Мисс Остин, кто вы: старая дева, романтическая бунтарка или феминистка
На книжной ярмарке non/fiction в связи с 250-летием со дня рождения британской писательницы Джейн Остин обсудили "остиноманию"
Паблик-ток "Мисс Остин, кто вы?", прошедший на Международной ярмарке интеллектуальной литературы non/fiction27 и организованный издательством "Бель Летр", был посвящен тому, как устроены романы Джейн Остин. Спикеры говорили о произведениях писательницы, уважении к читателю и о том, как принцип недоговоренности сформировал один из самых влиятельных литературных языков XIX века, а также о биографическом романе Джилл Хорнби "Мисс Остин", который вышел специально к юбилею Остин.
Британский Пушкин в юбке
В 2025 году исполнилось 250 лет со дня рождения писательницы, и ее юбилей стал поводом для масштабной "остиномании". В Англии, США и других англоязычных странах проходили балы, фестивали, костюмированные мероприятия. По словам бренд-директора издательства "Бель Летр" Дарьи Юрковой, рост интереса был зафиксирован и в России — спрос на книги Остин оказался рекордным за последние десять лет. Почему же спустя два с половиной века Джейн Остин остается столь узнаваемой и читаемой, в том числе среди зумеров и миллениалов?
Искусствовед Елизавета Лихачева предложила рассматривать Остин в контексте британского литературного канона. По ее словам, Джейн Остин — "в тройке главных авторов Британии, писавших когда-либо на английском языке", сразу после Шекспира. Лихачева подчеркнула разрыв между Шекспиром и Остин: литература, безусловно, существовала, но фигур сопоставимого влияния в этот период практически не было. Она сравнила эту ситуацию с русской традицией, заметив, что поэты были и до Пушкина, но именно он стал точкой отсчета.
Ключ к устойчивой популярности Остин Лихачева видит в сочетании нескольких факторов. Во-первых, это "нетривиальные сюжеты", во-вторых, юмор, который, по ее словам, во многом сохраняется и в русских переводах. В-третьих, масштаб влияния: "ее влияние на мировой культурный и литературный процесс переоценить невозможно". Лихачева отметила, что практически любой роман о взаимоотношениях полов так или иначе отсылает к Остин, включая массовую культуру. В качестве примера она привела "Сумерки" Стефани Майер, назвав это произведение вариацией сюжета "Гордости и предубеждения". А также добавила: "Правда, Джейн Остин написала фантастический роман, а "Сумерки" более реалистичный. Потому что встретить мужика-вампира не проблема, а встретить мистера Дарси — невозможно, таких не бывает".
Переводчица биографического романа Джилл Хорнби "Мисс Остин" Вера Полищук предложила еще одно сопоставление: по ее словам, Остин сделала для английского языка столько же, сколько Пушкин — для русского. При этом она обратила внимание на двойственность фигуры писательницы. С одной стороны, Остин воспринимается как реалист и бытописатель, с другой — как автор, создавший замкнутый и узнаваемый литературный мир. Полищук пояснила, что такие персонажи, как мистер Дарси, стали культурными маркерами: даже читатели, не знакомые с романами напрямую, понимают, о каком типе героя идет речь.
Для пояснения масштаба этого эффекта Полищук обратилась к внезапной исторической параллели — средневековой Японии и фигуре Мурасаки Сикибу. Она напомнила, что автор "Повести о Гэндзи" также сочетала описание своей эпохи с созданием условного, почти кукольного мира. По словам Полищук, Англия Джейн Остин устроена похожим образом: она одновременно реалистична и фантастична, а ее персонажи существуют в особом, автономном пространстве.
Полищук также подчеркнула, что на фоне своих современников Остин занималась принципиально иными задачами: она продвинула вперед психологизм и литературный язык. Именно поэтому, по ее мнению, интерес к Остин не исчерпывается юбилейной датой и будет воспроизводиться дальше — вплоть до следующих крупных годовщин.
"Благонравная старая дева" или бунтарка?
О самой Остин известно крайне мало. Единственный акварельный портрет писательницы заказан ее племянником спустя полвека после смерти Джейн Остин. Даже фигура на британской десятифунтовой купюре остается предметом сомнений. Почти весь эпистолярный корпус — письма Джейн к родственникам и друзьям — был уничтожен ее родной сестрой, Кассандрой Остин. В результате мы не знаем практически ничего, кроме того, что она оставила нам в романах. И именно это незнание делает фигуру писательницы особенно притягательной.
