30 лет штурма больницы в Буденновске: откровенный разговор с фотографом, ставшей заложницей ужасов 1995 года

17 июня — одна из самых страшных дат в истории борьбы современной России с терроризмом. В этот день 30 лет назад была предпринята неудачная попытка штурма больницы города Буденновск Ставропольского края, захваченного людьми чеченского боевика Шамиля Басаева.

Наталья Медведева прошла две чеченские войны, но вместо автомата в ее руках был фотоаппарат. В июне 1995 года в возрасте 31 года она отправилась в раздираемый бесчеловечным террором чеченских боевиков город Буденновск Ставропольского края, получила осколочное ранение и контузию, стала добровольной заложницей Шамиля Басаева с группой журналистов из 12 человек и создала легендарные фотографии. Сегодня эти кадры – бесценная часть нашей непростой истории. «МК» побеседовал с живым свидетелем зверств радикальных исламистов. 

Справка «МК»: 14 июня 1995 года на территории Буденновска были остановлены три КамАЗа в сопровождении легкового автомобиля, замаскированного под милицейский. В машинах разместилось более 160 вооруженных до зубов боевиков под предводительством полевого командира, террориста Шамиля Басаева. Обученные головорезы без каких-либо помех миновали 52 блокпоста и КПП, утверждая, что перевозят трупы российских военнослужащих – досматривать «груз-200» считалось кощунством. По некоторым данным, чеченцы направлялись в глубь России, чтобы добраться до Москвы и устроить кровавую бойню в тылу нашей страны, ударить по стратегически важным объектам. После остановки в Буденновске боевики открыли хаотичный огонь, вступив в бой с подразделениями местной милиции. В конечном итоге это привело к гибели мирных жителей и правоохранителей и захвату буденновской больницы. Число жертв теракта превысило сто человек, свыше 400 человек получили ранения, притом что ликвидированных боевиков можно сосчитать по пальцам. Количество захваченных заложников составляло порядка нескольких тысяч человек. Буденновский теракт стал одним из самых кровавых и безжалостных расправ в истории современной России.

580-я в списке смертников. Путь в пекло, контузия и блокпосты

– Наталья, где вы находились во время начала теракта?

– Во время начала теракта я находилась в Москве. Тогда я работала в «Огоньке». Увидела по телевизору, что творится, и сразу стала проситься в эпицентр событий. Конечно, начальник отдела меня не пустил. Дело в том, что я до этого ездила в Чечню искать Дудаева - уехала на пять дней, а пропала на два месяца. И я сказала руководителю: «Я вас просто ставлю в известность, что уезжаю. Еду за свой счёт». Мне отвечают: «Наташ, ради Бога, только никуда не ходи. Вот там, где все, стой и ты. Никуда не суйся, пожалуйста». Я, разумеется, пообещала. 18 июня приехала, и через два часа меня ранили.

– Расскажите, как это произошло?

– Это была моя четвертая поездка в зону боевых действий, связанных с Чеченской войной. Я приехала в Минводы, нашла журналистов, которые тоже хотели ехать в Буденновск. Мы взяли на четверых машину. Везший нас водитель рассказывал по дороге истории вроде «вот здесь два дня назад, прямо на этом месте убили журналистку Наташу Алякину». И я почему-то знала, что и со мной что-то случится, но я выживу. В самом Буденновске дорога к захваченной больнице проходила через несколько блокпостов. Кругом ходили военные и отлавливали журналистов, а мы, конечно, разбегались как саранча, стучались в дома, залазили в окошки. Я встретила знакомую, Алину Грачеву, мы с ней подошли к первому блокпосту, начали придуряться: мол, нога болит, разрешите посидеть тут немного. Нас приняли и даже накормили гречневой кашей с тушенкой. Ели специально как можно дольше, чтобы не попросили на выход. Потом пришел сотрудник силовых структур, который в апреле допрашивал меня в Грозном, начал выгонять, мы поссорились, а после… Я очнулась в полной тишине лицом к земле, весь рот был в грязи. Вокруг бегали люди, что-то кричали, но я не слышала их. «Странные, - успела подумать, - рот открывают, а ничего не говорят». Первыми звуками, которые воспринял мой слух, был жалобный голос: «Мама, мамочка, больно мне, больно». Я встала, меня мутило. Рядом была толпа, в центре лежал этот силовик с проломленным черепом и причитал «мама, мамочка». Я начала падать. Услышала голос: «Врача, быстро, тут еще раненые». Подошёл доктор, стал смотреть, сказал, что у меня в голове осколок. Я плохо слышала, да и то только одним ухом. Потом меня отвезли в ближайшую больницу - другую, не ту, которая была под контролем боевиков.

