30 июля 1975 года, ровно 50 лет назад, Политбюро ЦК КПСС приняло решение о сносе в Свердловске дома, в подвале которого расправились с царской семьей. Это была идея шефа КГБ Юрия Андропова, который утверждал, что к особняку Ипатьева проявляют интерес иностранцы. В голосовании не участвовали сразу несколько важных членов Политбюро, в том числе генеральный секретарь Леонид Брежнев. За отмеренный ему век дом Ипатьева успел побыть и белогвардейским штабом, и музеем революции, и общежитием. После принятия решения о сносе особняк простоял еще два года и был разрушен после того, как Свердловскую область возглавил Борис Ельцин. С тех пор его упрекают в стремлении выслужиться перед Андроповым. Сам он уверял, что не мог ослушаться Политбюро, и всегда очень сожалел о содеянном. «Лента.ру» — об уничтожении самого знаменитого дома в СССР. *** Жители Свердловска вздрогнули от сильного грохота: это закрепленная на экскаваторе чугунная клин-баба нанесла первый удар по дому Ипатьева на Вознесенской горке. История 100-летнего особняка, в подвале которого расправились с Николаем II и его семьей, завершалась, как и хотел глава КГБ Юрий Андропов. Вокруг дома возвели высокий забор. Журналистов на место событий не пускали, лишь фотографу Виталию Шитову удалось не только увидеть снос здания собственными глазами, но и сделать несколько кадров, — прежде он работал в фотолаборатории управления культуры, располагавшейся в этом здании, и примелькался охране. «Мной руководило чувство профессионального долга, — рассказывал Шитов. — Я тогда не боялся. Если бы я этого не сделал, то проклинал бы себя». Набравшись смелости, он заехал на территорию вслед за бульдозерами и тракторами. Охранники не обратили внимания на хорошо им знакомый микроавтобус управления, из которого так никто и не вышел. Окна были завешены, и только на несколько секунд чуть-чуть отодвигалась занавеска, из-за которой тихо щелкал затвор фотоаппарата. Шитов терпеливо выжидал момент, когда клин-баба, раскачавшись, вновь пробивала стену дома и делал очередной снимок. В тот день ему очень пригодился опыт работы скрытой камерой.

«Я рисковал всем, — признавал Шитов. — Суровые времена были, когда нельзя было не только фотографии публиковать, связанные с монархизмом, но и даже говорить на эту тему было сложно. Лишь шепотом и с доверенными людьми»

Негативы пролежали на полке 13 лет, и только в разгар гласности, в 1990 году, свердловский фотограф решился опубликовать уникальные фотографии в газете.

Император Николай II, императрица Александра Федоровна и дети, 1914 год

«Один из лучших особняков в городе»

Двухэтажный каменный особняк на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка появился в 1878 году по инициативе управляющего золотодобывающим заводом Ивана Редикорцева, который приобрел и объединил два участка земли. 20 лет спустя дом выкупил золотопромышленник Иван Шаравьев, который, как поговаривали, сколотил состояние на афере со «стреляными приисками»: перед показом участка клиенту он якобы заряжал ружье золотыми крупинками и обстреливал землю. Увидев рассыпанное «золото», покупатель в восторге выкладывал круглую сумму. Полученные в результате махинаций средства Шаравьев тратил на содержание лошадей и игру на ставках на Екатеринбургском ипподроме. Но фартило ему недолго: делец погряз в долгах и был вынужден выставить особняк на продажу.

Николай Ипатьев В 1908 году его приобрел инженер из Москвы Николай Ипатьев, работавший на строительстве железной дороги Екатеринбург — Пермь. «Его двухэтажный дом являлся одним из самых лучших особняков в городе, — свидетельствовал старший брат инженера, знаменитый химик Владимир Ипатьев. — Нижний этаж, в котором нижний край окон приходился почти на уровне земли, был занят под контору для строительных железнодорожных работ, которые брат производил в качестве подрядчика». Инженер Ипатьев занял достойное место в неродном для себя городе. В 1914-м он избрался гласным городской думы, имел репутацию и положение. В 1917 году как человек демократических убеждений поддержал Февральскую революцию, но после прихода к власти большевиков выехал в село Курьинское «для поправки здоровья».

Почему дом Ипатьева выбрали для царской семьи

27 апреля 1918-го советские власти вызвали Ипатьева в Екатеринбург и потребовали освободить особняк в течение 48 часов.