Филолог Александра Борисенко подтвердила: бытовые детали вроде того, "что она ела и что носила", можно реконструировать, а о личной жизни известно минимально — во многом именно из-за сожженных писем. Эта пустота, по ее словам, породила особый феномен: вокруг Остин возникло "бесконечное количество новых и новых биографий" разной степени вымысла. Борисенко сослалась на исследовательницу Джейн Тодд, которая отмечала, что каждая эпоха приписывает Остин те качества, которые ей самой особенно важны.
Так, первая биография, написанная племянником Остин, изображала ее "благонравной старой девой", скромной и полезной для семьи, — образом, который в XIX веке воспринимался как идеальный. XX век этот образ уже не устраивал: Остин стали читать как романтическую героиню, бунтующую против общественных норм, и на этом фоне появились художественные биографии с приписываемыми ей бурными страстями, которые невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. В XXI веке акцент сместился снова: Остин все чаще представляют прежде всего профессиональной писательницей, для которой работа важнее всего остального, и в этих версиях звучат феминистские интонации. Во всех случаях, подчеркнула Борисенко, эпоха конструирует "ту героиню, которую легче всего присвоить".
При этом Александра уточнила: в строгом смысле мы знаем о Джейн Остин только то, что можно вычитать из ее романов, — ее юмор, взгляд на жизнь, способ видеть мир вокруг. Борисенко усомнилась в необходимости изобретать "какую-то еще одну Джейн Остин" помимо той, что уже существует в текстах. В качестве альтернативного подхода она привела пример Люси Уорсли и ее книги "В гостях у Джейн Остин": понимая ограниченность источников, Уорсли написала не биографию писательницы, а "биографию домов", в которых та жила. По словам Борисенко, для английской культуры дом — ключевая категория, и этот ход позволяет говорить о реальном, не выходя за границы достоверного знания.
Разговор о биографических реконструкциях продолжила Вера Полищук, перейдя к роману Джилл Хорнби "Мисс Остин", который она переводила. Полищук отметила, что эта книга полностью укладывается в описанную Борисенко логику: это реконструкция, характерная именно для XXI века. В романе и Джейн, и Кассандра представлены как женщины с отчетливо феминистским взглядом. При этом Хорнби, по ее наблюдению, сознательно избавлялась от слишком прямолинейных современных конструкций. Полищук подчеркнула, что при минимуме фактических данных Хорнби работает осторожно: она "очень изящно реконструировала" среду, характер Джейн Остин и "очень деликатно обошлась" с личной жизнью сестер.
Возможность такого домысливания, по словам Полищук, заложена самой фигурой Остин: писательница продолжает "жить" в собственных персонажах. Переводчица напомнила цитату Гюстава Флобера "Мадам Бовари — это я", применив эту мысль к Остин: она существует в мистере Дарси из романа "Гордость и предубеждение", Марианне и Элинор из "Чувства и чувствительности", а также в комических и неприятных героях. Полищук отметила: домысливание и реконструкция будут продолжаться и дальше, принимая формы, соответствующие актуальной повестке времени — от детективов вроде мини-сериала "Смерть приходит в Пемберли" до радикальных жанровых переработок, таких как роман Сета Грэм-Смита "Гордость и предубеждение и зомби". Причина этого, по ее словам, в максимальной закрытости фигуры Остин: в эпоху публичности и соцсетей такая непрозрачность неизбежно провоцирует интерес. Именно поэтому роман Джилл Хорнби "Мисс Остин", по оценке Полищук, находит "хорошую золотую середину" между фактом и вымыслом.
"Железный кулак в бархатной перчатке"
Остин была восьмым ребенком в семье, выросла в Стивентоне, в семье приходского священника. Отец сам занимался домашним обучением дочерей. Откуда в таких обстоятельствах возник писательский талант?! Елизавета Лихачева сразу обозначила границу возможного знания, подчеркнув, что природа литературного таланта принципиально непознаваема. Она назвала попытки объяснить появление Остин — "дочки нищего священника", написавшей "шесть величайших романов XIX века", — одной из тех загадок, которые и делают биографическую литературу столь притягательной. По словам Лихачевой, это "нормальная история", не поддающаяся рациональной реконструкции.
