Гид по местам, связанным с прославленными российскими женщинами-архитекторами

Вспомним о самых известных авторах и проектах, которые их прославили За каждым известным зданием или городским пространством стоит архитектор и команда проектировщиков. Некоторые постройки получаются настолько удачными и выдающимися, что они меняют действующие тренды и моду на строительство. Считается, что архитектор – сугубо мужская профессия: даже сегодня в мире лишь несколько бюро возглавляют женщины. Но в истории есть немало примеров талантливых представительниц этой сферы. Вспомним о самых известных женщинах-архитекторах России и проектах, которые их прославили. Нина Алёшина Она вошла в историю как самый продуктивный архитектор метро. За свою карьеру она стала автором 19 станций Московского метрополитена, 17 из которых получили статус памятников архитектуры по версии Москомнаследия. Она пришла на работу в институт «Метропроект», переименованный через год в «Метрогипротранс», в 1950 году. Свои первые шаги в профессии Нина Алёшина делала в мастерской Душина, работая над проектом станции «Новослободская». Она подготовила чертежи внутренней облицовки, цоколей и витражей. Многие декоративные элементы создал её муж, на тот момент коллега по мастерской. Фирменные черты стиля Алёшиной можно проследить практически во всех работах – это большое количество металла и мрамора. Для выбора лучшего камня автор лично ездила на месторождения в Греции. Яркий пример – облицовка путевых стен станции «Щукинская» алюминием, стилизованным под бронзу, а также металлические пирамидки в «Медведково». Однако лучшей работой архитектора считается станция «Кузнецкий мост» с приятным светом и камнем тёплых тонов в арочных сводах. Последняя станция – самая декоративная среди её работ – «Чкаловская» (1995) уже тяготеет к модерну. Исполнители на станциях и разного рода оптимизаторы в «Метрострое» Алёшину боялись и порой терпеть не могли: придирчива. Ничего из проекта не менять – приедет и разобьёт, если будут не те плафоны или не та плитка. На объекте появлялась чуть не через день, чтобы, если где схалтурили рабочие, немедленно отодрать, переложить, поправить. Характерное для брежневских времён «и так сойдёт» при ней не работало. А руководство хваталось за голову: «То есть как нужна эмаль из Финляндии, а стекло по особому заказу из Риги? То есть как нужен пропуск на завод, где делают танки, потому что только там сделают правильные люстры?». Практически никогда не говорила в своих интервью Нина Алёшина о личной жизни и видится за этим сплошная цепочка трагедий. Ни полслова, кто были мать и отец, только мимолётное упоминание папы в рассказе о несостоявшейся эвакуации (к началу Великой Отечественной Нине было 17, она только заканчивала школу, выпустилась из «музыкалки» – играла на пианино). После окончания проектной деятельности Нина Алёшина ещё почти два десятилетия работала в институте «Метрогипротранс», готовила материалы для постановки станций на охрану и писала книгу, посвящённую метро. Она перебралась из собственного кабинета в небольшой закуток в углу большой комнаты и всё так же курила прямо на рабочем месте, игнорируя ограничения и запреты. Алёшина проработала в «Метрогипротрансе» до своей смерти 17 ноября 2012 года в возрасте 88 лет. Лидия Комарова «Бабушка русского конструктивизма» – так называли друзья и коллеги известного архитектора Лидию Константиновну Комарову. Она прожила долгую жизнь – ровно 100 лет и умерла в Москве в 2002 году, причём юбилей свой ещё праздновала при стечении огромного числа публики в музее архитектуры. Родилась она 6 апреля 1902 года в Иваново-Вознесенске. Её отец был рабочим-кондитером, а мать – вышивальщицей на фабрике «Ливерс». Детство прошло в мире ручного труда, где каждая вещь рождалась с усилием и терпением. Но Комарову увлекало не ремесло, а искусство. Она с малых лет рисовала, изучала краски, пыталась запечатлеть мир вокруг себя. В 1919 году, когда Лидии исполнилось 17, она отправилась в Москву поступать во II Свободные государственные художественные мастерские (СГХМ). Она выдержала экзаменационные испытания и училась у важнейших