«Мою книгу ставят рядом с фотографией погибшего пацана». Писатель и вагнеровец Гост Юнгер рассказал, почему решил написать мемуары

Бывший милиционер, экоактивист, кандидат в депутаты, помилованный заключенный, участник проекта «К

»

и писатель. Все это про бойца ЧВК «Вагнер

»

с псевдонимом Гост Юнгер, чьи книги стали учебным пособием для бойцов и реквиемом по всем погибшим проектантам. В годовщину похода Пригожина на Москву солдат вспоминает свой путь от милицейских погон через «смерть

»

под Бахмутом до новой жизни в амплуа литератора. Гост рассказал Daily Storm, как поменял отношение к «черноходам

»

и почему разочаровался в патриотическом воспитании юных россиян. 

Был милиционером, но не полицейским

Для меня это принципиально две разные организации даже с разными девизами. В милиции — «служа закону, служу народу», а в полиции — «служу закону, служу России». Какой России — не уточняется. Я служил народу и был милиционером. Уволился по собственному желанию в 2010 году, незадолго до реформы МВД. 

События 2009-2010 годов мы между собой называем сокращением капитанов. Когда объявили, что сократят 15% состава — не вахтеров с водителями, а 30-летних оперов, которые были капитанами. В течение года вычищали ряды милиции из наиболее боеспособных парней. Потом уже безболезненно прошла реформа, уже никто не спросил, почему меняются девиз и принципы. 

Успел отработать в оперативных подразделениях, наверное, вершина карьеры была в УБОП. Потом в течение 10 лет после милиции был простым работягой — занимался своей фирмой, грузоперевозками. 

Экоактивизм и попытка стать депутатом от «Родины»

У меня два высших образования. Второе — юридическое. Служа в милиции, окончил Нижегородскую академию МВД, пять лет учился. А первое — биологическое. Я вообще-то по специальности учитель биологии и химии. Я экологический активист даже по сегодняшний день. Убираю парки, реки и озера от мусора. Организации никакой нет, просто один или вдвоем с другом едем и убираем реку. В том году вдвоем взяли лодку в прокат. 11 дней катались, 110 мешков мусора собрали. 

В 2015 году баллотировался в городское собрание Йошкар-Олы от партии «Родина», они меня позвали и помогли оформить документы. Я с ними связался, потому что родина есть родина, не противоречило моим взглядам. Набрал у себя на участке 30%, а они по городу набрали 1,8%, заняли последнее место. Говорю им: вы как якорь меня тянули вниз. Многие даже подходили: «Был бы ты коммунист, либерал-демократ или единоросс — проголосовали бы. А «Родина» что…» 

Меня-то люди знали. Проводя агитацию в деревне Данилово, с бабушками ходил. Они всей улицей пришли и 300 голосов за меня отдали. Чтобы скрыть эту историю, участок аннулировали. На тех выборах я, оказывается, выиграл. Через многие годы смог достать протоколы тех выборов с пяти избирательных участков. И только на одном во всем городе признали выборы недействительными. На этом участке 100% за меня проголосовали.

«Я за друга отомстил и этого мента положил в больницу»

Примерно в апреле 2019 года один полицейский хотел задержать детей после 22:00 в комендантский час. Я его довел до крыльца городского УВД, открыл дверь, а он сбежал в форме и с оружием. Через две недели вечером вместе с другом подвергся нападению полицейских во дворе собственного дома на глазах малолетних детей (сыну полтора года, дочке 10). Спокойно стояли, и тут два вооруженных полицейских вышли у меня из квартиры. Я спросил, что они у меня там делали. На что в результате был жестоко избит и осужден. 

Из-за выдуманной царапины написали, что я ударил его (полицейского) пальцами. Ни одна экспертиза не прошла, все видеорегистраторы были стерты, свидетелей нет. Я получил два года условно. Пытался биться за справедливость, настаивал на медицинской экспертизе. Прошли все суды, и в результате я становлюсь преступником с ровного места в 40 лет. С алкашами в очереди стою на отметку в управление ФСИН, а бывшая одноклассница меня принимает на учет.