– Так что же произошло? Вот вы сидели, кушали, к вам подошел силовик… А потом? Попали под обстрел?

– Нет, это был не обстрел. Как стало известно позже, какой-то рядовой игрался с оружием в БТРе и случайно нажал на спуск, ну и началось…

– Что было дальше?

– Меня отвезли на операцию, под местным наркозом разрезали, вынули осколок, зашили. Побрили голову с левой стороны как у панка. Я держала во рту эспандер, а сверху на меня навалились две объемных медсестры, чтобы не вырывалась из-за боли. А силовику сделали трепанацию черепа, он не выжил. После операции меня положили в палату, где я была одна, немного поспала и решила вечером сбежать. В решающий момент меня остановил здоровенный дядька. Он все понял и как рявкнул на меня: «Ты что, у тебя контузия, у тебя сотрясение! Тебе надо срочно в постель». Я послушалась и пошла в кроватку. Но на следующий день все равно сбежала. Мне необходимо было попасть к заложникам.

– И 19 июня решили вновь пробиваться к захваченной больнице в таком состоянии?

– Конечно. Возле того самого блокпоста формировались списки тех, кто поедет в качестве добровольных заложников в больницу в обмен на тех, кого отпускают боевики. Там была масса желающих, очень много представителей зарубежной прессы. Я была в списке 580-я.

– Ничего себе, сколько желающих добровольно отправиться в лапы к террористам…

– Было. Ровно до того момента, как всем раздали расписку, что в случае чего Минобороны не несет ответственности за нашу смерть. Все ужаснулись, мол, как так, почему. «Потому, что сейчас они за город выйдут, и мы их будем брать. Стрелять будем», - был ответ. Тогда выяснилось, что никто уже не хочет ехать.

– А вы?

– А я оказалась в первой тройке. Вместе с Алексеем Самолетовым и Сергеем Тополем (Алексей Самолётов – журналист, актер, режиссер, сценарист, обозреватель канала «Звезда». На момент событий в Буденновске работал корреспондентом телеканала «Вести». Сергей Тополь – журналист, во время теракта работал в газете «Коммерсант» – прим. автора). Самолетов продекламировал сильную речь, к нам присоединились еще несколько человек. Мы расписались и пошли. Но в последний момент ко мне подошел один из военных, взял меня как котенка за шкирку и сказал, что никуда я не поеду. За меня очень переживали. Я болтаюсь в воздухе, вырываюсь, сделать ничего не могу, а он держит. Кричу: «Пустите меня, пустите, мне фотографировать надо». А ребята уходят! Тогда я начала орать во всю глотку, за мной вернулись, и мы, наконец, отправились в больницу.

Фото из преисподней, ставшие историей

В те дни стояла июньская 40-градусная жара. Не было ни ветерка, ни плотной тени. Жажда, головокружение, южная духота сводили с ума даже здоровых людей. А хрупкая женщина с травмой черепа едва держалась на ногах. Однако это не помешало ей в первых рядах отправиться к экстремистам в качестве добровольного заложника — в больницу, где смрад гниющих дел и немыслимая антисанитария отравляли спертый воздух. Наталье нужно было увидеть, запечатлеть момент, сохранить это для будущих поколений, потому что кровавая цена, которую заплатил наш народ за кошмарную неделю в Буденновске, выходит за рамки официальных сводок и сухой статистики. За несколько дней было израсходовано более 30 пленок. Ей разрешили снимать — но только то, что покажут боевики.

