Максим Глазун: "Вероятно, оно и было вероятно…"

Максим, ваше поэтическое творчество, как пишут критики, продолжает традиции "нового скептицизма". С вашей точки зрения, это правда или далёкая от реальности метафора? Если это так, какие традиции этого скептицизма вы продолжаете? Если нет, то продолжателем какого литературного направления вы себя считаете? Или зачинателем нового? Скептицизм у меня — это хорошо забытый старый скептицизм античной природы, хотя симулятивность мира и в то же время его преднастроенность стали популярными в связи с понятиями "матрицы", "мема" и "симулякра". Эти попытки раскрыть мир как заговор мне не чужды, но кажутся тоже вредоносными программами. Для меня скептицизм — это не цель, но метод, а может, даже и обстоятельства. Это стихи, написанные в мире, где никому нельзя до конца доверять, поэтому в них всегда для кого-то что-то не сходится. Оценочные связи между словами или подавлены, или отданы на откуп темпераментности лирического "я" стихотворения или иного текста. Для меня существуют некоторые красные флаги, концепции, которые мне кажутся опаснее других, ближе подбирающиеся к безропотно внимающему им. Это моё сомнение в них, мой ропот. В вашем творчестве находят также аллюзии к басням, народной сказке и одновременно к "старым" попсовым песням? С точки зрения вашей рефлексии над своими стихами, у вас действительно всё это есть? Если да, чего там больше? Народные мотивы и мотивы попсы условно двухтысячных для меня почти одно и то же: это декорации моей инициации, детали детства, казавшегося страшным, вычурным, а временами глуповатым. Это сплющенное время "до" — прошлое, потерянный рай ненащупанной идентичности. Я использую что-то, что уже погрязает в каноне, чтобы вырвать это из удушливой среды согласия, стагнации. Я стараюсь не повторяться, используя повторяющиеся образы, тропы, потому что они не исчерпываются первыми найденными к ним контекстами. Слова, как люди, могут быть разными. На одном из ваших творческих вечеров ведущий отметил, что Максим Глазун немного занимается тем, что "выбивается из толпы" (аллюзия к пушкинским строкам о поэте и толпе). Это так? Если да, то это целенаправленная стратегия, или не нарочно получается? Не люблю толпы. Душно. Шумно. Неразборчиво. Соревнование в громкости голоса или в наличии вооружения. Толпа — это что-то, что контролируют. Или субъект — условный Крысолов. Или объект — пожар в красивом доме. Толпа подразумевает событие и как результат, и как процесс. Отсутствие пространства. Всё внимание ко времени. Я стараюсь времени не замечать — не очень получается. Часто перед глазами — тóлпы. В ваших стихах много иронии и самоиронии. Откуда это берётся? Как рождается? Самоирония — это самосомнение. Ставя всё под вопрос, трудно не поставить под вопрос себя. Трудно не поставить под вопрос написанное, поэтому одни строчки становятся комментариями к другим, вышестоящим, проявлениями рефлексии. Стихотворение, как ураган закручиваясь, невольно вбирает в себя пыль пафоса по ходу, и масштабы её растут соразмерно, ирония позволяет выносить этот сор из стихотворения, даёт урагану выдохнуть. Как у вас рождаются реминисценции и нелитературные аллюзии, которые потом становятся стихотворными строками? Это заготовки, которые вы инкорпорируете в свою поэзию, или экспромт в момент рождения стиха? Слова притягивают слова, разные слова обладают разным потенциалом валентности, какие-то словосочетания просто напрашиваются, но я нарушаю инерцию. Цитаты нужны для узнавания, резкие смены узнавания удивлением создают американские горки. Но цитаты с нецитатами нельзя просто перемежать как вопрос с ответом, иногда одна цитата обращается на другую, иногда цитат нет. Поэт работает с устоявшимися речевыми конструкциями, в случае с цитатами конструкции частные, разница — как между неологизмами и окказионализмами. Я стираю эту разницу для себя и беру за аксиому возможность всё счесть цитатами, все слова уже были проговорены кем-то. Что вам ближе как поэту: эксплицитная или имплицитная аллюзия? (Эксплицитная аллюзия — прямое заимствование, при котором упоминается название произведения и имя его автора. Имплицитная аллюзия — это завуалированное заимствование, при котором не указывается ни автор, ни произведение, но часто речь идёт о