Сейчас, конечно, смешно, но жизнь они мне сломали. После того визита от меня ушла жена. Пришли ко мне домой, запугали ее, а там были дети. С перепугу и развод. С тех пор даже не поговорили. Когда сидишь в клетке — все против тебя. Бесполезно уже что-то кому-то говорить. 

Я не отпускаю эту ситуацию, закусываюсь со всеми местными властями. Все доходит до моего очередного задержания в центральном ресторане в субботу вечером при всем городе. Я забивал тому потерпевшему полицейскому стрелку, сидел вдвоем с другом. А они пришли всемером с автоматами. Друга положили на асфальт и застегивают наручники, запинали ему в мясо всю голову. Сказали — так и было. Я пэпээснику дал в рыло. 

В результате он заехал в больницу, меня тоже всего отмудохали. Я за друга отомстил и этого мента положил в больницу. Нас туда привезли, я в шутку попросил положить нас в одну палату, якобы я его добью там. Накрутили мне за это еще «пятерку». Пришел следователь, я ему пообещал набить *** [харю] и назвал говноблогером. Еще накинули три месяца. В результате у меня пять лет и девять месяцев за один синяк. Статьи 318 и 319 УК РФ, избиение и оскорбление полицейских. Ничего не воровал и не обманывал, не жулик и не мошенник.

В 2020 году еду в колонию в Кирово-Чепецк для бывших сотрудников правоохранительных органов. Меня встретили на удивление положительно, потому что, оказывается, моя статья везде считается высшим пилотажем. Где-то год и три месяца находился в местах лишения свободы — половину в тюрьме, половину в лагере. 

Усиленно занимался спортом и дошел до того, что подтягивался 15 раз в свои 40 лет и делал 10 подъемов с переворотом. Как будто знал, что придется на войну идти и физическая подготовка будет нужна. 

«Я не верил, пока не увидел Пригожина»

В лагерь я приехал 13 февраля 2022 года, был еще в карантине. Вдруг 24 февраля по телевизору объявляют начало спецоперации. 24 февраля еще непонятно было, что мы будем участвовать в этом мероприятии, но какие-то разговоры пошли. В июне-июле один полковник начал нашептывать на ухо, что наш общий знакомый, бывший милиционер из Нижегородской области, уехал в Луганск. Жена звонила, что действительно Андрей поехал, он погиб и на аллее героев похоронен. И с ним 76 человек ушли. 

Так все и было, но в тюрьме же врут многие — жулики придумывают всякое с утра до вечера. Я подумал, что это очередная тюремная байка, и пошел на турник подтягиваться. Но для себя на всякий случай взял на заметку, что надо больше заниматься спортом и бросать курить. Лучше быть всегда готовым. 

О ходе спецоперации я не знал. Мужики в курилке разговаривали, а я вообще не вмешивался в эту историю. Если у нас была возможность включать телевизор, мы МУЗ ТВ включали. Товарищ мой из СОБРа говорил: «Вот ЧВК «Вагнер», я к ним пойду. Могут взять и сидевшего». Он, кстати, в последний момент отказался идти. Я не знал, кто они и что это. Я ему говорил: «Вот ты придумываешь фантастические истории, что со службы попал в тюрьму и тут снова наденешь погоны. Отстань от меня, пошли лучше чай пить». 

Я не верил, пока не увидел Пригожина 16 сентября. Утреннее построение, куча сотрудников озабоченных бегают, все без видеорегистраторов. Нам зачитали список, из 85 человек в отряде назвали 55, которые отходят и строятся отдельно. Я был среди них. Еще 30 завели обратно опера, чтобы они никуда не могли выходить и не слышали бы того, что говорил Пригожин. 

Потом между собой обсуждали — они не взяли несколько категорий сразу. Это были осужденные по насильственным статьям, то есть «зилки». Еще тех, кому было за 55 лет. Не брали с инвалидностью. Тех, кто был осужден по делу Голунова. Эти опера сидели со мной в отряде, один из них был моим завхозом. Мы с ним за одной партой учились на электриков. Вот его не взяли. В общем, тех, у кого статьи 285 и 286 (злоупотребление и превышение должностных полномочий), «Вагнер» не брал. Видимо, было какое-то сомнение, что могут предать. 

