Как Ёко Огава возвращает голос японским женщинам

От "Дневника Анны Франк" до религиозной секты конко-кё: как формировалась японская писательница, которую мир узнал лишь спустя двадцать лет после ее главного романа

Проза Ёко Огавы — это тихая, почти незаметная работа с тем, что обычно не проговаривается: памятью, телом, повседневным угнетением. Ее герои живут в замкнутом мире — будь то остров, больница или дом — и учатся выживать в условиях исчезающих вещей, искаженной речи, запретных воспоминаний. Огаву сложно отнести к какому-то одному жанру: она пишет о науке и любви, о музыке и страхе, о детстве и контроле. Но в каждом ее тексте — точность наблюдений, внимательное отношение к боли и отказ от прямых выводов. В Центре современной культуры "Смена" востоковед Динара Фахрутдинова обобщила творчество японской писательницы и проследила, как работает ее литературная оптика.

Ящички Ёко Огавы

Когда разговор заходит о японской литературе, женские имена обычно всплывают из глубин веков. Это эпоха Хэйан (794—1185), где, как сказала Динара Фахрутдинова, "в первую очередь мы вспоминаем литературу Сэй Сёнагон, Мурасаки Сикибу и дзуйхицу". Последнее — это жанр короткой японской прозы, один из вариантов дневниковых записей. В те времена женщина писала, чтобы жить. Но потом наступила тишина. "Пропасть, и мы не слышим о женщинах-писательницах в принципе", — констатировала Фахрутдинова. Причина — структура общества. Патриархальная. Жесткая. Женщина — дома, с детьми, за прялкой, у плиты. "И, в конце концов, литература тоже стала чем-то неженским", — отметила востоковед.

Ситуация начала меняться лишь в XX веке. Символом сдвига стало феминистское сообщество "Синий чулок". Его основательница, Хирацука Райтё, написала программный текст под названием "Первой женщиной было солнце". Это было возвращение к Аматэрасу, главной богине синтоистского пантеона, прародительнице императорской линии. Женщина — солнце, источник света. Потом ее лишили голоса. Она стала луной. "Она только отражает свет и стоит в тени", — цитировала Райтё лектор. И вот на излете XIX века женщина начала медленно возвращаться — и к свету, и к слову.

Вторая мировая война вновь замедлила процесс. Но в послевоенной Японии женщины начали писать. Без оглядки. Про себя. Про дом. Про одиночество. "Они стали писать про свою жизнь, про свои чувства, как они видят свое положение в мире, как они ощущают мир вокруг себя", — говорила Фахрутдинова. В это же время женщины стали главной аудиторией японской литературы. Время было у них, не у мужчин. И как итог, к началу XXI века случился "большой бум". На сцену вышли десятки писательниц. Среди них — Саяка Мурата с ее "Человеком-комбини" и "Земляноидами", странными, метафоричными, пронзительными. "И несмотря на то что это довольно-таки экстравагантная литература с множеством метафор, все-таки это литература женская", — подчеркнула востоковед.

Рецензию на роман Саяки Мураты "Земляноиды" читайте здесь.

Имя Ёко Огавы в этом ряду долгое время звучало тише других. В России — особенно. В общей сложности на русский язык было переведено всего четыре ее произведения. Первым стал рассказ "Девочка за вышиванием", вошедший в сборник женской современной прозы. За ним последовал роман "Отель "Ирис", изданный в 2006 году. С него, по мнению Динары Фахрутдиновой, все и пошло не так: "Мне кажется, это был не самый удачный выбор для первой публикации из-за содержания книги. Она тоже была экстравагантной, там много неприятных подробностей, описаний". От этого образа Огава в России на десять лет просто исчезла.

В 2020 году российский переводчик Дмитрий Коваленин, известный прежде всего как голос Харуки Мураками, перевел роман "Полиция памяти". Сам роман был написан еще в 1996 году, но мир заговорил о нем лишь после перевода на английский и включения в шорт-лист Букеровской премии. Только тогда — спустя 24 года — прозвучало имя Ёко Огавы. И уже после этого, как заметила Фахрутдинова, "имя Ёко Огавы засияло". Еще через два года, в 2022-м, на русском вышел роман "Любимое уравнение профессора".

