«Камасутра через замочную скважину» В СССР обсуждали секс, измены и сплетни. Как люди смеялись над самыми запретными темами?

Всем известна легендарная фраза о том, что «секса в Советском Союзе нет». Но секс при этом был, и его активно обсуждали на кухнях, на улицах и даже в прессе. Как обсуждали и другие непростые темы — национальный вопрос, отношения, алкоголизм, измены, аборты и многое другое. Историк Иван Гринько и антрополог Анна Шевцова решили разобраться в отражении самых табуированных тем в советской сатире. В основу их исследования лег объемный архив журнала «Крокодил», ставшего для своего времени своеобразной фабрикой мемов, формирующей стереотипы и паттерны поведения, определяющей взгляды на мир, актуальные и для постсоветского времени. «Лента.ру» с разрешения издательства НЛО публикует отрывок.

«Облико морале» в советской карикатуре

Создание человека нового типа было одной из главных задач советского государства с самых первых дней его существования. Естественно, что в данном процессе много внимания уделялось вопросу формирования новой морали. Соблюдение норм социалистической морали являлось в глазах советской идеологии залогом устойчивой демографии, эффективности на рабочем месте и т.д. Зачастую именно соблюдение/несоблюдение моральных норм становилось маркером отношения человека к советскости.

В 1961 году на XXII съезде КПСС был принят Моральный кодекс строителя коммунизма, куда вошли крайне разнообразные по своей природе требования к морали — от «нетерпимости к национальной и расовой неприязни» до «нравственной чистоты, простоты и скромности в общественной и личной жизни»:

Преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма. Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест. Забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния. Высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям общественных интересов. Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного. Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку друг, товарищ и брат. Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни. Взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей. Непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству. Дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни. Нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов. Братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами» (Моральный кодекс строителя коммунизма).

В силу двойственности советской идеологии аморальное поведение попадало в «серую зону» внимания государственной сатиры. С одной стороны, подобные явления требовалось клеймить всей мощью печатных органов, с другой — даже сатирическое отображение пороков одновременно являлось признанием самого факта их существования. <...>

Женолюбы и мужеловки

В мартовских выпусках «Крокодила» художники традиционно поздравляли «наших прекрасных дам», упоминая и изображая доярок, тружениц полей, шпалоукладчиц, учительниц, матерей-героинь, медсестер, лаборанток и младших научных сотрудниц, которые не только принимали поздравления и неизбежную мимозу, но и накрывали столы до горизонта для празднующей сильной половины человечества.

Волновала карикатуристов-мужчин (а карикатура — это почти сугубо мужская сфера с редчайшими исключениями) и тема так называемых браков по расчету, причем расчетливые невесты и женихи в визуальной сатире «Крокодила» распределены примерно поровну, но все же женщин-хищниц чуть больше.

Диплом о высшем образовании для хорошенькой девушки зачастую становился всего лишь пропуском к замужеству или к синекуре — например секретарской работе в уютном кабинете, пусть и с довеском в виде немолодого шефа

Брак с ученым высокого ранга, чиновником, членом творческого союза в обществе воспринимался как выгодная партия. Правда, здесь возникали коллизии.

Несмотря на откровенные предложения от престарелого академика («Леночка, хотите стать моей вдовой?», 1955, Борис Лео), сладкий миг вдовства никак не наступал.

В карикатуре Михаила Битного 1966 года печальная «Василиса-то Прекрасная позарилась на богатство, вышла замуж за Кащея, а он бессмертный». Подчеркнуто ухоженные, отлично одетые и модно причесанные «охотницы за мужьями» выгодно отличаются от толстых теток в тапках, халатах, бигудях и со скалками для воспитания загулявших мужей. На «Портрете жены» Николая Соколова — одного из троицы Кукрыниксов (1959) — и вовсе изображена двуручная пила. Интересно, как отреагировала на эту публикацию супруга Николая Александровича?

Модные накрашенные хищницы («Удачная охота», Э. Вальтер) заинтересованы в «весомой сберкнижке» (24/1980), номенклатурных благах, жилплощади в столице, служебном автомобиле, возможности «достать» импортную вещь, которые прилагаются к выгодной партии.

Поэтому-то и смотрят они на мужчин через очки-кошелечки (Л. Самойлов, 1964), и обвиваются вокруг номенклатурного мужа «норкой супружеской» (Б. Ефимов, серия «Крокодильская зоология»).