Из-за забора вижу компанию. Шли шестеро, впереди Пригожин в желтой куртке с четырьмя звездами. Ребята все по гражданке. Как боевая шестерка, только все без оружия. И я понял — это за мной, я больше не заключенный. Только потом понял, что это Пригожин. Просто увидел уверенного мужика в желтой куртке. Не было никаких сомнений. Увидел их — и такой: куда сдавать вещи? Я даже не подумал, что можно туда не идти. Страна бы воевала, а я бы в тюрьме сидел, шил полотенца? Нет, конечно! 

Три вопроса, после которых я стал «вагнеровцем»

Из 900 человек в лагере пошли записываться, наверное, 130. Уехали 86. Часть за два дня передумали, многие отказывались. С кем разговаривал в окопах потом, каждый вспоминал, что в основном пошли все, кто не виноват и кого по беспределу осудили. Чтобы спасти себя, своих детей очистить. 

Было несколько кабинетов, где разговаривали с добровольцами. Например, заходит дед и конючит: «Возьмите!» Да ты не пронесешь рюкзак! По двадцать раз отжимались, и если видели, что человек старался, то брали. Я попал на собеседование лично к Пригожину. Сел напротив него, он задал всего три вопроса. «Где служил?» — «В УБОП». — «За что сидишь?» — «С ментами подрался». — «В армии служил?» — «Да. Тула, ВДВ». Они улыбнулись с кадровиком, который рядом сидел. «Все, следующего зови. Иди собирай вещи». 

Показалось, что я быстрее всех прошел собеседование. Приятная получилась беседа. По прошествии лет понимаю — что еще у меня было спрашивать?

Что собирать? Я ж не думал, что если на войну, то как все будет? Взял два комплекта постельного белья. Костюм, в котором меня в тюрьму посадили, — я из дома вышел в костюме, английской рубашке и штиблетах, бабочки только не хватало. Приезжал как проверяющий в эту тюрьму красивый. Я этот костюм с собой даже потащил на плечиках, чтобы не помялся. 

Под Ростовом выбросил все в кучу с вещами. Говорю: костюм дорогущий, жалко же. «Сбоку положи в чистый ящик». Когда положил, то понял, что все! Я бы ничего с собой не брал, потому что нам все выдадут. 

Как бывший милиционер подавил бунт зеков

Пээсников как я было очень мало, в основном все были черноходы. Многие сидели уже десятилетиями. Черноходы начали немножко осматриваться по сторонам, наверное, думали, главное выбраться из тюрьмы, а дальше смогут пропетлять. У местного старшины два бойца из добровольцев — не кашники (кашниками называли бывших заключенных в рядах ЧВК «Вагнер» по первой букве «К» на жетоне. — Примеч. Daily Storm), и сотня новобранцев — бывших зеков. Им кажется, что они ситуацией владеют, и начинают немножко прощупывать, насколько тут можно повыпендриваться. 

В чем заключался бунт? 15 человек как-то в одном домике поселились примерно одного возраста. Деды сидят со сроками, все из одного лагеря, друг друга знают. Страшная картина. Выбрали сами себе главным молодого пацана, которого никто не собирался слушать. В зоне он, может быть, особым авторитетом не обладал. Поводом для бунта стал какой-то ковер, нежелание выполнять жесткие приказы. 

Я только приехал тогда. Ко мне подошел один сознательный кашник. «Ты человек жесткий?» — «Не знаю, ну да, наверно». — «Пойдешь командиром?» Если пришли за мной, значит, я нужен. Взял автомат, захожу в тот домик. Кашник говорит: «Это ваш новый командир». Все головы подняли, один из них по прозвищу Кастрюля говорит: «Мы его не выбирали». 

Если назначили командиром — надо действовать. Говорю, здесь командиров не выбирают, а назначают. Начались какие-то попытки выкрутиться. Приказал поднять руки тем, кто служил и носил погоны. Четыре человека подняли. Я говорю: кто приказы будет выполнять, встать и построиться налево. Кто отказывается — остаетесь у костра. Старый черный бородатый лидер поднимает голову: «Ты нас не разделяй. Позови старшину». 