А между тем за спиной у Огавы было более 50 произведений. Полвека жизни и больше полусотни книг. Темы, к которым обращалась Огава, были как японскими, так и универсальными. "Она пишет про женщин, про их место в этом мире, про их место в японском обществе. Также она пишет про темы, наверное, актуальные не только для Японии, для всего мира — это темы памяти, одиночества, замкнутости, молчания", — отметила Динара Фахрутдинова.

Молчание — это вообще одна из ключевых тем для Огавы. Возможно, это связано с ее религией. Или точнее с сектой, в которой она выросла. "Ёко Огава родилась в 1962 году в префектуре Окаяма. Она родилась в семье, которая исповедовала религию конко-кё", — пояснила лектор. Это одна из 13 официально признанных синтоистских сект Японии. Классический синтоизм — это анимистическое язычество, где душа, Ками, может жить в любом предмете. Конко-кё же пошла дальше. "Верующие конко-кё думают, что над всеми богами Ками есть одно высшее божество, которое объединяет весь мир, и мы — часть этого большого потока", — объяснила спикер. Важно не просто существовать, а быть в гармонии — с природой, телом, разумом, с другими.

О том, как религия повлияла на нее, Огава пишет в своем блоге "Ящички Ёко Огавы", опубликованном на сайте организации. "Она говорит, что с детства была окружена этими учениями, поэтому считает их своей неотъемлемой частью, не пытается от них отрекаться", — сообщила лектор. Даже в XXI веке, в разгар пандемии, Ёко Огава публиковала на религиозном сайте свои размышления о коронавирусе. Западным читателям эта часть ее биографии часто не афишируется. "Наверное, в восприятии западного человека секта — это что-то странное, это что-то плохое", — предположила Фахрутдинова. Но японские синтоистские секты — это нечто иное. Это не запугивание, не контроль. Это — основа мироощущения.

Когда у Огавы спрашивают, как она пишет, откуда берет вдохновение, как справляется с творческими кризисами, она отвечает просто. Она полагается на Бога. Не как на силу, которая ведет за руку. А как на "призрачное плечо". Это — ее точка опоры. Это — ее молчание. Еще одна опора появилась в школьные годы. Вдохновением стала книга, никак не связанная с Японией. Это был "Дневник Анны Франк". Ёко Огаве было около тринадцати. Второй класс средней школы. Родители писательницы выписывали собрания детской мировой литературы. Помимо этого, дома были медицинские атласы, анатомические схемы, учебники о строении тела. Все это — впоследствии — проросло в ее прозу: в телесность, в страх, в травму. Но именно Анна Франк стала первой точкой соприкосновения с письмом как способом выжить. Как способом говорить, когда тебя прячут. Когда тебя заставляют исчезать.

Говорить молчанием

Когда Ёко Огава окончила старшую школу, она поступила в Университет Васэда — один из самых престижных гуманитарных вузов Японии. Будущая писательница выбрала факультет литературы. В университете она изучала русский язык. И эта, на первый взгляд, случайная деталь позже неожиданно проступила в ее литературной биографии. "Она переводила, по-моему, повесть Тургенева "Первая любовь". Это единственная работа, вышедшая в ее переводе, но опять-таки случайность неслучайна, и любое событие в нашей жизни отражается на нашем будущем", — заметила Динара Фахрутдинова.

Писательский путь начался с короткой новеллы под названием "Высвобождение бабочки". Сегодня этот текст входит в сборник "Идеальная палата". Именно эта новелла принесла писательнице первую награду — премию одного из японских литературных журналов, специализирующегося на публикациях дебютантов. Имя Огавы сразу стало заметным. Но настоящий поворот случился в 1991 году. "Следующей работой, которая перевернула ее писательскую карьеру и сделала знаменитой в Японии, стал "Календарь беременности" 1991 года. Этот роман получил премию Акутагавы, одну из самых престижных литературных премий Японии", — рассказала лектор.

