоваться сил уже не было" (бывший командир стрелкового взвода Матвей Гершман).

В тот же день выдалась передышка - ставший после самоубийства Гитлера рейхсканцлером Йозеф Гёббельс и министр по делам нацистской партии Мартин Борман запросили (через перешедшего линию фронта начальника Генерального штаба сухопутных войск вермахта генерала пехоты Ханса Кребса) перемирия.

Оно было отвергнуто, от врага потребовали безоговорочной капитуляции.

Гёббельс и Борман отказались, и в 18.30 в секторе "Z" снова загрохотала советская артиллерия.

Только после этого, в ночь на 2 мая, комендант Берлина и командир 56-го танкового корпуса генерал артиллерии Хельмут Вейдлинг по радио сообщил о готовности капитулировать, а утром, уже сдавшись в плен, отдал и письменные приказы о капитуляции.

Отдал их и старший из оставшихся к тому времени в Берлине - после самоубийства Гёббельса и бегства Бормана - гражданских руководителей, заместитель Гёббельса Ханс Фриче.

И зажатые уже на пятачке в центре города остатки берлинского гарнизона сдались.

..."2 мая [...] в Берлине моросил мелкий, холодный дождь. После десятидневного грохота, беспрерывных ожесточенных боев стало тихо" (бывший командир минометного расчета Сергей Фомин).

"11 часов 15 минут 2 мая 1945 года: над вражеской баррикадой появляется белый флаг!.. Невозможно передать словами то состояние, в котором мы были в эти минуты. Все смеялись, плакали, обнимались, все говорили, не слыша друг друга..." (бывший комсорг стрелкового батальона Сергей Владимирский).