Когда мы во второй раз пришли со старшиной, я сразу снял снял автомат с предохранителя и встал у него за спиной, начал контролить — всякое могло же произойти. Нас четверо, а их пятнадцать. Но оружие у них было у кого за спиной, у кого-то вдалеке, не наизготовку. Доложил старшине — их надо разоружать, они в бой идти не готовы. Он что-то поговорил, они посопели-попыхтели, согласились. «Мы не поняли просто, рамсы попутали. Но пусть командиром будет тот молодой пацан, мы ему будем подчиняться». Меня обратно отправили. Побыл 15 минут командиром, бунт подавил и снова стал рядовым. 

Был бы приказ, мог быть какой-то кровавый конфликт, но, слава богу, его не случилось. И мы потом все вместе друг друга в окопах спасали и воевали. Черноходы немножко не поняли, куда они попали. Когда почувствуешь рядом с собой свист пули или снаряда, тогда въезжаешь, где ты. Видел этого зачинщика бунта с позывным Классик. Чтобы мы больше не ссорились, меня и организатора бунта Классика отправили на следующий день вместе тачку тащить. Он мне руку протянул, говорит: «Я понял, братишка, куда мы попали. Я теперь больше не бунтовщик». 

Как поменялось отношение бывшего милиционера к блатной масти

Нас построили в первый день и сказали — вы все равны, нет никакого деления на ашников и кашников. Вы все вагнеровцы, вы все одинаковые. Единственное, как мы делимся — это боец и командир. Приказ командира там закон, не выполнил — расстрел. Вот это жестко. 

Конфликтов после той ситуации не было ни разу. Я всегда стоял на стороне компании. Чуть-чуть где-то недовольство какое — есть приказ, выполняй. Сразу же докладываю командиру. Они поняли, куда попали, и приняли традиции компании, а не навязали свои жуликовские. Все стали бойцами компании, а старое сгорело вместе с одеждой. 

У добровольцев-ашников профессионализм повыше и подготовка, интеллекта побольше и мотивация другая. Добровольцы — это про спасение мира, глобальные взгляды на жизнь, самопожертвование. Пришли стать самыми крутыми воинами в мире. Я, наверно, ближе к ашникам. Находил с ними общий язык.

У кашника все за бытовое: чай-курить, чай-курить, чай-курить. Но и ближе этого противного чернохода в быту никого нет. Только он тебя вытащит в бою. Когда начали воевать, все ребята были как один. У них есть такое понятие — решение обществом. Когда приняли решение идти на эту войну, они стали как единый организм и показали себя очень доблестно. Да, они преступники, жулики. Но они уже другие люди сейчас. Искупили свою вину кровью. 

Вдохновлялся немецким писателем и персонажем Сall of Duty

Позывной Гост дала компания, рандомно. Подходили в очереди, какой был по списку, такой твой. Мне достался Гост. Пришлось соответствовать. Ну и с Гостом из Call of Duty, получается, тоже как-то связан.

Юнгер — это творческий псевдоним, в честь Эрнста Юнгера. Это писатель Первой мировой, наиболее похож на меня по стилистике. Хороший солдат.

События после «гибели под Бахмутом»

Выбраться из той ситуации было невозможно с тем ранением, которое я получил. Группы эвакуации не было, противник в 40 метрах. Никто вокруг двигаться не может. Я сначала подумал, что мне оторвало ноги, не стал оборачиваться. Максимум 40 секунд буду вытекать, но, скорее всего, с двумя оторванными ногами через несколько секунд потеряю сознание. 

Потом за два года я нашел где-то 20 человек из взвода, кто участвовал в тех событиях. По крупицам собирали два месяца наших боев под Бахмутом. По воспоминаниям моего первого командира Плюмбума, на связи меня не было минут 20. Потом я понял, что почему-то еще живой. Находился в полусознании. Была слабость сильнейшая, правая нога вообще не шевелилась, левая не шевелится. Руки вроде на месте, каска улетела. 