«Дом был угловым, а потому его легко можно было изолировать от других жилых помещений, — вспоминал его брат. — Все эти обстоятельства и послужили основанием, почему он был выбран для царской семьи»

Хозяин дома с супругой предпочли не пререкаться с большевиками и лишь попросили гарантий неприкосновенности своих вещей. Ипатьевы еще не знали, кто именно вселится в их жилище, и очень переживали. Им удалось забрать с собой в Курьинское незначительную часть имущества, все остальное — шкаф с ценными книгами, ковры, посуду, сундуки с одеждой и бельем — Ипатьев запер на ключ. Помещения опечатали советской печатью. «Приблизительно через месяц от меня потребовали ключ от каретника для помещения царских вещей, — рассказывал потом Ипатьев на допросе белогвардейскому следователю. — Я видел сам, что имущество было привезено на 28 подводах. Об условиях жизни государя и его семьи в моем доме я ничего не знаю, так как вскоре уехал из города».

Большевики приговорили Романовых и сопровождавших их лиц перед отступлением — из боязни, что Николая II освободят белые. И быстро исполнили приговор. Вскоре в Курьинское пришла телеграмма: родственница сообщала Ипатьеву, что его дом неожиданно освободился и можно приезжать обратно

Вид на будущий дом Ипатьева (слева) и Харитоновскую усадьбу (справа) на Вознесенской площади в Екатеринбурге, 1890-е годы При белых инженер вновь занял видное положение в Екатеринбурге. Он возглавил санитарно-эпидемиологическую комиссию в городской думе, возобновившей свою работу, зарабатывал строительством, преподавал в институте. Однако в свой дом Ипатьев уже не вернулся. Сначала в особняке квартировал штаб одного из командиров Чехословацкого корпуса Радолы Гайды, а в 1919 году адмирал Александр Колчак распорядился опечатать здание как место тяжкого преступления и провести расследование трагедии. От новых властей Ипатьеву вроде бы поступила солидная компенсация. Чиновник колчаковского правительства Владимир Аничков утверждал, что сразу обратился с заявлением о необходимости объявить дом Ипатьева национальной собственностью и охранять его: «величайший памятник русской революции для одних и святыню — для других». Когда ход Гражданской войны пошел на очередной виток, Ипатьев, не видя своего места в красной России, покинул Екатеринбург вместе с белыми, разделил с армией все тяготы отступления и в конце концов эмигрировал. Инженер долго скитался по миру, пока не осел в Праге, где зарабатывал на хлеб преподаванием.

Часовые охраняют подходы к дому Ипатьева В 1927 году Ипатьев дал интервью чешскому корреспонденту, развеяв мифы о том, что кто-то из царских детей мог спастись. Он был убежден, что вся царская семья и ее свита окончили свои дни в его доме. В 1938-м офицер Русской императорской армии тихо ушел и покоится в крипте Успенского храма на Ольшанском кладбище в Праге. «Один из людей, имя которого, хоть и совершенно случайно, останется навсегда связано с екатеринбургской трагедией», — сообщалось в некрологе, размещенном в одной из эмигрантских газет.

«Мертвый дом»

После окончательного установления на Урале советской власти в бывшем «доме особого назначения» располагались конторы различных областных ведомств. Еще до войны здесь размещались Урало-Сибирский коммунистический университет имени Ленина, Музей революции, антирелигиозный музей и областной совет воинствующих безбожников.

В подвале восстановили стену, у которой закончил свои дни Николай II (подлинную разобрали и увезли с собой белые), — отныне сюда водили экскурсии, причем гидом любил выступать один из «ликвидаторов» Петр Ермаков. Пространство перед особняком переименовали в Площадь народной мести

Стена в подвале дома Ипатьева Место расправы над царской семьей вызывало повышенный интерес с самого начала. В 1928-м здесь, скорее всего, побывал Владимир Маяковский — он приехал в Свердловск и посетил предполагаемое место захоронения останков, после чего написал стихотворение «Император». Годом позже его путь повторил менее известный поэт Рюрик Ивнев. Он отмечал, что «в верхнем этаже Музей революции, в подвале комната сохранена в том виде, как было десять лет назад». В 1946 году в каменный особняк въехала комиссия по истории Октябрьской революции и ВКП(б). В период командования войсками Уральского военного округа в начале 1950-х в подвале дома побывал маршал Георгий Жуков. При встрече с Ермаковым он якобы сказал: «Я палачам руки не пожимаю». Дом этот продолжал манить советских граждан. В сентябре 1967 года место расправы посетил искусствовед Владимир Десятников, один из основателей Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Здание все так же скрывалось за высоким забором.