В этом тексте уже обозначились важнейшие мотивы, которые Огава будет развивать на протяжении всей своей карьеры. Один из них — женская телесность в условиях японского общества. "Многие исследователи пишут о том, что в ее произведениях сталкивается традиционная роль женщины в японском обществе и требование капитализма о равном вкладе в труд, что в будущем создает нереальные условия, с которыми невозможно существовать", — пояснила Фахрутдинова.

Эта коллизия — между социальным ожиданием и внутренним распадом — станет для Огавы центральной. Сюжеты ее книг часто разыгрываются в закрытых пространствах. Комнаты, ящики, палаты, убежища — все это не просто декорации, а расширения состояния персонажей. "Если говорить про основные лейтмотивы ее творчества, то можно выделить изоляцию и замкнутое пространство", — подчеркнула Фахрутдинова. Это касается не только внешнего — телесного, архитектурного, — но и внутреннего заточения. Герои Огавы часто оказываются пленниками собственного сознания. Они не бегут, не сопротивляются, не требуют помощи. Они растворяются.

Еще один устойчивый мотив — телесность и боль. И здесь Огава предельно точна. Она не смягчает. Наоборот — детализирует, выверяет, будто препарирует. "Она часто описывает человеческие тела и процессы, происходящие в них. При этом она делает это настолько подробно, что у некоторых читателей иногда вызывает отвращение", — сказала Фахрутдинова. Эта телесность не отвлеченная — у нее есть конкретные корни. Во время учебы в Васэде Огава жила в общежитии для последователей религии конко-кё. Там проживало 30 парней и всего 5 девушек. Это был мир, где все происходило на виду, в тесном соседстве и постоянной самоцензуре. Однажды Ёко Огава познакомилась с комендантом общежития, который в детстве потерял руку. Ее поразило, как он научился жить с этим: не делая акцента на страдании, не жалуясь, не пряча, а принимая.

Параллельно с телесностью Огава развивала тему молчания. Это молчание не просто отказ от слов — это активная форма сопротивления. Ее героини почти не говорят. Их голоса приглушены, стерты, отняты. Но именно через эту тишину читатель слышит главное. "Многие произведения японской литературы стоит читать между строк. Когда открываешь отзывы на японскую литературу, они либо очень плохие, либо очень хорошие", — рассказала Фахрутдинова. По ее словам, именно в этих границах — между отвращением и признанием — и работает проза Огавы. Она не объясняет. "В философии Ёко Огавы умолчание не должно быть объяснено, умолчание будет только испорчено человеческой речью и нашей интерпретацией происходящего", — добавила лектор. Проза Огавы не рассказывает, она показывает. Через запах, через жест, через недосказанность. Мы узнаем героиню не по тому, что она говорит, а по тому, что она скрывает.

Тексты Ёко Огавы, несмотря на интимность, почти всегда связаны с темой власти и подчинения. Не в абстрактном, а в телесно-социальном смысле. Особенно остро это проявляется в романе "Отель "Ирис". Женщина здесь — без голоса, без права на границы. Мужчина — тот, кто диктует, вторгается, формирует. Молчание становится синонимом подчинения. А подчинение — единственным способом выжить в травмирующем мире.

Последний, но не менее значимый мотив — память. Ее присутствие или отсутствие. Ее избирательность. Ее неустойчивость. Огава пишет и о личных воспоминаниях, и о коллективной, травматической памяти. "Ёко Огава пишет не только про индивидуальную память, она пишет и про коллективную память, про постпамять, про травмы, про то, как наши воспоминания, их отсутствие, либо наше стремление от них избавиться влияют на нашу жизнь", — добавила Динара Фахрутдинова.