персонажей арт-сцены Москвы 20-х – Абрама Архипова, Петра Кончаловского, затем у Надежды Удальцовой и Александра Древина и, наконец, у Любови Поповой. Они учили работать с формой и цветом, понимать структуру предмета, но Комаровой было тесно в рамках холста. Когда в 1920 году были созданы Высшие художественно-технические мастерские (ВХУТЕМАС), Комарова перешла на архитектурный факультет в мастерскую выдающегося зодчего Александра Веснина. Это была экспериментальная площадка, на которой формировалось новое искусство. Вуз взял за основу отказ от традиционной академической системы. В отличие от дореволюционной Императорской Академии художеств, куда принимали исключительно мужчин и за плату, ВХУТЕМАС был открыт для всех. Не требовалось сдавать экзамены, нужно было только доказать стремление учиться. Женщины и мужчины учились на равных – беспрецедентный случай для архитектурного образования. В 1929 году Лидия Комарова закончила ВХУТЕМАС, правда, к тому времени переименованный во Высший художественно-технический институт (ВХУТЕИН). Её дипломная работа – проект здания Коминтерна. Это был колоссальный комплекс, рассчитанный на работу и жизнь сотен людей. Здесь должны были разместиться залы заседаний, гостиница, клуб, библиотека, архив, почта, телеграф, радиостанция, а также административные и хозяйственные помещения. Важнейшим решением стало зонирование пространства. И хотя сам Дворец Коминтерна так и не был построен, он остался в истории как символ поисков, экспериментов и архитектурной смелости нового времени. Площадь, где должен был расположиться Дворец Коминтерна, выбирали с расчётом на будущую градостроительную концепцию Москвы. По плану он должен был занять место храма Христа Спасителя. Грандиозный жест нового времени. Проект Дворца Коминтерна стал сенсацией. В 1929 году он был опубликован в журнале «Современная архитектура». Вскоре его перепечатал французский журнал Architecture vivante. Комарова стала первой женщиной-архитектором, чья работа появилась в таких изданиях. Дворец Коминтерна предвосхитил многие архитектурные решения, которые позже вошли в классику. Исследователи отмечают его сходство с Музеем Соломона Гуггенхайма Фрэнка Ллойда Райта, построенным лишь в 1959 году в Нью-Йорке. В молодости Лидии Комаровой довелось работать в Моспроекте и Гипрогоре, а в усадьбе Архангельское вплоть до войны она занималась реставрацией театра Гонзаго (1939) и построила Музейный павильон (1941). В годы Великой Отечественной войны Комарова проектировала мемориалы и надгробия для воинских кладбищ, позднее – типовые проекты малоэтажных жилых домов. С 1947 года работала в Гипровузе, по её проектам построены крупные комплексы: горный институт в Кемерово, политехнический институт в Караганде и другие вузы. Но главным проектом Лидии Комаровой считают МГТУ им. Н.Э. Баумана в Москве. Сегодня это не только действующее учебное заведение, но и выдающийся памятник советского неоклассицизма, который органично дополнил архитектурный ансамбль старого здания МВТУ, созданного ещё зодчим Жилярди. Новый корпус Бауманки строили больше десяти лет, с 1949 по 1960 год. Начинали с одного крыла, сдавали здание по частям. Этот огромное симметричное здание, с двумя крыльями и 12-этажной центральной частью. В 1950-х годах, когда архитектурный мир ещё не был готов к радикальным изменениям, Лидия Комарова предложила концепцию «витого» небоскрёба. Её проект, опередивший время, остался на бумаге, но заложил основу для будущих архитектурных шедевров. Прошло полвека, прежде чем технологии и материалы позволили реализовать подобные конструкции. Одним из первых воплощений этой идеи стал шведский небоскрёб Turning Torso в городе Мальмё. Официально открытый 27 августа 2005 года, он стал первым «витым» небоскрёбом планеты. Знаменитыми были и члены семьи Лидии Комаровой. Её сын – советский культурный атташе в Индии Эрик Наумович Комаров (впоследствии – востоковед-индолог), а невестка – Энгельсина Сергеевна Комарова, в детстве знаменитая Геля Маркизова. Это та самая девочка-бурятка, которая была растиражирована миллионными экземплярами на плакатах на руках у Сталина и стала