Иногда, впрочем, они просто хотят «женского счастья», то есть замужества, и через него — повышения социального статуса, которое в демографических послевоенных условиях было своего рода лотереей:

Кстати, коварные разлучницы не обязательно моложе законных «половин»: вспомним, хотя бы колоритную Раису Захаровну в исполнении Людмилы Гурченко из комедии «Любовь и голуби» (1985, реж. В. Меньшов); их оружие — победительная женственность, восхитительная фигура и цепкие коготки, не оставляющие намеченной жертве ни одного шанса. С амуром на поводке, в модной дубленке и сапогах-чулках — как противостоять такой? Впрочем, даже женственность и красота спасают не всегда (М. Битный, 35/1973): «Мой-то кот к какой-то выдре ушел», — недоумевает прелестная кошка. Умеющие хорошо устроиться дамы в образе лисиц даже попадают на обложку (В. Чижиков, 03/1971).

Иллюстрированный адюльтер в «Крокодиле» — явление редкое, как и в принципе изображения пребывания мужчины и женщины в одной постели.

Носатый неверный муж звонит из автомата домой, сочиняя, что «задерживается на месткоме», рядом потупила глазки стройная хорошенькая сотрудница (Л. Софейртис). Фельетон Никиты Богословского (05/1977) «О морали, семье и браке» повествует о приключениях незадачливого лектора по вопросам брака и семьи, который неосторожно повез в командировку свою знакомую, «некую Люсю» (или Нюсю?) и поселил ее в своем номере, воспользовавшись при прописке в гостинице паспортом своей законной супруги-домохозяйки.

Читателям, родившимся уже после распада СССР, нужно напомнить, что в советских гостиницах «не полагалось прописывать в одном номере двух разнополых лиц, не состоявших в родственных отношениях».

Далее история о пропавшем паспорте вскрывается, разъяренная супруга звонит в гостиницу, узнает о «личной жене», достает билет в бесплацкартный вагон и налегке едет карать. Занавес. В иллюстрации дородная немолодая Алла Митрофановна противопоставлена очаровательной и коварной брюнетке Люсе, целомудренно укутанной одеялом до подбородка.

Ловля папочек

В отличие от меркантильных хищниц, в карикатурах «Крокодила» мужчины более бескорыстны в своем стремлении завоевывать женские сердца. Их больше интересует количество жертв, чем их «качество», то есть материальные блага, прилагающиеся к невесте. Может быть, так происходит из-за чувства мужской солидарности художников? Это «Рентгеновский снимок покорителя женских сердец» (М. Битный, 20/1955); диалог молодых людей в карикатуре Б. Лео («—Кому ты вчера на бульваре объяснялся в любви?—В котором часу?», 31/1956); «восьмая Марта» Е. Шукаева; мучения ловеласа в адском котле («Ах, почему я не был однолюбом!» Б. Старчикова, 31/1980).

Впрочем, есть и исключения. Например, скоропалительный брак стиляги завершается скоропалительным разводом «из-за недопонимания» («Я думал, она будет работать. А она думала, что я!», Е. Шукаев, ), жених представляет свою упитанную невесту недоумевающим родителям уже по приезде из загса («Все в порядке — заведует складом!» (Г. Вальк, 09/1977).

Мастер политической карикатуры, заслуженный крокодилец Борис Ефимов на тему «аморалки» почти не упражнялся. Этому были личные причины: как он пишет в книге «Десять десятилетий», долгие годы у самого художника одновременно было две семьи.

Над моральным обликом «коллег по цеху» открыто иронизировал в своих работах В. Чижиков.

В 1960-е разводы перестали быть событием, «новый муж» в телефонном разговоре длинноногой красотки перечисляется наряду с новым сервизом и новой шляпкой (Е. Шукаев, 20/1963), а в 1977 году тема разводов и вовсе попала на обложку в карикатуре Б. Савкова, где бывший муж в компании друзей с цветами и возлияниями отмечает окончание супружеской жизни («У нас в последнее время разводы проходят торжественнее и интереснее!»).

Активно в 1970-1980-е гг. редакторы и художники журнала эксплуатировали тему ухода от алиментов. Исполнительный лист превращается в гигантский сачок в руках милиционера («Ловля папочек», В. Жаринов); скрывающихся от уплаты алиментов изображают в виде снежного человека (Е. Щеглов) и даже сравнивают с обезьяной (С. Спасский). Значительно реже визуализировались те, кто не выплачивал алименты престарелым матерям.

Камасутра через замочную скважину

В отсутствии других развлечений личная жизнь соседей в коммуналке интересовала многих. С конца 1950-х гг. одним из ключевых мемплексов «Крокодила» стала замочная скважина, которая ассоциировалась с подглядыванием, сплетней, и анонимками. Вышедший в 1972 году альбом «Враги и друзья в зеркале "Крокодила"» (1922 — 1972)» в ознаменование полувекового юбилея издания поместил сплетников в число мишеней, куда красная сатирическая рептилия целится из лука, рядом с бракоделами, хапугами, расточителями, взяточниками, бюрократами, алкоголиками и очковтирателями («Продолжаю вести огонь», Ю. Федоров, 1960).

Интересно, что сплетница — единственный женский образ в этом цирке уродцев.