Японская Лолита

Первой книгой Ёко Огавы, где прямо появляется тема памяти, стал роман "Отель "Ирис", изданный в Японии в 1996 году. Русскоязычные читатели смогли прочитать его только спустя десять лет — в 2006-м. К тому моменту имя Огавы уже едва заметно звучало в зарубежных рецензиях, но в России ее произведения оставались в тени. Возможно, именно из-за этой книги. "Не та книга, с которой стоит начинать знакомство читателя с творчеством Ёко Огавы", — заметила востоковед. Кто-то ждал новой японской прозы. Кто-то — мягкого психологизма. А получил шокирующий текст, которому позже приписали статус "японской Лолиты" и сравнивали с "Пятьюдесятью оттенками серого". "Все с нетерпением ждали нового имени, нового вида. Но потом открывают книгу и сразу закрывают. И думают, что лучше к этому возвращаться не будут", — объяснила Динара.

Нездоровые отношения, насилие — все это слишком выбивалось из того, что обычно ассоциируется с японской литературой. И это стало причиной, почему творчество Огавы долго оставалось на периферии. Сюжет романа прост: 17-летняя Мари работает горничной в отеле, которым управляет ее мать — деспотичная и властная женщина. Мари не ходит в школу. Отца она потеряла еще в детстве. Круг общения — крохотный: мать, постояльцы, меняющиеся каждый день, и горничная-воровка. Все, больше никого. Мари живет в замкнутом пространстве отеля, из которого не вырывается даже мыслью.

Все меняется в одну ночь. Мари слышит ссору в одном из номеров — мужчина и проститутка. И то, что остается в ее памяти — это не ругань, а голос. "Первое, на что она обращает внимание, — на то, какой у него глубокий и властный голос", — подчеркнула Динара. Голос становится точкой притяжения, зыбким крюком, за который цепляется сознание главной героини. Именно он запускает цепочку, которая привела к отношениям между Мари и пожилым мужчиной — переводчиком русского языка, живущим на острове напротив. Между ними 50 лет разницы.

Мари начинает тайно ездить к нему на остров. Это единственное место, где она чувствует себя живой. Отель — замкнутая клетка, остров — побег. В его доме все организовано вокруг ритуала: чай, тишина, книги. Иногда он спрашивает Мари: знает ли она русскую литературу? Слышала ли, что Мария — одно из самых популярных имен в русской прозе? Это почти игра. Маленькие пасхальные яйца, разбросанные между страниц. Но на сюжет они не влияют. Главное начинается позже. Отношения становятся жесткими. "Далее идут очень подробные описания постельных сцен", — сказала лектор. Через боль Мари начинает познавать себя. Не метафорически, а буквально. Ее телесность — это единственный язык, на котором она способна говорить. Через синяки, через унижение, через абьюз. "Боль начинает приносить ей удовольствие, нездоровые отношения начинают ей нравиться", — отметила Фахрутдинова.

Переводчик предстает двуличным: в обществе он тихий, зажатый, неуверенный. Но наедине — деспот. Холодный, властный, жестокий. Он больше не человек, а фигура, сконцентрированная на подчинении. И именно в этом подчинении Мари сначала теряет себя. А потом, медленно, через отвращение, через странное удовольствие, через понимание — начинает искать себя. И в какой-то момент на поверхность выходит прошлое. "Открывается факт из прошлого переводчика про его жену, что делает сюжет еще более странным, еще более извращенным", — сказала Динара. Но роман не дает прямых ответов. Это книга, написанная через недосказанность. И вместе с тем — через телесность, которую нельзя игнорировать.

"Когда человек не может заглушить свою эмоциональную боль, он начинает выражать ее через боль физическую", — подчеркнула Фахрутдинова. Эта мысль проходит через все повествование. Мари не может объяснить, что с ней происходит. Она не разговаривает ни с матерью, ни с коллегами, ни с самой собой. Она действует. Через молчание, через телесность, через подчинение. И Огава это не осуждает. Она просто показывает, как это работает. Тело как архив травмы. Тело как язык. Тело как единственный носитель памяти, когда разум не справляется. "Также здесь поднимается тема телесности как языка, где боль заменяет слова. Когда человек не может высказать что-то словами, он начинает высказывать это действием. Злость, обида, страхи находят воплощение в насилии", — объяснила Фахрутдинова. И в этом — одна из главных тем романа.

