Семь месяцев надежды

Освобождение города, пережившего семь долгих месяцев украинской оккупации, позволило вырвать из тисков войны сотни измученных людей. Их истории – летопись боли и надежды, воспоминания о том, как в одночасье оживлённый город превратился в поле ожесточённых боёв и стал синонимом выживания в нечеловеческих условиях. Укрываясь в подвалах разрушенных домов, суджанцы делили между собой последний кусок хлеба, мечтая лишь об одном – увидеть мирное небо. И для многих мечта сбылась – 2 марта началась уникальная в военной истории операция «Поток». Российские бойцы пробрались по газовой трубе в тыл врага и выбили украинские подразделения из Суджанского района. А дальше началась масштабная эвакуация мирных жителей в пункты временного размещения. Дети, чьи глаза навсегда запечатлели ужасы войны, вновь стали улыбаться. Взрослые делились историями, находя утешение и поддержку в общем горе. Но были и те, кто не пережил вторжения. Говорить об ужасах, которые пришлось испытать за время оккупации, суджанцам тяжело – война оставила глубокие шрамы в душах людей. В каждой семье – своё горе, своя потеря, своя трагедия. Разрушенные дома, погибшие близкие, украденное детство – это лишь малая часть того, что пережили горожане. Мы поговорили с некоторыми из них. Мирным небом стал потолок Наталье Алёшиной 64 года. В пункт временного размещения она попала в марте – вывезли из Суджи российские военные. В разрушенном городе осталась часть жизни, воспоминания, дом. Но самое главное – семья уцелела. Вместе с сыном и супругом Наталья провела в оккупации семь долгих месяцев. И хоть самое страшное позади, говорить о кошмарах, через которые довелось пройти, женщина может с трудом. Глаза наполняются слезами, когда она вспоминает первые дни вторжения – взрывы, грохот, страх за близких. – Ночью центр Суджи начали бомбить. Тогда многие люди, у которых был транспорт, покинули город. Мы не спешили уезжать. Первое время теплилась надежда, что это ненадолго – три дня постреляют, и кошмар закончится. Но он не закончился ни через три дня, ни через неделю, ни через месяц, – вспоминает Наталья. С каждым днём становилось только хуже. Ежедневные прилёты сделали страх постоянным спутником жизни суджанцев. Что будет завтра? Доживём ли до утра? Эти вопросы терзали каждую минуту. Мирные граждане оказались буквально в эпицентре военных действий. Ещё вчера люди строили планы, занимались повседневными делами, мечтали о будущем. А теперь вынуждены были укрываться в подвалах. Хотелось лишь одного – выбраться. Но через несколько дней город уже находился под полным контролем украинской армии. Пути выезда из Суджи оказались отрезаны. Мосты разрушены. Теперь опасались не только прилётов, но и непрошеных гостей. – В городе не осталось ни одной квартиры, где бы не был сорван замок или не сломана дверь, – говорит женщина. – Укронацисты залезали прямо в окна, грабили, ходили по квартирам с автоматами, забирали ценные вещи. Вскоре некогда оживлённые улицы превратились в руины. Дома, магазины, школы едва ли теперь можно узнать под грудой обломков. В воздухе висел едкий запах гари и пороха. Тишину нарушали лишь взрывы и стрельба, разносящиеся эхом по опустевшему городу. – Мы жили недалеко от вокзала. Сейчас уже и вокзала нет. Всё сровнялось с землёй, – вспоминает наша собеседница. Связь отсутствовала. На улице опасно, и не всегда можно было понять, в каких домах ещё остались люди. Коммуникации разрушены: ни газа, ни воды, ни электричества. С соседями встречались только у колодца – единственного места в городе, где можно было набрать воды. Люди приходили молча, таща за собой пустые вёдра и канистры. Обменивались короткими фразами, в основном о том, где видели оккупантов или слышали взрывы. Долго на улице лучше не задерживаться – в небе постоянно летали дроны. Условия существования тем временем становились всё более невыносимыми. Первый месяц ещё работали магазины, но и их разграбили, остались пустые полки. И те вскоре