«Мертвый дом, отметили мы про себя, — записал он в дневнике. — Разглядывать его, рисовать, фотографировать, а тем более заходить во двор, как нас предупреждали, строго запрещено. Чтобы не увидел постовой милиционер и не засветил пленку, я из-под полы сделал пару кадров»

Позднее Десятников назовет Бориса Ельцина «соучастником сноса дома Ипатьева». В 1970-е в усадьбе размещался учебный центр областного управления культуры, здесь даже ставили театральные спектакли. Тема уничтожения царской семьи и сокрытия останков очень волновала министра внутренних дел брежневского периода Николая Щелокова. Посетив Свердловск по рабочим делам в 1975 году, он попросил показать ему дом Ипатьева: «Хочу постоять на том месте, где пали Романовы». Остался там один, долго не покидал подвал, о чем-то думал. Именно Щелоков открыл доступ к архивным документам, имеющим отношение к Николаю II и его семье, для своего консультанта по вопросам культуры Гелия Рябова — в 1979-м он и геолог Александр Авдонин найдут захоронение в Поросенковом логе, которое посчитают царской могилой. Все работы будут проведены под личным контролем министра.

Министр внутренних дел СССР Николай Щелоков, 1972 год Чем был вызван такой интерес Щелокова к делу о расправе над Романовыми, так и осталось загадкой. Если верить членам семьи, то он, проявляя значительный интерес к русской истории и сочувствуя судьбе последнего императора и его детей, считал своим долгом найти царские останки, чтобы они упокоились «по-христиански». Но есть и другая версия — якобы Щелокову не давали покоя мысли о бриллиантах, зашитых в одежде дочерей царя (от них, как гласил известный миф, пули большевиков отскакивали, как от бронежилетов). Куда делись потом эти бриллианты — еще одна тайна дома Ипатьева. Хотя известно, что в начале 1930-х в Кремле случайно обнаружили сейф Якова Свердлова, где помимо прочего оказались замшевые мешочки с драгоценными камнями. Как бы то ни было, повышенный интерес министра Щелокова к дому Ипатьева не мог не насторожить его противника Юрия Андропова. «Действительно, возникает почва для конфликта. Щелоков был более приближенным к [генсеку Леониду] Брежневу, чем Андропов. Он мог сказать Леониду Ильичу что-то в духе: "А давайте сохраним дом"», — говорит «Ленте.ру» историк-архивист Леонид Максименков.

Неразгаданная тайна записки Андропова

В 1974 году дому Ипатьева присвоили статус историко-революционного памятника всесоюзного значения. Однако председатель КГБ все больше опасался того, что объект привлекает паломников. «Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается особняк купца Ипатьева в Свердловске», — говорилось в записке, направленной Андроповым в ЦК КПСС 26 июля 1975 года. В первой же фразе шеф советских чекистов прибегнул к дезинформации: Николай Ипатьев не имел отношения к купеческому сословию, происходил из дворянской семьи и после выхода в отставку с военной службы работал инженером-железнодорожником.

Председатель КГБ Юрий Андропов В документе утверждалось, что «архитектурной и иной ценности особняк не представляет», что также было неправдой. «К нему проявляет интерес лишь незначительная часть горожан и туристов, — утверждал Андропов. — В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом Ипатьева станет объектом их серьезного внимания». Учитывая приведенные выше доводы, здание предлагалось снести. Аргумент шефа КГБ о посещении дома Ипатьева иностранными гражданами тоже видится довольно странным. Свердловск, главный промышленный центр Урала, в годы холодной войны был закрыт для иностранцев: ограничения на въезд правительство сняло лишь 8 декабря 1990 года. Но советские люди с какого-то момента действительно начали совершать «паломничества» на Вознесенскую горку, приезжали из других городов. На взгляд Бориса Ельцина, ими двигало и любопытство, и сострадание, и дань памяти.