Вторая важная тема — власть. Между мужчиной и девушкой 50 лет. Он знает все, она — ничего. Он читает, цитирует, контролирует. Она слушает, пробует, подчиняется. Власть не просто физическая — она символическая, социальная, интеллектуальная. И только под ее гнетом Мари начинает чувствовать, как исчезает. А потом — как начинает возвращаться к себе. "Главная героиня сначала теряет себя, растворяться в этом мужчине, а потом уже обретает себя, конец остается открытым. И нам стоит только надеяться, что Мари выбирается из этих отношений", — сказала востоковед.

Огава не дает финального вывода. Она не пишет ни трагедию, ни манифест. Конец открыт, как открыта сама травма. В ней нет закрытой двери. Нет знака "все прошло". Только зыбкий вопрос, который висит между строк. "Если прошлое невозможно назвать словами, можно ли от него избавиться?" — это главный вопрос романа. Память у Мари неточная, рваная, как фрагменты старой видеопленки. "Когда наша память стирает воспоминания, мы теряем фундамент, мы теряем себя", — подытожила Динара Фахрутдинова. И это — главное, что делает "Отель "Ирис" важной книгой, несмотря на ее болезненность, неприглядность, неловкость и телесность.

Математика как форма памяти

В 2003 году Ёко Огава опубликовала роман, который резко выделяется на фоне ее остальных произведений. "Любимое уравнение профессора" — светлая, почти лишенная боли история. Но это не делает ее простой. Напротив, за внешней мягкостью скрыта сложная работа с темой памяти, времени, забвения и того, что остается от человека, когда память уходит. Центральной темой стала математика как форма памяти. Эта идея — буквально конструкция сюжета. Главный герой — профессор, потерявший способность запоминать что-либо дольше 80 минут. Каждые полтора часа его память обнуляется, он снова оказывается в 1975 году — и не помнит ничего, кроме чисел.

Женщина, от лица которой ведется повествование, остается безымянной. Это характерная черта прозы Огавы: героини — это "я", существующее только в настоящем. Ей 28 лет. В 18 она родила сына от любимого человека, который исчез из ее жизни. Теперь она работает домработницей, нанята агентством. Очередное назначение — небольшой дом профессора математики, отрезанный от остального мира, будто вросший в пыльное прошлое. Дом профессора — не просто странный. Он останавливает время. "Когда главная героиня впервые попадает в его дом, она чувствует, что время вокруг остановилось. Вокруг только книжные полки, пыль, а сам профессор выглядит максимально нелепо", — сказала Динара. Профессор носил твидовый костюм, облепленный бумажками. С головы до ног — стикеры с подсказками: "Я потерял память", "Это новая домработница", "Она будет приходить во столько-то". Без них он не мог жить. Каждые 80 минут он перечитывал записи, снова и снова.

Это могло бы выглядеть пугающе — напоминать сумасшествие или медицинский отчет. Но Огава превращает это в нечто почти уютное. Профессор находит отдушину в математике. Он решает задачи, отправляет их в журналы, получает призы. Деньги ему не нужны — важен сам процесс. Он живет в числах. Его речь полна формул, теорем, удивлений. Он, кажется, способен описать любую вещь математическим образом. Даже людей.

Сына героини он не может запомнить по имени. Он называет его Коренек — потому что форма его головы напоминает знак квадратного корня. Это нежное, странное, почти научное прозвище становится частью их связи. Через числа профессор говорит с миром. Через числа он говорит с сыном главной героини. Он — 10-летний мальчик — быстро втягивается в мир профессора. После школы он приходит в гости. Вместе с матерью они решают задачки, обсуждают закономерности. Девушка, которая считала себя далекой от науки, вдруг начинает видеть математику повсюду. Эта линия кажется особенно важной: числа у Огавы — не просто фон, а способ установить связь. Язык, на котором можно сказать главное, даже когда исчезают слова.