– Как террористы отреагировали на ваше прибытие?

– Нас встречал Асламбек «Большой» (чеченский военачальник, бригадный генерал Вооружённых сил Чеченской Республики Ичкерия, один из инициаторов и руководителей басаевского террора в Будённовске – прим. автора). Я уже четвертый раз была в качестве фотографа в горячих точках, поэтому меня узнали и даже не стали проводить досмотр. Но я настояла, чтобы меня со всеми досматривали. Коллег это очень удивляло. Спрашивали, мол, кто ты такая, что тебя и боевики, и спецслужбы знают. А что мне было ответить? Просто за прошлые поездки все облазила, а террористы меня знали, потому что большинство из них были из села Ведено и города Шали, где мне довелось побывать раньше. Меня провели на второй этаж к Басаеву, который в этот момент говорил по телефону. «Подожди, — кивнул мне тот, — я сейчас тут с Черномырдиным (Виктор Черномырдин - премьер-министр России в 1992-1998 годах – прим. автора) разговариваю». И дал команду, чтобы я пошла снимать, а сам стал дальше разговаривать. Ко мне приставили двоих или троих боевиков.

– А какая атмосфера царила в больнице?

– Заложники мне задавали вопросы - что происходит, и когда всех освободят. Я отвечала, что скоро этот кошмар закончится. А у медперсонала вся одежда и тела были в буквах и цифрах. Понимаешь, у них на каждой груди, на каждой ноге, на руках, на халате — все исписано. Фамилия, имя, отчество, год рождения и адрес проживания. Я спросила, зачем это нужно. Они мне объяснили, что когда бомбили их, стреляли по больнице, то людей разрывало на части. И они по частям собирали тела, не могли определить личность убитых. Поэтому себя расписали. На всякий случай. Тогда у меня случился шок. Я стала фотографировать уже не думая, что снимаю.

– А что еще произвело неизгладимое впечатление?

– На четвертом этаже располагалась бывшая палата. Огромное помещение, целиком залитое кровью, а посредине — человеческие мозги. Вот этот красный пол и мозги — это вообще жуткое зрелище. Потом, значит, в другой комнате, со мной еще ходила медсестра. Она говорила, что в одном шкафу была беременная женщина, она спряталась туда во время штурма больницы нашими войсками. Но её там насмерть забило. Осколками. Нет, я не понимаю, зачем таким образом вообще освобождать заложников… В подвал меня отговорили идти. Туда складывали куски разорванных во время обстрела тел. Сказали, что просто психика может нарушиться. Но я не видела, чтобы кто-то плакал. Люди стойко и мужественно переносили это испытание.

Домой на живом щите

20 июня заложников погрузили в автобусы. В колонне — семь машин и рефрижератор с трупами.

Голос Натальи осекается, сильное волнение охватывает ее, речь становится более эмоциональной и сбивчивой. Ей до сих пор тяжело даются воспоминания о том, как прошли трое суток в пути. Как боевики ставили автомат на плечи журналистки и решали — стрелять сейчас, выбив стекла и прикрывшись живым щитом, или повременить. Как бессонные водители не смыкали глаз по дороге в Чечню.

– Я ехала в последнем автобусе, в седьмом, а за нами уже ехала эта машина с трупами. И нас останавливали несколько раз. Страшно было очень. И странно – мы все шли добровольцами в заложники, зная, что нас могут начать убивать. И каждый надеялся выжить. Но чувство близкого конца все равно пугало и заставляло съеживаться.

– Сам по себе факт того, что было допущено вторжение безжалостных фанатиков, сумевших преодолеть сотни километров от чеченской границы, уже вызывает ужас…

– В целом, общий план Басаева был масштабнее. Они направлялись не в Буденновск, а в Москву, но их задержали на блокпосту. Если бы проехали — был бы теракт в столице или где-то на подступах к ней. Басаев всем хвастался: «Нас везде пропускали за деньги». Мы ехали в Хасавюрт, и в Ставрополье люди прятались за домами и деревьями, боясь даже смотреть на нас.