1970-е — это всплеск русского национализма, который принимал монархические формы, — говорит историк Максименков. — Молодежь начинала интересоваться русской стариной, по рукам ходили дореволюционные журналы, в том числе с изображением Николая II. Это был период подъема монархических настроений. Думаю, это тоже имело значение

При этом у Андропова, по формулировке эксперта, «была роль идеологического контролера, такого цербера». «Я проверил его инициирующие записки 1974-1975 годов: они касались проникновения в открытую печать секретных сведений, лишения советского гражданства [диссидента Владимира] Максимова, предоставления спецзаказов [скульптору Эрнсту] Неизвестному, — отмечает Максименков. — То есть помимо своих прямых обязанностей он лез в вопросы идеологии. А в этом документе еще и история, и внешняя политика». Эксперт обращает внимание, что в документе не указано, кто конкретно получил записку в Свердловском обкоме. «В конечном варианте записки говорится просто о доме Ипатьева, — добавляет Максименков. — А в оригинале написано: "… в котором была расстреляна царская семья". Почему Андропов решил зачеркнуть [это уточнение] и не заострять внимание Политбюро? Очень интересно и совершенно непонятно. Второй любопытный момент: в конце текста оригинального варианта [записки] четко сказано: "Согласовано со Свердловским обкомом КПСС". Весь вопрос на стадии подготовки инициативы Андропова консультировался и шлифовался с обкомом. Они прекрасно об этом знали и, может быть, стали инициаторами [сноса здания]». Историк считает, что фразу убрали, поскольку Андропов не хотел быть обвиненным во вмешательстве в дела партийных органов: после дела Лаврентия Берии это считалось преступлением. Но это доказывает, что инициатива могла исходить именно от руководства области, и не обязательно от первого секретаря обкома Якова Рябова.

«Ельцин? Вполне, — говорит Максименков. — Он был фактически вторым секретарем обкома. Руководящее лицо. Вопросы реконструкции и строительства в Свердловске — это его прямая обязанность. Ельцин — строитель. Кому как не Борису Николаевичу в 1975 году готовить планы о сносе зданий в историческом центре города?»

30 июля 1975-го состоялось судьбоносное голосование членов Политбюро по предложению Андропова о сносе дома. Судя по всему, оно проходило путем опроса товарищей по телефону. Весьма любопытна копия бланка с итогами голосования: так, главный партийный идеолог Михаил Суслов тогда находился в отпуске, как и председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный и руководитель Москвы Виктор Гришин. Генсек ЦК КПСС Леонид Брежнев и глава МИД Андрей Громыко уехали в Хельсинки на совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. То есть «приговор» выносили без учета мнения главных столпов советской политики. «Брежнев просто физически не мог голосовать по этому вопросу и, вероятно, даже не видел этого документа, — констатирует Максименков. — [Помощник генсека Георгий] Цуканов либо принял за него решение, либо доложил устно. Брежнев вместе с Громыко находился в Хельсинки, где проходило совещание на высшем уровне. Кстати, Леонид Ильич прибыл туда на поезде, чтобы подчеркнуть близость Финляндии к СССР».

Комната императрицы Александры Федоровны и цесаревича Алексея в доме Ипатьева По мнению эксперта, не голосовавшие партийные деятели могли обидеться на Андропова из-за того, что вопрос с домом Ипатьева решили без них. «Особенно Суслов, — продолжает Максименков. — Он не был таким интернационалистом, как его представляли, и симпатизировал русским. А Громыко радел о внешней стороне дела, для него это вообще стало небольшой пощечиной». На Западе тогда искали малейшие трещины в советском руководстве и, если бы выведали подробности голосования, это стало бы настоящей сенсацией, мировые газеты вышли бы с заголовками «В Кремле происходит раскол». Историк Максименков считает странным, что решение принималось в дни подписания Хельсинкских соглашений, которое подавалось в СССР как великий триумф советской дипломатии и лично Брежнева, а не через несколько месяцев. Не исключено, что Андропов специально выгадал удачный для себя момент, когда возможные противники сноса были заняты другими делами. Максименков допускает, что председатель КГБ мог действовать в координации с членом Политбюро и бывшим первым секретарем Свердловского обкома Андреем Кириленко, который в середине 1970-х находился на пике славы, курировал ВПК, фактически был вторым секретарем ЦК и считался главным наследником Брежнева. «Это решение его заинтересовало напрямую, он очень следил за событиями в области, — подчеркивает эксперт. — Андропов знал, что Кириленко воспримет его записку с пониманием. Подавая этот документ [в ЦК КПСС], он играл наверняка». А в сфере интересов Кириленко находился перспективный Ельцин, в продвижении которого он сыграл ключевую роль.

