Николай Печень: Пока мы помним отдавших жизни за наше счастье, они рядом с нами

Про одного из миллионов фронтовиков-пап, сыновей, братьев рассказ поведу: вечная им память и благодарность наша

…Это было 9 мая 1965 года.

Меня, шестилетнего хлопчика, мама послала позвать папу к обеду (был накрыт праздничный стол. Собиралась родня, должны были подойти деревенские папины друзья- фронтовики - отмечали День Победы (я любил такие обеды, привозили гостинцы - конфеты-подушечки и длинные палочки-сосалки, сушки на веревочке, пряники…. А еще - все были веселы и пели фронтовые песни…).

Папу я отыскал в саду. Он стоял у забора и смотрел на дорогу, которая шла из леса - это была дорога, связывающая мою деревню Будиловку с г.п. Бегомль, до которого было 8 км. Через лес. Других дорог не было. Он стоял и по-мужски плакал, держал в руке дымящуюся папиросу.

- Хорошо, Миколка, сейчас приду…, - сказал сорокалетний израненный под Кенигсбергом фронтовик.

Потом все сидели за большим круглым столом, пять мужчин с орденами и медалями. Было вино, тосты, первую рюмку выпили стоя: за погибших друзей…

Я надеялся услышать рассказы про войну: как мой папа, сидящие рядом дяди били фрицев… (мы тоже - деревенская малышня, настрогав деревянных пистолетиков, "гуляли" за деревней в войну: правда, фрицами никто не хотел быть - только партизанами, солдатами - как наши отцы и деды).

Но про войну никто не говорил. Мужчины начинали песни:

"Я люблю тебя, жизнь";"Темная ночь";"Бьется в тесной печурке огонь";"По полю танки грохотали..""Дымилась роща под горою;"Эх, дороги" и другие…

Телевизоров не было. Лучшие артисты были за столом. Пели все: и бабулька, и мама, и я и мои сестры. Все. Песни знали, они были как колыбельные.

Под эти песни я часто засыпал, пытаясь представить: как это пули свистят по степи?; как бьется в тесной печурке огонь; как дымится роща под горою; до слез жалел матроса, которого несли по полю, на котором грохотали танки, с пробитой головой. Или почему родная девушка желала своему другу, уходящему на фронт "Если смерти - то мгновенной, если раны - небольшой…"?

Сейчас круглый стол остался, а запевал с боевыми орденами нет… Ушло поколение фронтовиков, уходят их дети, кто им подпевал…

А наши дети и внуки, к моему большому огорчению, уже не знают и не поют эти песни…

Прошли годы

Цiха у бацькавfй хаце,На пагосце мае.Чым далей я ад мацi -Тым ближэй да яе…

Прошли годы, я стал взрослым и седым, прослужил в армии около тридцати лет, похоронил родителей, многих друзей, земляков папиных - фронтовиков, понял, что вечного ничего нет…

Пытаюсь найти ответ: почему же папа плакал тогда в саду?

Вспоминается его рассказ о том, как в 1937 году у него, 12-летнего мальца, увезли, как "врага народа", с завязанными за спиной руками, по той лесной дороге в Бегомль отца Гавриила - моего тридцатитрехлетнего дедушку. Тот успел сказать сыну: "Учись, сынок" и "Я вернусь, жди".

И папа учился, закончил в сорок лет вечернюю школу, Витебский пединститут, учил детей в своей деревне вместе с мамой и меня в начальной школе.. .

И он ждал своего папу, иногда и мне говорил: "Батька обещал вернуться, он придет…".

Ждал долго, искал…, пока в 1961 году не пришло сообщение: погиб на укрепрайонах в октябре 1941 года под Москвой. Но и это было полуправдой: погиб - это верно!, но не под Москвой, а был расстрелян в 1938 году в Орше на Кобыляцкой горе (с женой Нелей и внуком Димой я там был. Много табличек с именами "врагов народа" прибили к соснам их потомки). Про это папа не узнал. Когда он приезжал ко мне в Москву, где я живу, то первым делом шел к Вечному огню, и долго стоял, опираясь на свою трость. А я и рад, что он не узнал правду, так и умер: гордясь, что его отец защищал Родину (много позже я узнал, чтобы не пугать и не возмущать народ большими потерями во время репрессий - часть заключенных перевели в штрафники и отправили на фронт).

А может он плакал от радости, что живым остался на войне, когда полк полег при штурме Кенигсберга. И на него пришла маме похоронка… (ее ошибочно писарь полка выписал - нет в строю значит погиб, но он, слава богу, был только ранен, его подобрали санитары другой части…).

Сейчас сложно мне гадать, но знаю точно - если плачет взрослый мужчина, фронтовик, то это от сердца. Его слезы вдали от других глаз дорогого стоят.