Формула, давшая книге название, — формула Эйлера. Это уравнение, которое математики называют самым элегантным. В нем встречаются фундаментальные элементы: ноль, единица, число , экспонента и мнимая единица i. Эта формула объединяет бесконечность и ничто, рациональное и воображаемое. Она — идеальный образ устройства Вселенной. И идеальная метафора памяти профессора, в которой числа живут вечно, даже если исчезают лица. Не случайно сама Ёко Огава интересовалась математикой. Вместе с японским математиком она написала книгу "Самая элегантная математика в мире" — сборник бесед. Позже выпустила еще одну — "Книжная полка профессора", где подробно рассказала, как создавался роман. Эта внутренняя вовлеченность писательницы в мир чисел делает текст точным. Не по содержанию, а по интонации.

Тем временем связь между героиней, ее сыном и профессором крепла. Профессор забывал, но возвращался. "Он забывает каждые 80 минут. Но при этом между ними устанавливается теплая связь", — отметила спикер. Взаимность здесь не требует воспоминаний. Она держится на внимании, повторении, доверии. Книга говорит о семье — не той, в которую ты родился, а той, которую ты создаешь. И даже когда профессор забывает, он остается тем, кто принимает, учит, заботится. Героиня, считавшая себя плохой матерью, находит точку опоры. Точку, из которой можно все извлечь заново.

Но время не стоит. Память профессора укорачивается. Сначала 70 минут. Потом 60. Потом — меньше. В какой-то момент он уже не может жить один. Его отправляют в дом престарелых. Но это не финал. "Профессор все еще держит на себе эти лоскутки бумаги, на которые написано, кто она и кто он", — сказала Динара. И героиня с сыном его навещают. Прошло шесть лет. Но связь не исчезла. И в этом — главная сила романа. Он не о математике. Он о том, как можно помнить без памяти. Как можно жить, не зная прошлого. Как можно говорить, даже если слова каждый раз исчезают. Формулы — это способ быть. Бумажки на костюме — это нежность.

Забвение как инструмент тоталитаризма

"Полиция памяти" — самая популярная и самая мрачная книга писательницы. Эта история об острове, где исчезают предметы, запахи, чувства и люди. В центре — не катастрофа, а выученное согласие с ней. На японском роман назывался совсем иначе — "Хисояка на кэссё". "Хисояка" — потаенный, скрытный. "Кэссё" — кристалл. То есть "Потаенный кристалл". Это название звучало как нечто зыбкое и хрупкое. Но на английский роман перевели под названием "Полиция памяти". С этого и началось его международное признание. "Оно цепляет", — пояснила Фахрутдинова. Русское издание унаследовало этот же перевод. Хотя внутри самого текста "полиция памяти" ни разу так не названа. Там она фигурирует как "тайная полиция". Смена названия с личного на институциональное смещала акценты: не о внутреннем, а о внешнем, не о "моем", а о "нашем".

"Здесь у нас акцент смещается с индивидуальной памяти на память коллективную", — подчеркнула Фахрутдинова. Некоторые исследователи увидели в романе Огава отклик на "Дневник Анны Франк". Общие мотивы и структура действительно отсылают к нему. В центре — анонимная героиня, просто "я". Она живет на острове, где каждое утро может исчезнуть часть мира. Не предметы, как мы привыкли. А воспоминания о них. Именно это пугает — не утрата, а ее безболезненность. Люди просыпаются и чувствуют пустоту. Потом смотрят на предмет и понимают: он исчез.

Исчез — значит, о нем больше нельзя помнить. Это главное правило острова. Все предметы, память о которых исчезла, должны быть уничтожены. Их сжигают. Их топят в реке. Все уходит в море. "Полиция памяти приходит с рейдами в поисках предметов", — сказала Фахрутдинова. И есть люди, у которых память не исчезает. Помнящие. Их объявляют врагами государства. Они подлежат ликвидации. Редактор R — один из таких. Он работает с героиней, писательницей, и однажды понимает: за ним придут. Тогда она прячет его в тайной комнате в своем доме. Ей помогает безымянный старик-паромщик. Так рождается троица — писательница, старик и редактор. Вынужденное сообщество изгоев. Комната, в которой живет редактор, — почти клетка: пять метров в длину, метр в ширину и метр восемьдесят в высоту. Она спрятана за ковром. "Он не выходит оттуда никогда", — отметила спикер.

