Сегодня «Война и мир» Льва Толстого считается непревзойденной эпопеей о наполеоновской эпохе. Однако сразу после публикации роман встретил шквал критики со стороны, пожалуй, самых авторитетных читателей — непосредственных участников событий 1812 года, многие из которых были еще живы. Их отповедь касалась не художественных достоинств, а исторической правды, которая для них была делом чести.
Одним из главных оппонентов Толстого стал князь Петр Вяземский — поэт, литератор, государственный деятель и, что важно, герой Бородина. Награжденный за храбрость орденом Святого Владимира, он оставил собственные «Воспоминания о 1812 годе», ценимые современниками за точность.
Вяземский упрекал Толстого в искажении фактов, начиная с деталей. Например, он оспаривал сцену, где император Александр I бросает в толпу бисквиты. Толстой ссылался на «Записки» участника событий Сергея Глинки, но при внимательном чтении эта сцена там не обнаруживалась. Для Вяземского это был симптом опасного подхода: смешение вымысла с документальной основой.
Еще более системной была критика со стороны Авраама Норова — боевого офицера, потерявшего ногу при Бородине и дослужившегося до поста министра просвещения. В книге «"Война и мир" с исторической точки зрения...» он разбирал роман как военный аналитик.
Норов утверждал, что Толстой, рассуждая о стратегии и тактике, часто вводит читателя в заблущение. Его главный тезис: блестящий художник взялся не за свое дело. Победа, с точки зрения Норова и других офицеров, была результатом не стихии, а грамотных планов, таланта полководцев и мужества исполнителей — от солдата до генерала.
Конечно, можно сослаться на то, что людям военным могут быть наиболее близки сугубо профессиональные моменты, а не литературный стиль. Хотя в ту эпоху военные как раз и составляли наиболее образованную и творческую часть общества. И многие эпизоды романа Толстого вызывали у них недоумение.
Такие, казалось бы, незначительные штрихи, как путаница в мундирах или деталях обмундирования и оружия, вызывали раздражение. Военными людьми, особенно того времени, подобные ошибки воспринимались крайне болезненно.
Касаясь сражения под Островно, Толстой описывает русских улан: «Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях», и сражавшихся с ними французских драгун: «Видны были синие французские драгуны на серых лошадях». Но ни у русских улан, ни у каких-либо других не было не только оранжевых мундиров, но даже деталей такого цвета! Равно как и французские драгуны никогда не носили синие мундиры! Впрочем, в бою при Островно не принимал участие ни один русский уланский полк, как и Павлоградский гусарский, в котором служил Николай Ростов.
Видимо, подчеркивая характер Анатоля Курагина, Толстой пишет, как он шел во время представления в театре среди рядов, позвякивая шпорами и саблей. А ведь офицеры никогда не носили оружие и шпоры в театре.
Из подобных неточностей в романе «Война и мир» составлены целые книги. И пусть многое современному читателю покажется неважным, но у офицеров того времени, тем более воевавших с Наполеоном, взгляды были иные.
Как правильно указывал Авраам Норов, рассуждения Толстого действительно оказали влияние на читателей. Именно «Войне и миру» русское общество во многом оказалось обязано восприятием сражения под Аустерлицем. Толстой показал русскую армию как заранее обреченную на поражение. Кутузов откровенно спит, потому что не хочет слушать диспозицию непонятно откуда (по мнению Толстого) взявшегося австрийского генерала Вейротера, которому почему-то поручили составить план сражения.
В это трудно поверить в первую очередь тем, кто еще помнил этих людей. Еще был жив дух великого Суворова, многие солдаты служили под его началом не один десяток лет. Во главе русской армии стояли ученики Суворова: генерал Милорадович был дежурным генералом в Итальянском и Швейцарском походах, генерал Багратион был бессменным командующим авангардом или арьергардом, генерал Ланжерон брал с Суворовым Измаил, Великий Князь Константин Павлович прошел с Суворовым Итальянский и Швейцарский походы и получил от него высокую оценку за личную смелость. Ну а «никому неизвестный Вейротер» до этого составлял для Суворова планы в Швейцарском походе. И был высоко оценен Александром Васильевичем, потому ему и дали столь серьезное поручение. Как-то не вяжется это с унылой и сонной картиной общей обреченности и безнадежности.
Что же касается рассуждений Толстого о ходе войны 1812 года в целом и Бородинского сражения, то они никак не могли восприниматься их участниками. По их мнению, победой в войне Россия была обязана именно талантливым замыслам полководцев, расторопности и смелости исполнителей, от рядового до генерала. И конечно, идея Толстого о полной бесполезности каких-либо планов, о том, что способности полководцев не играли роли, а все зависело от случайного стечения событий и героизма маленьких людей, никак не могла быть принята.