– Даже не верится, что они так легко преодолели десятки защищенных блокпостов…

– Ну, в Дагестане и в Чечне Басаева встречали как героя, несколько тысяч людей кричали «Аллаху Акбар!», обнимались, благодарили. В Чеченской республике к нам вышел Аслан Масхадов (тогдашний президент Чеченской Республики Ичкерия – прим. автора) со свитой этих его муфтиев и исламистов. Такое ощущение, что они были счастливы, что чеченские радикалы убивали русских, что единственная мораль захватчиков — отрезать голову, а потом напоказ рассуждать о том, что это делается ради мира, - невольно содрогается от воспоминаний Наталья.

– Российские военные говорили, что будут стрелять, брать боевиков. В архивных публикациях даже встречаются сведения, что ФСБ планировали минировать пути отхода террористов….

– Не знаю. Один раз Басаев поменял маршрут. Вот там началась стрессовая ситуация, они решали, начинать бомбить или нет. Ведь позади нас ещё, как я потом поняла, ехали всякие военные, милицейские, летали вертолеты, что-то скидывали сверху. Что — не знаю, но пшеничное поле загорелось, и тогда жуткая стрессовая ситуация была, мы останавливались несколько раз. До сих пор удивляюсь героизму водителей. Они, по-моему, трое суток не спали вообще.

– А что можете сказать о моменте прибытия в Чечню кроме того, что террористов встречали как героев? Заходила речь о том, чтобы не отпускать заложников?

– 20 июня мы приехали в Зондак. Велись переговоры по вопросу освобождения пленных, выдвигались какие-то требования. Басаев провёл митинг, мол, вот с чем столкнулись хорошие правоверные мусульмане – российская оккупация. Значит, мы, чеченцы, бедные, несчастные, и вообще это не теракт, а борьба за свободу. Это все лицемерие, ложь и показуха. Они вырезали целые русские семьи у себя в Чечне, а делается такое вовсе не ради мира во всем мире. Двадцатого к вечеру мы все же поехали обратно. На трех автобусах. Четыре они решили оставить себе. 

– Давайте подведем итоги. Каким вам запомнилось возвращение из заложников, что можете сказать в заключение?

– Когда мы по Ставропольскому краю ехали, я помню, одна женщина бежит с цветами. И она упала прям так, что жалко ее, а потом встала - коленки разбитые, цветы кидает под автобус. Это такое зрелище.... Вот ты едешь в автобусе, люди стоят, плачут, все машут, все молятся. Потом мы приехали в Буденновск. Тоже люди все плакали, все были очень рады, что кто-то живой остался. А я впервые обнаружила седые волосы. Но все-таки больше всего запомнила не страх, а стойкость врачей. Просто удивительные люди – прелесть, а не люди. Они собирали расчленённые тела и говорили: «Не переживай, мы тебя подготовим». И эти женщины — настоящие герои, - заключает Наталья.

Трагедия в Буденновске стала не просто кровавым пятном на карте России. Эту рукотворную катастрофу можно считать переломным моментом в истории Первой чеченской войны. Вслед за терактом последовали отставки высших должностных лиц: вице-премьер — министр по делам национальностей, директор ФСБ, министр внутренних дел и губернатор Ставропольского края — все они понесли ответственность за неспособность предотвратить бойню и обеспечить безопасность граждан. В июне того же года состоялись два раунда переговоров между российскими и чеченскими представителями. Первые принесли временный мораторий на боевые действия, вторые – договорённость об обмене пленными, разоружении чеченских отрядов, выводе российских войск и проведении выборов. Но реальность оказалась более жестокой. Достигнутые договорённости оказались хрупкими, перемирие неоднократно нарушалось обеими сторонами. Война продолжалась еще более года, а Буденновск стал мрачным напоминанием о цене бездействия, цене безразличия, цене замалчивания.

Смотрите фотогалерею: Тридцатилетие захвата Буденовска: фоторепортаж