Говоря о природе таланта, Полищук предложила рассматривать Остин в ряду других писателей, чей дар не объясняется условиями жизни. Она привела пример Михаила Булгакова и его романа "Мастер и Маргарита", отметив, что исследователи находили в тексте знания и мотивы, к которым автор "физически не мог иметь доступа". Аналогичным образом она вспомнила Исаака Бабеля: структура его прозы содержит временные и пространственные скачки, характерные для еврейских мистических текстов, источник которых также невозможно точно установить. В этом контексте Джейн Остин, по словам Полищук, при всем своем реализме остается "мистическим случаем". Она поставила ее в один ряд с сестрами Бронте, которые жили уединенно и почти не путешествовали, но при этом обладали глубоким знанием человеческой природы.
Вера Полищук сместила акцент к самому письму Остин, ведь именно оно стало новаторским для времени, в котором творила писательница. Переводчица охарактеризовала его как предельно изящное и нюансное, сравнив стиль с "тонкими лессировками": в этих текстах нет резких эффектов или крупных жестов, все строится на полутонах. Полищук подчеркнула, что в таком письме во многом сконцентрирован английский национальный характер — "железный кулак в бархатной перчатке", особый тип юмора, когда "чудовищно неприятные вещи" формулируются вежливо и с улыбкой.
Лихачева назвала язык Остин "очень простым, понятным", притом что образы у нее сложные. Отдельно Елизавета остановилась на формуле, которую, по ее словам, точно выразила Стефани Майер, назвав стиль Остин "чрезмерно вежливой прозой". Эта внешняя вежливость сочетается у Остин с жестким юмором, "на грани панча". Лихачева напомнила, что мистер Коллинз превратился в идиому современного английского языка, и подчеркнула: Остин "абсолютно безжалостна к своим героям", включая мистера Дарси.
По словам Александры Борисенко, Остин — "настоящий новатор в смысле языка", и здесь уместна прямая параллель с Пушкиным: как он создал новый литературный язык в русской традиции, так и Остин — в английской. Этот язык, подчеркнула Борисенко, не был сразу принят и оценен, потребовалось время, чтобы он стал читательской нормой.
"Тусклая" Остин
Кроме особого языка, Джейн Остин изменила подход к жанрам. По словам Елизаветы Лихачевой, английский роман до Остин в значительной части представлял собой "скучнейшую, нравоучительную литературу", адресованную прежде всего молодым женщинам и построенную на прямых морализаторских схемах. Елизавета уточнила, что говорит о конкретной линии английского романа XVIII века, к которой Остин формально принадлежала, например, к таким произведениям, как книга Сэмюэла Ричардсона "Кларисса". Этот корпус текстов Лихачева охарактеризовала как "зубодробительное чтение", сравнив разницу между ним и прозой Остин с различием между Державиным и Пушкиным: "хорошо, но не Пушкин", прежде всего из-за языка.
Новаторство Остин Лихачева определила как соединение в одном жанре того, что ранее считалось несовместимым. В результате, по ее словам, любовный роман "стал любовным романом благодаря ей" и получил "бесконечную жизнь". Она пояснила: Остин взяла легкий, развлекательный жанр, предназначенный для досуга, и превратила его в высокую литературу, фактически создав новое жанровое ответвление. Именно поэтому, как подчеркнула Лихачева, значительная часть современной литературы так или иначе восходит к ее шести романам.
Александра Борисенко предложила историческую корректировку этого взгляда. Она напомнила, что для читателей и критиков XIX века упрек Остин звучал противоположным образом: ее считали "тусклой". Борисенко процитировала Шарлотту Бронте, которая утверждала, что Остин не может быть великой писательницей, поскольку у нее "нет ни одного дикого пейзажа, ни одного яркого героя, ни одного сильного чувства". При этом Борисенко подчеркнула, что это отражение литературной нормы эпохи, а не личной неприязни.