Сначала в романе исчезают птицы. Потом ленточки, духи, розы. Сцена с розами стала одной из центральных. "Главная героиня просыпается от того, что воздух насыщен ароматом роз, и вся река покрыта лепестками. Люди сбрасывают лепестки роз, а те уплывают куда-то в море", — пересказала эпизод из романа Фахрутдинова. Исчезают фрукты. Исчезают фотографии. Люди начинают слать друг другу рисунки — след исчезающего взгляда.

Мать главной героини тоже была одной из помнящих. Она хранила исчезающие предметы в шкатулке. Показывала дочери. Но та ничего не чувствовала. Потом мать вызвали в полицию. Сказали — просто уточнить детали. Через несколько дней вернули тело с запиской: "инфаркт". Отец умер давно. Он был орнитологом. Занимался птицами. Но птицы исчезли, и вместе с ними исчезли его дневники. Дочь сожгла их сама. А затем исчезли и фотографии. Память стала незаметной. Точнее, стала исчезать даже она. Кульминацией стало исчезновение историй. Исчезновение книг. "В романе проскальзывает фраза: те, кто сжигают книги, когда-то начнут сжигать людей", — отметила востоковед. Эта фраза отсылает к тоталитарному опыту Третьего рейха. Для главной героини исчезновение историй означает не просто культурную утрату. Она перестает писать. "Она садится перед листом бумаги и просто начинает разрывать его карандашом, бумага превращается в лохмотья", — сказала Фахрутдинова.

Главная героиня устраивается машинисткой в компанию, производящую специи. Еда исчезает, исчезают продукты. Исчезают календари. А значит — и времена года. Весна больше не наступит. В условиях дефицита и утраты героиня пытается закончить свою книгу — историю о девушке-машинистке, которая теряет голос. Она общается с преподавателем машинописи только через печатную машинку. Между ними завязываются отношения. Девушка и взрослый учитель — еще один устойчивый мотив Огавы. В финале этой истории он говорит, что починит ее машинку. "Пошли в башню", — приказывает учитель. Она хочет взять блокнот, ручку, но он вытаскивает их из кармана. В башне — сотни сломанных машинок. Он швыряет и ее машинку в груду металла. Девушка в замешательстве. Мужчина игнорирует ее, говорит о своей любви к машинописи. А потом задает вопрос: "Зачем тебе голос? Теперь ты полностью моя. Голос тебе не нужен". Он уходит. Закрывает дверь. Она остается в комнате с грудой машинок. Без голоса. Он приносит еду, одежду из перьев, картона, бумаги. Смотрит, как она ест. Полная изоляция. Полное подчинение. Превращение в объект. А потом и растворение в этой башне.

Роман "Полиция памяти" не заканчивается откровением. Он заканчивается медленным смирением. Утрата становится нормой. Тоталитаризм — не катастрофой, а фоном. Он существует, пока существует согласие. "Полиция памяти" — не о власти, а о безразличии. Не о трагедии, а об умении ее не замечать.

Творчество Ёко Огавы — это особая форма тишины, в которой живут числа, призраки, воспоминания и дети. Ее мир — странный, зыбкий, но завораживающе точный. Она пишет о хрупких связях между людьми и предметами, между прошлым и настоящим, между тем, что исчезает, и тем, что остается. И хочется верить, что эти тихие, щемящие романы будут звучать все громче — на новых языках, в новых странах, для новых читателей. Потому что в них — и математика, и поэзия, и забота. И все это держится на простых вещах. На детях. На любви. На том, что нельзя забывать.

Екатерина Петрова — литературная обозревательница интернет-газеты "Реальное время", ведущая телеграм-канала "Булочки с маком".