Я снова вышел на связь. Штаб запрашивает обстановку. Докладываю, что из целых у нас один Шмакус остался. Остальные все тяжелые, 300. Нужна эвакуация. Шмакусу ставлю задачу вытащить рацию из рюкзака. Получаю вопрос от Вкладчика: «Ты можешь ползти сам?» Спросил разрешение оставить автомат, он говорит — да ты заколебал, выползай давай оттуда. Я скинул бронежилет, оставил автомат и Шмакуса за старшего. Сколько-то полз на руках, левую отморозил. Декабрь же, холодно. 

Меня догнал Шмакус, рацию вытащил. Откуда ни возьмись появился Лялик, они вдвоем меня под руки довели до позиции, где уже ждала группа эвакуации другого взвода. Эвакуация была фантастическая. Пять километров ни разу не остановились. Уже донесли до какой-то легковой машины без задних сидений, вместо них матрасы. Положили туда лицом вниз. В этот момент я понял, что выживу. Очнулся уже в госпитале весь в бинтах. 

Все думали, что я умер. Когда положили в машину, я потерял сознание. Меня эвакуировал не наш взвод, а соседний. Там передали информацию, что я 200. Записали в суматохе боя и все, перешло по рации. Во всех документах я числился 200. Меня помянули и забыли. Просыпаюсь в госпитале, у меня, кроме жетона и часов, ничего нет. 

Потом случайно меня обнаружил Линкольн. Он сейчас погиб уже, второй раз поехал. Встретил меня в госпитале, выпученным глазами смотрит. Заорал на весь госпиталь — ты же 200! Тебя записали, я сам видел! Все охренели, конечно. Три героя моей книги — Вкладчик, Анапик и Дуник — узнали, что я живой, и приехали ко мне в Анапу навестить. Спорили пьяные, сколько раз меня записывали в 200. Сошлись все-таки на трех разах. 

Два наградных креста Вагнера — для погибшего и для живого 

Слава богу, родственникам не сообщили, что я 200. Даже в наградной написали, что я погиб, уже сделали крест. Я не видел второго в Вагнере случая, чтобы у кого-то было два алых креста. Эта награда идет за ранения. Выдается одна, с номером жетона. Если у человека два ранения, то на ней римская цифра два. И одно — цифра один. У меня по воле случая два таких. 

Когда я пришел в наградной отдел в Анапе после госпиталя за крестом, я числился в компьютере как погибший. Поэтому первый крест с единицей изготовили передать моим родственникам вместе с моими наградами. Но так как я оказался жив, мне специально изготовили второй крест за второе ранение. «А первый сдать?» — «Куда сдать, он твой с твоим номером. Оставь себе». 

Марш справедливости в анапском санатории

В день Марша справедливости (мы его предпочитаем так называть) включаю телевизор с утра — «Вагнер» захватил Ростов, движется на Москву. «Ахмат» вышел на подавление «Вагнера» и не дошел. А мне сказали ехать в Ростов, через Казань в Анапу на вторую операцию. Собираю рюкзак и поехал в Анапу через мятежный Ростов. Приехал. «Откуда вы взялись?» — «Вот, операция, надо». — «Вы что, новости не смотрите?» — «Смотрю». — «Ну ладно, иди расселяйся». 

В Анапе было 10 отелей, три тысячи человек примерно, вооруженных, в основном, костылями. Раненые, в пижамах все ходили. Так и получилось — ни льгот, ни ветеранских, ни удостоверений, ни почета. До этого говорили, что мы примерно на год здесь, все выкуплено, можем спокойно приходить в себя и отлеживаться. Хорошо же в Анапе, на первой береговой линии, кормят нормально. Выходить не отпускали, конечно, но, по крайней мере, не в Луганске, где боялся, что того гляди HIMARS прилетит. Все при деньгах, телефонов напокупали. 

