Корреспондент "РГ" пообщалась с бойцами отряда "Каштан"

Майские праздники, а в голове одна мысль: как сидеть дома, когда там, на передовой, война? Без командировок, за свой счет собрала рюкзак и уехала в Курскую область. Оказалось, я не одна такая - со всей страны сюда съезжаются военные, добровольцы, те, кто не может остаться в стороне. Встретила бойцов отряда "Каштан" - позывной командира. Для них война - часть повседневной работы. Здесь нет деления на своих и чужих - только на живых и мертвых. И в этой простоте вся правда о войне, которая сплела десятки судеб в одно целое.

В густом утреннем мареве замерли четверо: добровольцы, которых война занесла в глухую деревушку под Курском. До границы - 10 километров, вокруг пустота, лишь разбитая грунтовка да редкие машины, проносящиеся с затемненными фарами. Спускаюсь в подземный КП: в синем мерцании экранов плавают цифровые карты, пепельницы переполнены окурками, в рации трещит чей-то сдавленный голос. На часах 8.02. На мониторе - квадраты сетки, стрелки маршрутов, а в небе, на высоте 222 метров, дрон-разведчик передает картинку; оператор ловит в 56-кратном зуме то ли тень, то ли движение - и тут же в рации раздается: "Вижу..."

- Вы кого-то конкретно ищете? Технику или людей? - спрашиваю, наблюдая, как оператор пальцем водит по карте.

- Нет, каждодневный облет, наши "глаза" в небе - боец не отрывается от экрана, где среди пикселей и помех угадываются очертания блиндажей, а чуть правее - замаскированная в листве натовская "Брэдли".

В накуренном воздухе бункера повисает его фраза - и вдруг шуршит камуфляжная сетка: в проеме появляется командир отряда, его плечи едва не задевают косяк, а в глазах читается та самая смесь усталой иронии и железной решимости, что отличает тех, кто слишком долго был на передовой.

Каштан - такой позывной у командира. Он просит отвести камеру в сторону, фотографироваться не любит, вместо этого жестом указывает на своих бойцов: "Вот мои джентльмены, снимайте их". Предложил утренний кофе, склонившись над картой, на краю которой лежит трофейный нож с трезубцем и грубой гравировкой "Смерть ворогам".

- Месяц назад наткнулись на группу - человек 50, - говорит он, перебирая пальцами рукоять ножа. - 11 взяли живьем, остальных... Зеленая листва скрывала все с воздуха, прочесывали вручную, метр за метром. Все засняли: и пленных, и саму зачистку.

Бойцы Каштана наткнулись на 130-й разведбат ВСУ, те пытались прорваться к границе у поселка Кучерова. В лесу обнаружили молитвенник "Отче наш" на украинском языке, военный билет на фамилию Овсиенко и карту украинского "Ощадбанка" с засохшей кровью на уголке.

Каштан кивает в сторону монитора. На экране застыла перекошенная "Нива", уткнувшаяся в кювет, а на крыше чернеет рваная пробоина от прямого попадания. Это была машина его ребят. Группа эвакуации пробиралась к ним под непрерывным жужжанием дронов - троих раненых волокли через открытое поле под прицелом невидимых глаз, одного так и не спасли. Голоса из рации вели их сквозь этот ад, как ангелы-навигаторы с камерами вместо крыльев, а квадрокоптеры, зависшие над полем, гудели, как назойливые мухи, ставшие неотъемлемым звуком современной войны. Тут судьбы решаются легким движением пальца по тачпаду - влево, вправо, стереть, продолжить.

Сегодня в отряде Каштана 500 человек, из которых 300 постоянно на передке. Разворачивается как смертоносный механизм: артиллеристы, "боги войны", корректируют огонь, пока снайперы прикрывают пулеметные гнезда, гранатометчики движутся под прикрытием пехоты, а сам Каштан управляет этим смертельным балетом. Вскоре он убыл в Курск по вызову начальства - перед отъездом сунул мне в карман шоколадку, а его бойцы выделили машину с РЭБ на крыше, "чтоб спокойнее было".

Миникан - позывной моего проводника. Он ростовчанин по паспорту, но с 2016 года считающий Донбасс домом, поправляет рукав камуфляжа. Он берется провести первую экскурсию и подыскать мне место для ночлега. По дороге заезжаем в стабилизационный пункт - называть это госпиталем язык не поворачивается: дом, пара коек, стерильный запах спирта и полки с медикаментами. Здесь встречаю Хирурга.