Под Калининградом есть памятник в местечке Ужден, на плите и имя моего отца. А папа выжил. Вырастил с женой нас - троих детей...

Мы маленькие, часто ночью слышали его стоны - боль причиняли засевшие в теле осколки…

Они вернулись с фронта

После войны около сорока фронтовиков вернулось в деревню, более 40 погибли в боях. Отцы-фронтовики степенно собирались "покурить", многие в гимнастерках, хромовых-кирзовых сапогах, с медалями. Крутили из газет самокрутки с махоркой, у кого были "Север" или "Беломор-канал", тот всех угощал. Мы, пацаны, это видели и за углом пытались им подражать, неумело закручивая в самокрутку мох, выковырянный из щелей между бревнами хаты.

Спасибо тебе, папа, что научил.

Серпом работать, и косой, и граблями на сенокосе: все "завіхаюцца", папа торопит сено убрать до дождя, и мы "працуем", а в голове у малого мыслишка крутится нехорошая: "Вот бы дождик пошел, и все уйдем с поля...". А вообще, сенокос -это здорово было! С таким аппетитом выпивалось молоко из бутылки с черным хлебом. И "кавалак" хлеба с "агурком", салом или домашней колбасой "трыбушком" (такой ласунок не каждый день давался, а только на большие работы).

Шефбургеры, БигМаки, нагетсы, стрипсы, крылышки, кола, суши, а также Макдоналдсы нам были "невядомы". Попадем в Бегомль - большая вкуснотища - пирожок за 5 копеек и ситро за 12. А если в Минск, то вода из гозового автомата за 1 или сладкая за 3 копейки стакан граненый (и не столько пить хотелось - сам процесс привлекал).

А после обеда на перекуре ляжем с папой на спину на скошенную траву и смотрим на бегущие тучки, а папа читает Михаила Лермонтова:

Тучки небесные, вечные странники!Степью лазурною, цепью жемчужноюМчитесь вы, будто как я же, изгнанникиС милого севера в сторону южную…И снова за грабли. А как же! Помощник батьки.

Мобильных телефонов, гаджетов, смартфонов не знали. Вечером книгу в руки, или заберемся с сестрами на теплые кирпичи старой русской печи, сложенной папиными руками, и слушаем папины рассказы про войну, блокаду, жизнь в землянках...

Наши родители попозже купили телевизор "Беларусь" - комбайн. В нем был и радиоприемник, и проигрыватель. Мы с папой обязательно вечером смотрели военные фильмы и папа был очень недоволен фильмом "Четыре танкиста, и собака".

Все удивлялся сюжету фильма: как так, прошли войну - и все живы и собака!

- Так не было, сынок! - говорил он мне.

А маме-учительнице совсем некогда было присесть к телевизору.

Вечером коровы, свиньи, куры. Всех накормить, напоить, приготовить семье поесть, после 10 часов вечера кипу тетрадок с нашими каракулями проверить, написать планы. Папа рядом сидел и все это делал, он тоже учитель. И это до часу ночи. Ни холодильника, ни газовой плиты, ни микроволновки или электрочайника и в помине не было.

Утром опять с 5.00 хозяйство: вилы (ухваты) для горшков, кочерга, чапельник (ухват для сковородок), две "ахапки" дров и горшки в печь - от литрового до 10-литрового. Всем еду приготовить, накормить и посуду вымыть без раковины и горячей воды.

А в 9.00 с улыбкой уже заходила в класс- наставница!

... Папа тоже "топтался" рядом с мамой, во всем помогал. И мужские дела: и дрова заготовить, и сена накосить, и за скотиной прибрать, "бульбу" посадить, окучить. И косу отбить (тримеров не было), и пилу наточить, забор поставить, печку сложить, рамы для окон сделать, табурет- все умел. Остроту лезвия наточенного топора проверял бритьем волос руки. А доску обтесывал так, чтобы карандашная линия надвое рассекалась. На спор мог кол заточить на камне до острия гвоздя и ни разу топором не ударить по камню. Мастер был! И меня всегда за собой таскал, всему научил.

Низко ему кланяюсь!

Он - фронтовик, инвалид, в свои 40 лет закончил Бегомльскую вечернюю среднюю школу. Пешком через лес весь учебный год каждый вечер ходил в Бегомль за 8 км туда и обратно. Потом закончил Витебский пединститут. Говорил: "Буду вместе с Надей (женой) работать и сына учить".

Так и работали. Всю деревню научили и читать-писать.

А мне папа в дневник за 4 класс (я переводился в восьмилетнюю школу в соседнюю деревню) выставил не высокие переводные оценки - ниже моих знаний.

"Пусть пятерки другие учителя ставят", - сказал он. Так и было.