Начали сразу почему-то понимать, что нас разгонят недолеченными и ничего не получим от государства. Настроение у всех немножко испортилось. Но все готовы были обороняться, если что, — ходили разговоры, что костылями будем отбиваться. Думали, штурмовать нас придут. Но никто даже слова не сказал. Все молча сидели, телевизор смотрели, чай пили да курили, тему не поднимали. Одно дело — пацаны здоровые, а другое дело — все раненые, безногие и безрукие. Куда деваться-то нам? 

Месяц прошел, мне успели сделать операцию в начале июля. А числа 25-26-го нам заранее объявили тетки в столовой — вас еще три дня кормят, и потом все. Хлеб пропал в последние дни. Скидывались, давали теткам, и они хлеб покупали. Потом уже сказали — сегодня последний обед. Тяжелораненых отправляли бортами на Москву, передавали Министерству обороны. А нам сказали: кто может — разбредайтесь по домам. 

Меня друг встретил, возвращался откуда-то из Луганска и заехал за мной. Мы на дня три на море вышли, нас-то никуда не выпускали, чтобы мы людей не пугали хромыми ногами. Потом вместе стартанули домой. Какое-то время ждали каких-то звонков, что будет дальше. Потом телефоны отключились, и сама собой закончилась эта история. 

Сейчас грустновато от всего этого. Те месяцы вспоминаются с какой-то теплотой, несмотря на то что оставил там частицу своей жизни и здоровья. Вы спросите, если вернуть все обратно, сел бы в тот самолет, я скажу однозначно — да. Ни секунды бы не сомневался. 

«Не записывал себя в калеки»

Рука была как у Кощея Бессмертного, отморожена. За эти годы восстановилась. Чуть немеют два пальца и чуть потоньше, чем правая. Еще взрывом перебило седалищный нерв. Порвало жопу на британский флаг — это про меня. Шрам где-то сантиметров 20. И стопа у меня не поднимается. Если иду, то прихрамываю на правую ногу, бегать не могу. 

Меня раздражало, что я хромаю. Едем мы с друзьями на машине, и вдруг кому-нибудь надо сходить за лимонадом. «Саня, иди ты, тебе надо ногу разрабатывать». Начали меня гонять как молодого. Я благодарен пацанам, что не жалели меня. Сразу велосипед себе купил. Все время на велике гоняю, на нем передвигаться удобно и хорошо летом. Зимой, конечно, поменьше. 

Местный Фонд защитников Отечества предложил отправить меня в паралимпийскую сборную. Идите сами в паралимпийцы! Я выбрал самый дорогой спортивный клуб и записался, полгода с красивыми девушками занимался, хромал ходил. У меня такой подход был — я выздоравливаю, идите лесом. Не записывал себя в калеки и пострадавшие, жил активной жизнью, купаться ездил. По больницам вообще не ходил. 

У меня рана подтекала года два, пошел в госпиталь ветеранов войн. Меня положили на две недели на реабилитацию и диспансеризацию. Удивился, что анализы у меня хорошие такие. Если б не ранения, я бы сейчас спортсменом был, жил активной жизнью как здоровый человек. Сейчас инвалидность получил. Сказали, на фронт тебя не возьмут. 

«Мою книгу ставят рядом с фотографией погибшего пацана»

Я книгу еще в тюрьме писал. Две тетради было исписано по 96 листов. Она была про меня и называлась «Я». По сути — мемуары. Что-то из детства, что-то со службы в армии, из работы в милиции, о своих переживаниях, свои тюремные сны, какие-то выводы. Читал очерки, мне не нравилось, понимал, что это чушь. Каким-то сокамерникам читал, и они начинали свой рассказ: «А вот я…» Я понял — чтобы стать знаменитым писателем, нужно написать такое, чтоб человек не мог сказать тебе «а я…». 

Приехал из госпиталя домой с войны, купил тетрадь 24 листа, написал сверху «Я погиб под Бахмутом», сел на стул и записал все, что накопилось за эти месяцы. Закончил — и мне стало так легко. Не собирался ничего печатать, пусть книга останется со мной. Зачитал ее и сделал аудиофайл, четверым знакомым скинул. Один из них сказал — а напиши книгу. Помог мне в этом мероприятии. Одна учительница посмотрела и сказала: не может быть, чтобы ты 24 листа за ночь написал без единой помарки. Рукописный текст я переложил на художественные слова. И не изменив ни одной буквы, его опубликовал. 