- Последний серьезный случай - два дня назад, - говорит врач, голос ровный, но в глазах та самая усталость, что появляется после трудных решений. - Множественные осколочные... Не рискнули вытаскивать из машины - любое движение могло добить. Но пронесло. Выкарабкался. Ребята многие отказываются носить жетоны - кто по суеверию, кто по вере.

"Смертниками" здесь зовут не военных, а сами эти металлические армейские жетоны - традиция тянется с 1941-го, когда верили, что жетон притягивает пулю. Хотя на деле все наоборот: без них опознать тело, особенно при лицевых повреждениях, почти невозможно. Номер оружия - ненадежный ориентир: автоматы теряют или разрывает осколками. Немецкие жетоны были практичнее, они ломались пополам: если тело не вывезти, достаточно было отломить половину. Наши жетоны - цельные. Не сломаешь, но и не каждый наденет, разрываясь между приметами и реальностью.

В углу комнаты, где пахнет йодом и бинтами, Хирург вдруг рассказал историю про Виталика - того самого пленного из ВСУ, который полгода жил у них в медпункте. Не "пленный", а просто Виталик - без унижений, без злости. Его не просто держали - лечили наравне со своими, кормили из одного котла. Он сам стал помогать: варил кашу, перевязывал раны, таскал носилки, будто всегда был своим. Когда пришло время обмена, обменяли украинца Виталю - хороший мужик, с которым было по-человечески жаль прощаться. И мне уже пора.

В Беловском районе военные обжили несколько деревенских домов - в одном сидели пулеметчики, в другом - артиллеристы, а между домами на растянутых веревках болтается промокший камуфляж. Внутри - минимализм военного быта: потертые диваны, гудящая "стиралка", холодильник, битком набитый едой, - здесь знают, что бойцы между выездами должны восстанавливаться. Меня приняли без лишних расспросов - царит особый порядок, где нет места спиртному, но всегда есть горячий чай и запас провизии. На кухонном столе аккуратно разложены карты, а из соседней комнаты доносится ровный храп тех, кто успел заснуть перед следующим выездом.

В отряде Каштана связисты теперь нарасхват - такая работа стала опаснее, чем у штурмовиков. Парни лезут под огнем на вышки, тянут оптический кабель там. Зато с отпусками никакого обмана: 15 суток раз в квартал, один боец недавно умудрился и детей в Саратове обнять, и в Сочи на море поехать - так и живут.

В углу дома, прислоненный к беленой стене, стоял главный трофей последних недель - новенький бельгийский пулемет FN MAG 2024, захваченный под Курском. "Тяжеловат, но стреляет как швейцарские часы", - усмехнулся боец, с трудом приподнимая пулемет одной рукой. Матовая сталь ствола еще пахла заводской смазкой, а на прикладе просматривались свежие царапины - следы недолгой службы в ВСУ. Рядом, на деревянном паркете, лежала другая добыча - мощная зарядная станция Bandera Power 860C. С потрепанными наклейками, ее дисплей все еще показывал 87% заряда, будто готовый к работе, хотя теперь она будет заряжать совсем другие устройства.

С наступлением сумерек к калитке осторожно пришла местная старушка - в трясущихся руках молоко в стеклянных банках, густая сметана и узелок с еще теплыми пирожками.

- Берите, сынки, - настаивает она.

Во дворе, среди горы стреляных гильз от 155-мм снарядов, примостился самодельный курятник, который сколотили военные, - мешок с зерном здесь берегут пуще патронов. В этом нелепом соседстве войны и мирной жизни есть что-то щемяще-трогательное. Дроны могут подождать, пока куры не склюют свою вечернюю порцию зерна, а бабушка не передаст свое молоко. Во дворе, где на веревках сушились камуфляжные маскхалаты, наткнулась на минометный расчет: Гурыч-командир, наводчик, водитель и вычислитель, который мог на глаз определить дистанцию до метра.

- Вечером к позициям не подступишься - сразу накроют, - поясняет главный. - Подъем в четыре утра, пока противник спит, работа до рассвета - и так 10 дней подряд, потом ротация.

- Хочешь на ужин шведский сухпаек натовских военных? - предлагают мне, доставая зеленую упаковку из трофеев. Кофе, чай, протеиновые батончики. "Где мясо? - листаю состав. - Паста с грибами... И это все?" Бойцы морщатся: "Наши пайки сытнее".