сломали. Отопления не было. А время близится к зиме. – До января я ещё жила в своей квартире. Но на тот момент она уже частично пострадала: стена рухнула, стёкла выбиты, рамы повыскакивали. А потом квартиру и вовсе разбомбили. Успела взять с собой только документы, об остальных вещах некогда было думать, – говорит Наталья. – Сначала с семьёй перебрались в пустой дом, откуда уже уехали люди. Но, когда в очередной раз начались прилёты, кухня, где я находилась, «посыпалась» от взрывной волны. Тогда мы быстро собрались и переселились в подвал. В подвалах многоэтажных домов жили группами по 20 человек. Обустраивали там жильё: приносили одеяла, подушки, покрывала, чтобы застелить пол, отыскивали в заброшенных квартирах уцелевшие кровати. Мужчины таскали дрова, готовили на открытом воздухе, на мангале. По городу искали времянки, чтобы протопить помещение. – Самое важное в таком жилище – не потерять свечку или фонарик, – рассказывает женщина. – Днём старались выйти на улицу, чтобы приготовить, погреться у огня. От города почти ничего не осталось. Риски усиливались, царила атмосфера отчаяния. Мы не жили, а выживали. Люди старались объединяться. Узнавали, кто в каком подвале живёт, хотели перебраться в более безопасное место. Подвал стал и домом, и тюрьмой. Дни сливались в однообразную череду ожидания и страха. Бежать не пытались. Слишком велик риск быть пойманными. – А как? Если даже на улицу выйти страшно. Опасались прилётов, бомбёжки, очень боялись встреч с ВСУ, но об этом вам лучше расскажет Станислав… – Наталья указывает на мужчину лет пятидесяти. «Меня связали и кинули в овраг» У нового собеседника осунувшееся лицо, прорезанное морщинами. Его взгляд, потухший, но когда-то наверняка живой и яркий, блуждает по залу, не задерживаясь ни на чём. В позе чувствуется усталость, не только физическая, но и душевная. Как и другие, Станислав Чесноков прибыл в пункт временного размещения беженцев 12 марта, когда состоялась масштабная эвакуация горожан из Суджи. В мирное время Станислав работал охранником. Вёл тихую размеренную жизнь: семья, дом, огород. Конечно, знал, что недалеко идут боевые действия, но никогда не думал, что враг в прямом смысле окажется у него на пороге. – Когда только началось вторжение, вместе с украинцами в Суджу зашли наёмники, – говорит Станислав. – Я как раз был дома, на втором этаже, наблюдал из окна за котами. И вдруг вижу – американский бронетранспортёр. Остановился недалеко от моего дома, из боевой машины выскочили люди в камуфляже, с оружием. Начали забегать в каждый двор, с ноги выламывать двери. Очередь дошла и до меня. Оказалось, военные искали сотрудников ФСБ и полиции. К ним нацисты питали особую ненависть. Семьи Станислава дома в тот момент не было. После ночной бомбёжки жена и сын попытались покинуть город, но не вышло – мирных коридоров не осталось. – В тот же день мы с другом Александром ушли на окраину города искать пути выхода из Суджи, – вспоминает мужчина. – Там уже стояло огромное количество военной техники. Отсиделись в лесополосе, пока вся техника не проехала. Затаились как мыши. Смотрю – одна машина, другая, третья. Стали ждать. Ушли только около полуночи, когда всё утихомирилось. Наутро Станислав вновь встретился с Александром. Вместе решили: «Больше пока высовываться не будем, а то прибьют». Так тянулись дни. По городу колоннами передвигалась военная техника. Лязг танковых гусениц, скрежет металла, чужая речь – всё это давило на психику, заставляло сжиматься внутри. Оккупанты терроризировали население: держали в страхе, убивали, грабили. – Машины угоняли. Брали всё подряд: телевизоры тянули, стиралки, даже лес, – говорит Станислав. – У меня машину утащили. Прям автогеном двери в гараже вырезали. В первую очередь забирали золото, шкатулки с драгоценностями. Тряпьё искали, прям рылись. Они просто народ русский ненавидят. В каждой квартире, где есть фотография солдата, пограничника, полицейского, нож воткнут в стену и написано: «мразь». Любое помещение