Сплетницы представали то старушечьим синклитом, заседающим перед подъездом, то отталкивающего вида женщинами, обсуждающими и осуждающими молодежь, то соседками, сующими свои длинные крючковатые носы в дела других

Генрих Вальк изобразил предусмотрительного ухажера, провожающего свою девушку и принесшего бабкам у подъезда автобиографию и анкету. В карикатуре В. Шкарбана 1968 года мама увещевает сына-шалуна, целящегося из игрушечного лука в замочную скважину: «Перестань, попадешь тете Нюре в глаз!»

Именно замочную скважину напоминает безграмотный донос на соседа:

Но склочниками бывают и мужчины: один из них счастлив при виде разведенного моста: «Хе-хе, мостик-то разводится со своей половиной, учтем!» («Радость склочника», Лев Самойлов), другой, в карикатуре «Доброжелатель» 1959 г. прославленных Кукрыниксов,—омерзительный, лысеющий, сизый мужчина, капающий чернильной слюной на черновики анонимок.

Его перо с раздвоенным жалом уже произвело на свет очередной анонимный пасквиль с характерной риторикой тех лет:

Здесь и указание на дворянское происхождение жертвы, и на круг его знакомств, и на моральный облик. Мотив замочной скважины указывает и на то, что вплоть до середины 1980-х значительной части читателей был хорошо знаком «коммунальный очаг», как говорилось в фильме «Покровские ворота», где вынуждены были сосуществовать очень разные люди. Жгучий интерес к личной жизни соседей у некоторых людей был обусловлен еще и тем, что, «подсуетившись», можно было добиться перераспределения скудных жилых фондов в свою пользу. Другие же следили за соседями из любви к искусству. Изящно этот мотив был обыгран в фильме «Стиляги», где соседка наблюдает целую галерею картинок из Камасутры через замочную скважину в двери молодоженов.

«Случайная связь промелькнет, как зарница...»

«Крокодил» крайне редко печатал плакаты, посвященные профилактике венерических заболеваний. Плакат с поникшим тюльпаном с накрашенными ресницами, адресованный дамам («Случайная связь промелькнет, как зарница, а после, быть может, болезнь и больница», ав- тор — А. Браз), — скорее исключение из правила, причем позднее — 1986 года. Заболевания, передающиеся половым путем, эвфемически именовались «болезнью», и в целом ясно, что ответственность в этой ситуации лежит в первую очередь на женщине. «Неразборчивая в связях» дама, разносящая инфекции, стала известным в культуре США образом, который активно использовался во время «войны с сифилисом» в 1940-1950-х годах (болезнь считалась разрушительницей порядочной мужественности и семейной гармонии).

Женщины вне рамок социально предписанной женственности были мишенями, их следовало винить и стыдить

Как отмечает Элинор Клегхорн, в послевоенных США «беспокойство, связанное с заражением военных венерическими заболеваниями, привело к громким пропагандистским кампаниям, призывающим солдат держаться подальше от «женщин легкого поведения», «доступных дам» и «уличных проституток»).

Поскольку для подведомственного издания «Правды» было немыслимым признать существование этой категории гражданок вплоть до второй половины 1980-х гг., в журнале не было и быть не могло соответствующей тематики и ее визуализации.

Социальные плакаты куда чаще рассказывали о вреде алкоголя, курения, призывали тушить свет, экономить народное достояние и соблюдать технику безопасности. Редкий агитационный плакат о повышении рождаемости («А я хотела сделать аборт», 1961 г., А. Добров), изображающий счастливую мать со здоровым упитанным младенцем, разумеется, предназначался женским консультациям, а не центральной печати.

В первую очередь социум интересовало не здоровье женщины вообще, а ее здоровье репродуктивное, причем это касалось советских гражданок от Москвы до самых до окраин — отсюда многочисленные плакаты о колхоpных/заводских яслях, фельдшерско-акушерских пунктах, женских консультациях и детских поликлиниках, куда счастливые матери в малицах, тюбетейках и вышиванках несли своих румяных грудничков.

Призывал к повышению рождаемости плакат «Один ребенок — хорошо, два — лучше» ( 1968 г., В. Степанов) — один из многих подобных, восходящих к идее А. Макаренко о том, что «однодетная семья не имеет признаков коллектива, она слишком мала для этого».

Тема абортов в «Крокодиле» и вовсе стыдливо табуировалась: журнал не торопился брать на себя ни просветительские, ни морализаторские функции. При этом после постановления от 5 августа 1954 года с учетом статистики детской и материнской смертности женщин прекратили преследовать за аборты — и через десятилетие количество искусственных прерываний беременности превысило отметку в 6 млн в год; и еще долгие десятилетия аборт оставался для большинства единственным средством контрацепции. Очевидно, что нет в «Крокодиле» и визуальных образов социального сиротства, детей на попечении государства.