Выпустил первый тираж. Подумал, маленькая книжка, что ее продавать? Подарю ее всем подписчикам на моем Telegram-канале. Кому надо — пишите. И за четыре часа 500 заявок. Второй и третий тиражи смели. Седьмой попросили — закончился. Еще дополнительно сто выпустил всем желающим, кто еще хотел. В результате получилось 3630 экземпляров книги. Я все оплатил. Честно, не считал сколько вышло. Мне хватило тех денег, что я получил в «Вагнере», чтобы потратить их на книгу. 

Человек мне писал в комментарии, почему ему нужна эта книга. Я каждую подписывал, ставил номер, покупал пакеты или конверты. Адрес писал от руки. Полгода круглосуточно адрес-конверты-подпись, соберу ящик в 50 книг, гружу на велосипед и на почту везу. Почта сжалилась надо мной, в очереди не стоял, день-два начальница почты сама отправляла. И я полгода так работал. 

Разослал родственникам погибших, сослуживцам или ребятам, которые на СВО. Многие книги попали в музеи СВО, школьные библиотеки, кадетские классы. Для меня главное было, чтобы они попали матерям участников проекта «К». Как раз этим черноходам, которые, может, не самые хорошие парни, но для мам все равно самые лучшие. 

Его много лет назад в милицию забрали, не вернулся. Прошло три года, ей привезли труп, несколько медалей и какой-то рапорт, что он там что-то защищал. Если она получит хотя бы такую маленькую книжку на тридцать листов, то уже это будет хоть что-то, это мой долг. Получаю фотографии — мою книгу ставят рядом с фотографией погибшего пацана, с такими же медалями, как на обложке. Думаю, что мой личный проект удался и я отдал дань этим погибшим ребятам, чей бунт подавлял или чей чай пил. 

Про боевые действия я подробно написал в книге «59 дней штурмовика». Описал все свои дни с момента прибытия на фронт и до «гибели» главного героя. Это книга-эмоция для меня. Вспомнил 100 позывных людей из нашего взвода. Узнал их статус — из них 25 человек погибли, раненых 70. «59 дней» больше в юмористическом тоне, чтобы не нагнетать. Это и как учебное пособие. Получал отзывы от ребят с фронта — они печатают на листах, сшивают, она у них ходит по рукам. Некоторые лайфхаки мои используют. 

«Не хочу судиться с государством, за которое я воевал»

На «гражданке» — как будто никуда не уезжал. Формы нет, в пиджаке прихожу в театр с медалями — женщины млеют, мужчины стыдливо отворачивают глаза в сторону. Общество принимает абсолютно. Нет такого, что кашник или не кашник. Я ветеран СВО, почет и уважение со всех сторон.

На личном фронте у меня все великолепно, дальше распространяться не буду. Я занимался книгой, и все это время это была моя работа. Сейчас в Росприроднадзор устроился. Всегда меня тянуло в сторону охраны окружающей среды. Считаю, что это сейчас очень важно. 

Много проблем с системой госучреждений, которые занимаются ветеранами. Там никто не хочет платить. Мне чудом удалось удостоверение ветерана боевых действий получить. Но это редкая история — у 70% его нет. А без удостоверения делать нечего — ни пенсий нет, ни льгот, ни бесплатного госпиталя для ветеранов. Про всех узнаю — все в судах, прокуратурах, бумажки по кругу ходят. Как только слышат «Вагнер» — то все. 

Конечно, должны заплатить за ранение миллионы миллионов, а дали четыре тысячи в месяц, и то скажи спасибо. Еще за инвалидность 6500 должны дать. Приносил справку ветерана боевых действий и удостоверение. «Мы знаем, что ты вагнеровец, даем тебе инвалидность по общему заболеванию». — «Так у меня шесть осколков в спине, как вы мне по общему заболеванию даете?» — «Обращайся в суд». 