или строение «украшено» их автографами: «Украiна – це ми!» Ожидание было невыносимым. Бездействие, как ржавчина, разъедало душу. Станислав чувствовал, что необходимо что-то предпринять, как-то сопротивляться. Он не мог просто сидеть сложа руки и наблюдать, как рушится город, страдает семья. Однажды вечером, когда улицы погрузились в тишину, Станислав вновь предложил Александру отправиться в разведку и попытаться найти возможность выбраться из Суджи. – Перебежками передвигались по лесополосе, когда хохлы нас хапнули. Связали руки-ноги скотчем и кинули в овраг, – рассказывает наш собеседник. – Сказали: «Сейчас выясним, если вы солдаты, тут вас и расстреляем. Если мирные – выгоним обратно в Суджу». А один поляк меня прикладом по голове огрел. Просидели там с 5 утра до часу дня. Потом приехал их командир, потрусил наши сумки, забрал сигареты, фонарики. У меня были кое-какие серебряные изделия – тоже прикарманил и выгнал нас. Бежали прочь через лес. По дороге трупы лежат, коровы убитые, разбитые машины. Больше друзья в разведку не ходили. Хоронили соседей в огородах Мечты о выезде из Суджи пришлось оставить. Выживать в оккупированном городе становилось всё сложнее. Продукты питания стремительно заканчивались, приходилось искать еду в заброшенных домах, разбитых квартирах. Перебираясь из одного места в другое, ВСУ порой оставляли после себя припасы. – Искали макароны, крупы, тушёнку. В погребах можно было найти консервацию. Поначалу, конечно, стыдились брать чужое. Но выживать как-то надо. А зимой совсем стало худо. Пилили дрова, чтоб печку протопить, развести костёр, – рассказывает Наталья Алёшина. Готовили еду в печи или на открытом огне. Изредка удавалось отыскать газовые баллоны. Воду оккупанты разрешали брать только в одном колодце. Но до него надо было ещё добраться. Люди гибли в своих домах. Одни от ранений, голода и переохлаждения, другие – от рук оккупантов. – Недалеко, в селе Бондарёвка, мужик работал в экополе, мусор грузил. Я хорошо его знал. В начале вторжения оккупанты его расстреляли и кинули собакам. Вот так они поступали, – рассказывает Станислав. Многие сдавались, теряли веру, угасали на глазах. Лекарств не было. Аптеки разграблены, разбиты. – Поначалу ещё находили остатки медикаментов, а потом – всё, ничего не стало, – Станислав вдруг замолкает, глядя вдаль. Мужчина сглатывает ком в горле и продолжает. – Двоюродного брата похоронил и друга, с которых ходил в разведку. Он приболел. Я приходил к Александру каждый день. Один раз пришёл, а он уже лежит мёртвый на тротуарной плитке. Ну я ребят созвал, и мы похоронили его прямо в огороде. Каждый день был борьбой за выживание. Люди поддерживали друг друга. Мирные жители делились продуктами, вещами первой необходимости, помогали пожилым. Эта невидимая сеть солидарности пронизывала город, напоминая оккупантам, что их власть не безгранична, что дух народа сломить невозможно. Освобождение Встречи с ВСУ были нередки. Часто украинских солдат заставали прямо у себя дома за мародёрством, в гаражах или просто на улице. Разговор с военными не заводили – страшно. Время от времени оккупанты сами обращались к жителям Суджи с мелкими просьбами: починить машину, показать, где находится склад. Отказывать нельзя – могут избить или и вовсе отправить на тот свет. – Помню, встретил двоих. Шли по дороге. А я ехал на велосипеде. Как обычно, искал что-то поесть. Военные меня остановили и говорят: «Сфотографируй нас на фоне «Пятёрочки» разбитой». Я сфотографировал, мне пачку сигарет дали за это, и разошлись как в море корабли. Много общаться нельзя было с ними, – рассказывает Станислав. Но к весне ситуация начала меняться. Враг уже не разгуливал вальяжно по городу, напротив, почти не высовывался из укрытия. Казалось, украинских солдат в округе стало меньше. Жители Суджи продолжали прятаться в подвалах. – Выходя на улицу, обнаруживали воронки от взрывов. И, когда в очередной раз наступило утро, мне уже не хотелось вставать и идти наверх. Лежу