Борис Ельцин выступает перед журналистами

«Это не мы снесли. Это бульдозеры»

Затем вышло постановление ЦК КПСС «О сносе особняка Ипатьева в гор. Свердловске». Исполнение решения поручалось Свердловскому обкому «в порядке плановой реконструкции города». Тем не менее дело растянулось еще на два года. Первый министр печати России Михаил Полторанин уверен: все потому, что «упрямый сибиряк» Рябов как мог противился выполнению решения Политбюро и даже пытался привлечь на свою сторону Брежнева. Вскоре Рябов поднялся до секретаря ЦК КПСС, но постепенно в результате интриг стал терять политический вес.

И тогда улучивший момент Андропов позвонил новому свердловскому хозяину Ельцину: пора разрушать дом Ипатьева

«Тот взял под козырек и выполнил задание без всяких задержек, — утверждает Полторанин. — Решительность Бориса Николаевича понравилась сверхжесткому Андропову, ставшему генсеком. [Андропов] верно приметил в нем авантюрную черту и готовность щелкать каблуками без размышлений». 3 августа 1977-го дом Ипатьева исключили из списка исторических памятников государственного значения решением Совета Министров РСФСР. Занимавшие особняк конторы приготовились к выезду. В сентябре на Вознесенскую горку пригнали спецтехнику. Сначала дом собирались взорвать, но сочли, что разброс обломков получится слишком большим, поэтому использовали чугунную болванку на цепи — клин-бабу. Снос здания занял два дня. С какой целью тянули целых два года — еще одна неразгаданная загадка, ведь, по словам историка Максименкова, решение Политбюро могло быть исполнено в течение 24 часов. «Явно была какая-то пробуксовка, — заключает он. — Почему — мы не знаем. При этом конкретный срок, в течение которого нужно "решить вопрос", [в документе] не указывается. История со сносом дома положительно сказалась на карьере Ельцина. На XXVI съезде КПСС его избрали членом ЦК». В музейно-выставочном центре монастыря Святых царственных страстотерпцев в Ганиной Яме прямым текстом указано, что дом Ипатьева сровняли с землей не просто при Ельцине, а «под его руководством», причем уничтожение здания обставили как необходимость реконструкции всего квартала. По этому же плану снесли все расположенные рядом дома.

Панихида на пустыре, где стоял дом Ипатьева, 19 октября 1990 года В 1981 году Свердловск вновь посетил Щелоков. Разговор с местной знатью в роскошном ресторане долго не клеился. Наконец министр обратился к первому секретарю: «Зачем же вы снесли дом Ипатьева, связанный с судьбой царской семьи?»

«Это не мы снесли, — поморщился Ельцин. — Это — бульдозеры»

Сам он в своей книге «Президентский марафон» уверял, что в середине 1970-х «не хотел лишних скандалов» и никак не мог помешать сносу здания, одобренному Политбюро. По мнению Бориса Николаевича, ослушание закончилось бы отставкой, а новый первый секретарь обкома все равно бы выполнил приказ. «Не подчиниться секретному постановлению Политбюро было невозможно, — утверждал Ельцин. — К дому Ипатьевых подъехала техника, к утру от здания ничего не осталось. Затем это место заасфальтировали. Печальный эпизод эпохи застоя. Я хорошо себе представлял, что рано или поздно всем нам будет стыдно за это варварство». В период президентства Ельцину не раз приходилось оправдываться за это, и, кажется, он искренне жалел о сносе дома. Показательны воспоминания великого режиссера Эльдара Рязанова, в которых он привел свой разговор с главой государства о демонтаже здания.

«У меня уже было достаточно сил и авторитета, чтобы воспрепятствовать решению Политбюро, но я не сделал этого», — сказал ему Ельцин. И добавил: «Никогда себе не прощу»

Опасения Андропова в полной мере подтвердились в годы перестройки. 16 июля 1989 года, в очередную годовщину гибели Романовых, на пустыре, оставшемся от снесенного дома Ипатьева, состоялся первый в СССР открытый молебен и панихида по царской семье. Около 100 человек принесли самодельные хоругви, российский флаг и щит с императорским орлом, возложили цветы и зажгли свечи. Разгонять несанкционированную акцию прибыл ОМОН, задерживали даже несовершеннолетних.

Начало строительства Храма на Крови на месте дома Ипатьева, 14 июня 2000 года В 1990-м на месте дома Ипатьева появился первый постоянный крест. Его сломали, но верующие установили новый крест, металлический. 20 сентября того же года Горсовет принял решение о передаче земельного участка на западном склоне Вознесенской горки Свердловской епархии РПЦ. Сегодня на этом месте возведен Храм-памятник на Крови во имя Всех Святых, в земле Российской просиявших. Как утверждают горожане, решение о его строительстве принималось не без участия Ельцина.