Не хочу судиться с государством, за которое я воевал. Как-то мне непонятно и стремно от этого становится. Верю, что справедливость восторжествует, разберутся и все что положено ветеранам выплатят. 

Разочарование в патриотическом воспитании

Канал читают, сотни и тысячи благодарных откликов. Другие участники кружки присылают, книги и подарки. Став писателем, погрузился в такой мир. 

Участвовал в первом призыве «Времени героев». Прошел регистрацию, обучение и даже занесен в один из итоговых списков. Обещали, что будут нас, ветеранов, куда-то приобщать, приглашать. И что-то тишина. Я даже начал немножко свое недовольство выражать. Дошло дело до должностей, распределений — начали какой-то региональный этап, какие-то тетки будут из нас выбирать. Вы с ума, что ли, посходили? Мы уже готовые, все фронтовики, с высшим образованием. Никого у нас никуда не пристроили. «Время героев» пока не работает, не вижу. Может, сдвинется все с мертвой точки. 

Приглашают в жюри на конкурсы патриотические, на уроки мужества. Везде полная аудитория, ребятишки в глаза заглядывают. Сразу рассказываю как было, всеми своими жизненными историями горжусь. «Я с изъянами, я уязвимый». Дети не понимают, проектант или не проектант? Обычно задают вопрос: «А вы убивали людей?» — «Нет, не убивал». Я точно знаю, что лично я никого не убил. Может быть, какие-то действия привели к потерям противника, но я точно знаю, что не убивал. 

Как только я приехал домой, меня сразу позвала местная военно-патриотическая тусовка. Устроили слет юнармейцев, сидит полный зал: ребята с педагогами, все в форме. Обычно же какой формат? Поговорили, сфотографировались, конфетки подарили и разошлись. Я рассказал свою историю, ответил, страшно ли на войне, а потом решил задать им встречный вопрос: «Кто из вас хотел бы пойти в разведку?» Из 150 человек четыре руки — два мальчика и две девочки. 

Я думал, закончу речь, увижу пламенные глаза, поднятые руки, скажу: молодцы ребята, достойная смена, нам, ветеранам, не стыдно. Наглые пятнадцатилетние подростки открытым текстом говорят: «А че мы должны воевать-то? В кабинеты пойдем в МЧС или куда там, бумажки перекладывать». Я говорю этим организаторам: вы кого тут готовите? Кто Родину будет защищать? Опять пацаны во дворах, которых потом посадят, и из них будут набирать? 

146 ребят дизлайк от меня получают вместе со всеми руководителями, которые их подготовили. Провалили военно-патриотическое воспитание. Организаторы мне: «Да ладно, Саня, что ты начинаешь? Давай выпьем!» — «Да я не пью, ребята». — «Давай будем прощаться». Сидят на государственных деньгах, а результата нет. Поэтому меня и не любят, все время рублю правду-матку. Больше меня не звали на мероприятия этого военно-патриотического блока. 

Звонят напрямую из школ, техникумов, ПТУ. Собирают обыкновенных ребят, у них руки побольше поднимают. На Урал съездил, там другие дети. Другая порода, что ли, как камни. Там много рук поднимают.

Сына встретил, он первое сразу сказал: «Я буду военным!». В шесть лет сказал. Я обрадовался, но не показал виду. Серьезно спрашиваю: «А каким военным?» — «Спецназовцем». Кровь моя — если сказал, то все, будет спецназовцем. А все остальное неважно, что там как и кто кого любит или не любит. Если сын сказал спецназ, то я спокоен за будущее своей страны.

 О перспективах вернуться на службу

У меня на руках помилование президента, юридически все судимости сняты и никаких вопросов нет. Все приговоры аннулируются помилованием. Но в полицию — сразу нет. А в армии сказали, что с инвалидностью медкомиссию не пройду. Но хотя по чесноку я был бы неплохим инструктором. Многие знания передал бы ребятам, которые на фронт пойдут. Может, кому-то это жизнь спасло бы или помогло для России кусок земли отвоевать. Но пока работаю на информационном фронте. Каждая книжка — это тоже снаряд в сторону противника. 

]]>