воплощением тогдашнего слогана « Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». При этом у неё расстреляли отца – крупного чиновника и упекли в лагерь мать. Сама Лидия Комарова была человеком очень оригинальным и общительным. С 1918 по 2002 год она прожила в одной и той же квартире знаменитого дома Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке Москвы. Это был первый московский «небоскрёб» в 10 этажей. В 1912 – 1914 годах его построил богатый домовладелец и инженер Эрнст Карлович Нирнзее. Раиса Коханова Она родилась 28 декабря 1906 года в Петербурге, в Эртелевом переулке, д. 6. Рая была третьим ребёнком в семье подполковника инженерно-фортификационной службы Николая Ивановича Коханова, и дворянки, помещицы Лужского уезда Александры Орестовны (урождённой Еремеевой). В семье все дети разделялись на «папиных» и «маминых», и Рая была самой любимой «папиной» дочкой. До семи лет её детство было вполне безмятежным. Она получала домашнее образование: в дом ходили учителя французского и русского языков, арифметики, танцев, был и учитель музыки. Но в 1914 году её определили в Смольный институт благородных девиц, на Александровскую половину, выпускающую фрейлин для двора. – Впоследствии бабушка утверждала, что Великая Октябрьская Социалистическая революция совершилась её (бабушкиными) молитвами. Дело в том, что она ненавидела институт. Это был интернат с очень жёсткими правилами. В общем, бабушка плакала и молилась. Молитва была такая: « Господи! Сделай так, чтоб меня на Пасху отправили домой! Если так произойдёт, я в тебя поверю!». И 2 (15) марта 1917 года в общий зал Смольного института вошла рыдающая директриса с сообщением, что царь отрёкся, институт закрывается, и всех отпускают домой, – вспоминает внучка Раисы Кохановой. После Смольного института Рая поступила во ВХУТЕИН на специальность «архитектор», но из-за его ликвидации в 1930 году получилось так, что архитектурное отделение передали в ЛИИКС, и по диплому Раиса окончила ЛИИКС со званием «инженер-архитектор». Особенность ЛИИКСа была в том, что там готовили не просто профессиональных зодчих, а именно специалистов-универсалов «инженер-архитектор» в одном лице. Это была дань памяти бывшей до 1917 квалификации «гражданский инженер», тот же по сути инженер-архитектор для гражданских сооружений. До начала войны Раиса Коханова работала как автор преимущественно промышленных объектов. По её проектам было построено несколько тяговых электрических подстанций, в том числе здание подстанции №11 на Фонтанке – один из символов блокадного Ленинграда. Трамваи были единственным транспортом, работавшим в городе, и трамвайные линии получали электроэнергию именно оттуда. Это конструктивистское здание, несмотря на свою утилитарность и внешнюю простоту, не диссонирует с окружающим городским пространством, а деликатно вписано в него. Продуманная асимметричность, ступенчатое понижение масштабов, ритмичная разбивка окон, равно как грамотное устройство внутренних помещений, говорят о большом мастерстве даже в самом начале профессионального пути Кохановой. В блокадные времена Раиса Коханова работала над интерьерами заводских клубов в Парголово и Ленинграде, проектировала здания, где располагались парткабинеты и агитпункты. Также она много усилий приложила для того, чтобы сохранить архитектурное наследие Ленинграда во время бомбёжек, например, по ночам вместе с мужем дежурила на крышах исторических зданий, чтобы быстро тушить пожары. После окончания войны Коханова внесла большой вклад в восстановление города, участвуя в реставрации и ремонте инженерных сетей, а затем много лет проработала в Ленгражданпроекте, занимаясь перепланировкой и реконструкцией повреждённых во время войны жилых домов. Зоя Харитонова С рождения и до последнего дня она жила в московских Сокольниках. С этим местом у неё была связана вся жизнь. – Я родилась и выросла в Сокольниках. Мой дедушка по отцу был лесничим парка Сокольники. У него там было маленькое имение – дом и рядом небольшой участок с клубникой и яблоками. Там я маленькая проводила всё лето. Парк был для меня родным домом. В районе центральной площади парка