Много мудрых наставлений мне давал:

- Берешь топор в руки колоть дрова - левую ногу отставляй шире, топор может сорваться по ноге.

- Отправлял в военное училище в Новосибирск впервые далеко одного: ты все деньги не храни в одном месте… доставай на людях небольшую сумму…

- Чужое никогда не бери: если голодный - попроси - обязательно покормят.

- Живи так, чтобы зрачки не расширялись...

- За себя всегда постой, но первым пуки не распускай…

- Никогда спиртное не употребляй в дороге, в поезде, с незнакомыми людьми, если предлагают.

Почуяв запах папиросный от меня где-то в 9-ом классе попробовал (а сам он из зубов папиросу не выпускал), позвал меня в сад, достал пачку папирос: "Хочешь, кури открыто, а я не буду, дураки дым глотают в свои легкие". И тут же при мне разорвал пачку с папиросами,, выбросил мундштук и портсигар. И больше он никогда не курил. Я тоже никогда не курил: слово папы - Закон!

Все помню, папа! Так и стараюсь жить.

Пока живем, мы помнить будем

И вот на Троицу 8 июня в год 80-летия Великой Победы собрал я с женой Нелей и сестрами Светланой и Инной родню на отцовском дворе, в его хате. Из Москвы, Германии, Крыма, Беларуси, Казахстана приехали - человек 30. Отцовское 100- летие отметить (для нас он всегда живой, куда ни просмотришь на дворе и в хате - все его руками сделано добротно, прочно).

Пели папины песни. Звучал его голос (он любил петь, а я смог записать его исполнение. Красочно, по фронтовому украсили хату, двор, вывесили копию Знамени Победы, подготовили фотогазеты с названиями: "Я люблю тебя, жизнь", "Пока живы, мы помнить будем", "Не прадаецца хата бацькоу", "Приходите в наш дом - наши двери открыты", "Никто не забыт - ничто не забыто" - от газет было не оторвать гостей.

Докшицкий райисполком направил музыкальное поздравление - гармониста и Народный вокальный ансамбль "Прызбачка" Валкалатского СДК - с ними и попели и поплясали…

Малышня поглядывала на юбилейный торт "100 лет фронтовику" когда резать будем?

Первым делом, все кто подъезжали к деревне, останавливались у Мемориального комплекса на околице нашей Будиловки, обязательно с цветами к памятнику, к папиной именной березке.

Это наша скорбь, наша память и покаяние, наша любовь и благодарность. Мы его сделали и открыли в мае ковидного 2020 года не только для себя, но и для своих внуков и правнуков - наследников Великой Победы.

Сейчас, встречая гостей у Мемориала, все более отчетливо понимаю: памятник нужен не им, занесенным на гранитные плиты.

Он нужен нам. Это наше покаяние в забывчивости. Как с трудом мы вспоминали имена (не говорю про отчества) наших дедушек и прадедушек, еще труднее - их даты рождения и смерти...

Нам много лет было не до этого.

Когда отцы-матери были живы, мы думали: еще успеется, спрошу, узнаю, поговорю, а сейчас: побегу, поеду, есть более важные дела.

А потом их не стало. Отплакали - и снова: у каждого свои дела. Все торопимся. А потом уже поздно. Тишина. И сказать некому, и спросить не у кого.

И вот мы остановились. Задумались, вспомнили. И много интересного узнали о предках.

А думаем ли мы о том, как будут помнить нас? Вспомнят ли наш день рождения, отметят ли 100-летний юбилей? Приедут ли к могилке, и не только на Пасху или Радуницу, а в любой другой день, оставив на потом все дела?

Открою секрет. Узнать это очень просто: посмотрите внутрь себя, как делаем мы - так будут относиться и к нам.

К детям, внукам и правнукам защитников Родины в годы Великой Отечественной войны обратился я в своем первом тосте на папином 100-летии.

Пока мы помним ушедших от нас и положивших свои жизни за наше счастье поименно, они рядом с нами. Они заслужили это - вновь оказаться высеченными в граните именами на своей деревенской земле, по которой бегали босиком.

Когда будет грустно и в любое другое время, подходите к папиной, дедушкиной березке, дотроньтесь до нее, поговорите с ней. Или просто помолчите. Вас услышат и поддержат родные и близкие, чьи имена занесены на гранитные плиты. Не опоздайте, чтобы потом себя не корить. Приезжайте. Спрашивайте. Оставляйте все дела… Справляйте их юбилеи и Дни рождения: ведь настоящая роскошь - это роскошь человеческого общения.

Ставьте Памятники! Они нужны не им, занесенным на гранитные плиты. Они нужны нам! Поторопитесь!

Папа, твоя хата живет, двор полон детских голосов. Твоя хата не "прадаецца", как и память о тебе не угаснет.

Спасибо тебе.