цитатах из известных произведений, так что ассоциация напрашивается сама собой. – ред.). Эксплицитная резче, ёмче, она имеет свои преимущества, она как сигнальная ракета — попытка найтись с читателем, сойтись на общем месте. Имплицитная же более просторная, подспудная, ненавязчивая — напоминающий о чём-то звон колокольчика, который может себе позволить остаться таинственным и неразгаданным. Все хороши по-своему, интереснее всего имплементировать одну в другую. Давать явные подсказки на одно и неявные на другое. У вас вышло несколько поэтических книг. Какую из них вы считаете лучшей? Почему? Лучшей считаю последнюю, тексты в ней прошли жесточайший отбор. "Из бранного" охватывает большой для меня период, шесть лет, и несёт на себе отпечатки участившихся сломов реальности. Это книга о том, что невероятное возможно. Но, вероятно, оно и было вероятно. А какую свою книгу считаете самой неудачной? Почему? Они все в своём роде удачные, все этапы. Можно разве что отметить вторую — за мелочность этапа, но и она неслабо отличается от первой, хоть и прошло лишь два года между ними. Первая, "Путеводитель по туману", — проба пера. Вторая, "Памятка динозавру", — поиск себя. Третья, "Из бранного", — моё отражение. Почему тиражи ваших книг невелики: по 100–200 экземпляров? Одна была даже в количестве 5 единиц — это чтобы сразу сделать её раритетом? Тиражи достаточны, в нынешних условиях скорее избыточны. Пять экземпляров были показательной моделью только для жюри конкурса, принималась ими только бумага, больше не требовалось. Как сложилась судьба последней вышедшей книги "Из бранного"? Читают? Весь ли тираж разошёлся? О судьбе книги ещё говорить рано — это большое дело. Тираж расходится, читатели одобряют, но количество книг пока превышает количество читателей. Самое удачное/любимое из написанных вами стихотворений? Можете его полностью процитировать? Трудно что-то одно выбрать. Пусть будет старенькое относительно. кекали с пацанами после лекции пиво пенится карандаш пенцил ценные знания готовы к экзаменам как самураи ум в заточении есть исключения И новенькое: сняли бабочку с иголочки припугнули новичком разложившимся по полочкам в целом нравится ничком превращаться вместе с куколкой в нечто новое на кой подгоняемым накрутками только обещать покой дело пыльное залётное на балах и на крови украшать собой животное что погибнет от любви выражение случайности гусеницы на песке школа вечная начальная что на пике что в пике Что в своей поэзии вы считаете новаторством? Что в ваших стихах есть такого, чего досель в мировой поэзии не было? Всего и сразу. История поэзии движется в сторону отдаления ассоциаций и поиска нового порядка в расширяющемся мире. Скорость движения мысли в её скачках от одной эпохи к другой, из одного смыслового ряда в другой растёт так же, как скорость транспорта или интернета. В плане технологий мы уже вышли на какое-то плато и сжились с новыми скоростями. В плане мышления поток информации с её вечным смещением ещё не отрефлексирован, не зафиксирован в языке, прерогативу этого сейчас отдают нейросетям. Но нейросети, как все дети, хватаются за близлежащее. Их ассоциативные границы ещё очень узки. Человек в попытках спастись и осознать выбирает узость, я выбираю широту океана информации, которая не следует линейному нарративу. Какую поэзию больше читаете: классическую или современную? Каких направлений? Кто любимые поэты? Есть ли самый любимый? Читаю больше поэзию современную, хотя не ограничиваю себя. Предпочитаю русскую поэзию, поэтам верю больше, чем переводчикам. Хотя сопоставимые оригиналам переводы и возможны, но они исключения из правил. Направления — это надутые фигуры во многом, и причастности к предпочтениям они имеют мало. Важны имена, личности. Любимые поэты — Марина Цветаева, Лев Лосев, Денис Новиков, если называть какую-то тройку. Но можно расширить список, если взять тех, кто близок к пьедесталу: Владимир Маяковский, Иосиф Бродский, Юрий Грунин, Юрий Кузнецов, Георгий Иванов, Генрих Сапгир, Александр Ерёменко, Екатерина Горбовская, Владимир Строчков, Александр Кабанов. Любимый стихотворный катрен любимого поэта? Эти стихи Льва Лосева: мешочки щёк скрипучей бритвой брея, угрюмый, брюшковатый обормот, я думаю, что убиваю время, а время знает, что наоборот .