долго стояли цветочные часы, сделанные дедушкой, – рассказывала в одном из интервью Зоя Харитонова. Она вспоминает, что дед и отец прекрасно рисовали, поэтому папа отвёл маленькую Зою к тому же педагогу, у которого сам учился рисовать – в Дом пионеров. – Наша семья была небогатой, но у нас было бесплатное образование, бесплатные кружки, я бесплатно училась в МАРХИ. Было много возможностей развиваться, учиться. Мой папа мечтал быть архитектором, но его не приняли, потому что учиться в тот год брали только детей крестьян и рабочих, а отец был сыном служащего, – говорила архитектор. Девушка выпустилась из Московского архитектурного института (МАРХИ), когда на смену сталинскому ампиру пришли прагматизм и функциональность «борьбы с излишествами». Коренная москвичка подарила родному городу пешеходный Старый Арбат, открытый в 1985 году. Более 10 лет она собирала историю каждого примыкающего к нему переулка и каждого дома на нём и в итоге доказала необходимость и возможность сделать из него одну из самых знаменитых прогулочных улиц столицы. Но не все поддержали идею Харитоновой. Только представьте, что если бы не её настойчивость, всё это могли бы снести. – Мы с моими помощниками нарисовали карту-легенду Арбата с указанием всех его знаменитых местечек и жителей. Когда я стала ходить к московским чиновникам и предлагала сделать Арбат пешеходным, мне все отвечали: «Что за глупость?». Однажды я пришла к одному маститому архитектору, в своё время бывшему главному архитектору Москвы – Иосифу Ловейко. Когда я рассказала ему о своей идее, он воскликнул: «Какой ещё Арбат?! Всё снести! Это ветошь!». А я говорю: «Посмотрите, сколько тут всего происходило интересного: вот тут Есенин читал своего «Пугачёва», а в ресторане «Прага» Лев Толстой впервые читал отрывок из «Воскресения», а здесь Чехов встречался с актёрами после премьеры «Чайки», а в «Арбатском подвальчике» часто бывали Маяковский и Пастернак». И его вдруг проняло: «А я ведь тут был и видел их! Я маленьким бывал в этом подвальчике и у меня на глазах Маяковский с Пастернаком дрались! Давайте, делайте свою пешеходную улицу!». И мы начали делать. Мы наконец делали что-то для всех горожан! Москва получила шикарную гостиную! Ведь до этого в нашем городе, кроме Красной площади, и пойти было некуда, – признавалась Зоя Харитонова. Но тут встал вопрос, чем мостить улицу. Где брать материал для мощения? Однажды Харитонова шла по Хорошевскому шоссе и вдруг увидела завод ЖБИ №17. Всё, что они делали тогда – это огромные фундаментные блоки из бетона. Тогда архитектор пошла к директору. – Я ему говорю: «Слушайте, давайте делать кирпичики для Арбата». И молодой директор вдруг понял коньюнктуру и согласился. Мы купили пресс, разработали пескобетонную смесь, я дала ему габариты кирпичиков (10х10х20 см) и даже цвет (там есть и красный, и розовый, и серый, и белый). Когда кирпич был готов и его привезли на Арбат, все переулки были заложены блоками с этим кирпичом. Но как их класть, никто не знал. Мастера были из Мосасфальтстроя. Они же привыкли кататься на катках, а тут чего делать? Тогда я стала на колени и показала им, как надо выкладывать первые кирпичики. У нас был разработан рисунок мощения на основе дореволюционных дизайнов мостовых Москвы и Петербурга. Сначала нужно было выложить из больших камней квадрат, который потом нужно было заполнить маленькими кирпичиками, – рассказывала архитектор. Ещё в 1975 году, когда никто не произносил таких слов, как «комфортная среда, инфраструктура, дворовые пространства», Зоя Харитонова выступила автором проекта жилого комплекса в Сокольниках, где предусмотрела всё, что нужно будущим жильцам, их детям и внукам для удобства и уюта: семейные кафе, магазины, молочную кухню, почту, парикмахерскую. Впоследствии в одном из домов, который был построен по её плану, она и сама поселилась. Сокольники Харитоновой – это городская среда, где просчитаны уровни освещённости, принята во внимание доступность школ, поликлиник, автобусных остановок и в целом учитываются потребности разных горожан. Можно сказать, что этот проект Харитоновой стал прообразом современных московских ЖК.