Она также уточнила, что представление о дореалистическом романе как исключительно нравоучительном — упрощение. В момент, когда Остин начала писать, более половины романов создавались женщинами, и значительная их часть относилась к жанру готического или авантюрного романа. Эти тексты, по словам Борисенко, были насыщены событиями: похищениями, насилием, разбойниками, замками с привидениями и резкими сюжетными поворотами. На этом фоне проза Остин — с ее чаепитиями, разговорами и предложениями руки и сердца — воспринималась современниками как "мелкотемье".
Борисенко подчеркнула, что многие писательницы, работавшие до Остин, были гораздо популярнее и зарабатывали больше. Изменение статуса Остин произошло позже, когда литературный вкус сместился от романтической бурности к реализму, а ценность "тонких психологических портретов" и бытописания стала очевидной. Тогда Остин и была признана автором первого ряда. По словам Борисенко, здесь важно учитывать не только индивидуальное новаторство, но и эволюцию самой литературы и читательского восприятия.
"Яд струится отовсюду"
При минимуме описаний — пейзажных, бытовых, внешних — Остин остается одной из ключевых фигур психологического романа. В ее книгах почти нет развернутых портретов и подробных декораций, текст строится из диалогов, внутренних реплик, интонаций. При этом Остин удалось создавать столь запоминающихся и "глубоких" персонажей — от мистера Дарси до миссис Беннет, — не прибегая к подробному описанию внешности и среды. Одним из ключевых инструментов Александра Борисенко назвала "очень хороший слух": диалоги у Остин во многом подслушаны, точно воспроизводят речь и социальные интонации. Отсюда — язвительность и остроумие, которые, по словам Борисенко, делают образ "благонравной тетушки", созданный племянником, малоправдоподобным: "яд струится отовсюду просто постоянно". Именно поэтому сегодня эти тексты читаются иначе, чем при жизни Остин: современный читатель оказался к ним ближе, чем ее собственная эпоха.
Вера Полищук предложила рассмотреть приемы Остин с точки зрения структуры текста. Она обратила внимание на принцип недоговоренности, сравнив его с приемом лакуны у братьев Стругацких: читателю сообщается, что что-то произошло, но не объясняется, почему и как именно. Остин, по словам Полищук, "недокармливает читателя информацией" и сознательно оставляет пространство для воображения. Она не описывает героев на нескольких страницах и не разворачивает пейзажи — читатель достраивает их сам. Это касается и домов, и парков, и внешности персонажей.
В этом смысле, отметила Полищук, Остин ближе к драматургии, чем к традиционному роману: "ее романы — это практически сценарии", с репликами, ремарками и внутренними монологами, которые по функции сопоставимы с обращениями к зрителю у Шекспира. Она напомнила, что сценарий фильма "Разум и чувство", написанный Эммой Томпсон, фактически "нарастил мясо" на уже готовый драматургический каркас: детали, предметы, сцены были добавлены поверх текста, который изначально оставляет их за скобками. Остин, по словам Полищук, дает "карандашный рисунок", а не детальную прорисовку, и именно это позволяет читателю отождествлять себя с героинями и подставлять собственные образы — в том числе в фигуру мистера Дарси, внешний облик которого принципиально не зафиксирован.
Елизавета Лихачева сформулировала этот принцип как уважение к читателю. По ее словам, Остин не тратит время на разъяснения, потому что "вы же не идиоты, не знаете, как дом выглядит?!". Она сообщает значимую деталь — например, стоимость остекления дома леди Кэтрин де Бёр, но не навязывает визуальный образ, оставляя читателю полную свободу. Лихачева подчеркнула, что Остин рассказывает историю, не считая читателя заведомо неспособным к воображению, и именно это качество делает текст живым при каждом новом прочтении. Независимо от экранизаций, читатель снова и снова "скатывается в свою историю, в свой мир", который текст позволяет каждый раз пересобирать заново.
Этим принципом — языковой точностью, диалогичностью, недоговоренностью и доверием к читателю — и зафиксировался итог разговора. Джейн Остин предстает не как автор подробного описательного романа, а как писательница, которая создала устойчивую модель повествования, где характер рождается из речи, пауз и интонаций, а мир — из намеков и деталей. Именно эта конструкция, как показал паблик-ток, и обеспечивает ее текстам долговечность, открытость к новым прочтениям и способность оставаться актуальными спустя два с половиной века.
Екатерина Петрова — литературная обозревательница интернет-газеты "Реальное время", ведущая телеграм-канала "Булочки с маком".