и вдруг слышу мужской голос: «Бабуля, вставайте, эвакуация!», – вспоминает Наталья. – Подумала: ой, опять шутки. А потом вышла, смотрю – стоят российские военные с красными повязками рядом с домом и говорят: «В 12 часов сборы на эвакуацию». Мы всё побросали, и нас вывезли из Суджи. Эвакуация была организована быстро и чётко. Людей вывозили сначала на военных машинах, затем на автобусах. Наталья с благодарностью вспоминает российских солдат, которые помогли ей и тысячам других беженцев выбраться из этого ада. Семь месяцев оккупации стали большим потрясением и самым страшным кошмаром в жизни женщины. Станислав утром 12 марта находился дома, вёл ремонтные работы, пытался восстановить крышу, латал стены и окна. Его жилище – одно из немногих уцелело в частном секторе. Соседние – полностью разрушены. – Я как раз из подвала вылез и пошёл на второй этаж. Гляжу в окно, во дворе военные ходят. Думал, опять фашисты. А потом присмотрелся – красные повязки на рукавах. Радость была огромная, вылетел, как пробка, на улицу. Там стояло четверо российских солдат, которые через трубу пробрались в Суджу. Обняли, расцеловали их: «Ох, ребята наши вернулись». Долго ждали. Думал, никогда этого уже не случится. У меня бензин был. Полтора литра. Отдал им, когда началась эвакуация, – рассказывает Станислав. Новая жизнь Эвакуированных жителей Суджи доставили в пункт временного размещения беженцев, где для прибывших подготовили спальные места, организовали трёхразовое питание и медицинскую помощь. Волонтёры и социальные службы помогали людям справиться с пережитым стрессом и адаптироваться к новым условиям. Ежедневно в ПВР выезжали сотрудники паспортного стола, банков, МФЦ, чтобы помочь восстановить утраченные документы. Приходили врачи, медсёстры. И конечно, шли огромные конвои гуманитарной помощи. – Когда только привезли эвакуированных, их увидели ученики 7-го класса, трое мальчишек. Они принесли лимонад, печенье – хотели помочь. Я рассказала ребятам о женщине, которая здесь живёт с кроликом. Подобрала в Судже у зоомагазина бедное животное, всю оккупацию за ним ухаживала. Так дети купили кролику клетку и стали каждый день приносить ему еду: салат, капусту, морковь, – рассказывает Любовь Дурсулова, руководитель пункта временного размещения беженцев, расположенного в одном из районов Курской области. Временный приют стал для многих суджанцев не просто крышей над головой, а островком стабильности и заботы в бушующем море неопределённости. Здесь люди могли перевести дух, получить необходимую поддержку и начать строить планы на будущее, пусть и вдали от родного дома. – Ожидали увидеть более плачевную картину. Думали, люди приедут растерянные, – признаётся Дурсулова. – Но всё же их первой эмоцией по прибытии в ПВР была радость. Ведь они семь месяцев прятались в подвалах, жили в постоянном страхе, фактически побывали на войне – видели смерть, разрушение, жестокость. И наконец смогли выбраться из Суджи. Сейчас в ПВР осталось мало людей. Большинство из них переехали, сняли жильё, кого-то забрали родственники. Любовь Дурсулова вспоминает, как одновременно радостно и печально было наблюдать за встречами беженцев с родными и близкими: – Мне запомнилась одна бабушка, за которой приехали внучки. Спросили, здесь ли она. Уточнила по спискам, оказалось – да, здесь. Девчонки долго искали, осмотрели весь зал, и прошли мимо неё. Бабуля всегда была полной, а за время оккупации так исхудала, осунулась, что внучки её просто не узнали. Потом, конечно, обняли бабушку, расплакались, забрали домой в Старый Оскол. Волнительно наблюдать за такими встречами. Люди постепенно разъезжаются. Впереди ещё много трудностей – надо начинать жизнь заново вдали от родных мест в незнакомых городах и посёлках. Многие потеряли единственный дом, родных, близких. Но, несмотря на боль утрат и трудности адаптации, люди находят силы двигаться вперёд. Александра СМИРНОВА, корреспондент газеты МВО «Красный воин» – специально для «Курской правды».